– Но ты ведь уже больше не моя, правда? – сказала мамуся после долгой паузы. – В последнее время все твои мысли заняты тем молодым католиком. Ева смущенно закашлялась: – Кем? – Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду. Этим Реми. Ты краснеешь всякий раз, когда произносишь его имя. За ужином ты так часто говоришь о нем, что мне начинает казаться, будто именно из-за него ты пропадаешь в церкви все дни напролет. Слова больно задели ее, отчасти потому, что Ева всеми силами старалась не дать разгореться своим чувствам. Она смутилась, когда поняла, как часто упоминала Реми. – Мамуся, я просто с ним работаю. – Ева, думаешь, я ничего не вижу? Ты ходишь с таким видом, будто хранишь какую-то необычайно ценную тайну. Ты думаешь, я не знаю, как выглядит влюбленный человек? Тебе должно быть стыдно. Твой отец в тюрьме, а ты ведешь себя, как втрескавшаяся по уши девчонка! – Мамуся, между мной и Реми ничего нет. – Но на самом деле чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее она им увлекалась. Он хороший, добрый, порядочный, он каждый день рисковал жизнью ради людей вроде нее. Разве было во всем этом что-то дурное? Она никогда прежде не влюблялась, и ее очень интересовало – всегда ли это чувство начинается так? С желания полностью раствориться в другом человеке, даже если ради этого придется отбросить всякую логику. Не исключено, что ее мать права. – Я… прости меня, – слабым голосом добавила она. – Мамуся? Ответа не последовало. Мать повернулась на бок спиной к Еве, а та все смотрела в потолок, стараясь сдержать слезы, пока наконец усталость не взяла свое. Наутро после окончания Хануки, когда Ева отправилась в церковь, повалил сильный снег. Она вошла внутрь, как всегда, перекрестилась у входа на случай, если кто-нибудь увидит ее. У нее уже стало привычкой на пару минут опускаться на колени на одной из скамей, чтобы, осторожно осмотревшись, убедиться, что вокруг ни души. И лишь после этого Ева шла в библиотеку. Иногда в церкви присутствовали другие люди, они перебирали четки, смотрели на крест или стояли, преклонив колени. Ева тогда притворялась, что тоже молится, пока они не уходили. Но в последнее время Ева пришла к выводу, что это было идеальное место для ее молчаливых бесед с Богом. И все же не предавала ли она свою иудейскую веру тем, что искала Бога в католической церкви? Она думала, что, возможно, и ее отец где-то далеко тоже разговаривал с Ним из-за колючей проволоки в своей горькой, безутешной скорби. В тот день в церкви никого не было. Ева опустилась на колени для молитвы и вспомнила слова, которые сказала мать вчера вечером: «В последнее время все твои мысли заняты тем молодым католиком». Возможно, мамуся верно подметила? И Ева в самом деле постепенно отдалялась от матери и все сильнее тянулась к Реми? – Боже, пожалуйста, помоги мне поступить правильно, – прошептала Ева, потом встала и направилась в библиотеку. Она подошла к алтарю, и тут перед ней внезапно возник отец Клеман, он кивнул ей с мрачным видом. Она кивнула в ответ, но у нее появилось дурное предчувствие, когда он, прихрамывая, последовал за ней в маленькую потайную комнату. – У нас неприятности, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Что-то с Реми? – тут же спросила она. – С ним все хорошо? – С Реми? Насколько мне известно, у него все замечательно. Нет, Ева, это касается некоторых документов. У Евы перехватило дыхание. – Документов? – Помнишь, ты подделывала бумаги для человека по имени Жак Лакруа? Ты оставила его имя, как он и просил, но изменила дату рождения и род деятельности? – Да, конечно. – Ева подготовила для него документы неделю назад. Парню было почти двадцать четыре года. И чтобы его не отправили на принудительные работы, они с Реми решили снизить ему возраст до семнадцати, так как, судя по его фотографии с чисто выбритым лицом, он вполне мог сойти за подростка. Ей не сказали, какова его роль в подполье, но Реми знал его. У Евы сложилось впечатление, что этот человек был особенно важен и его необходимо защитить. У нее сдавило горло. – Отец Клеман, я что-то сделала не так? – Нет, дело не в тебе, – ответил он сразу. – Твои документы безупречны и пройдут любую проверку, все дело в бумаге – в той бумаге, которую мы получаем не из префектуры. Похоже, у немцев появились новые методы выявлять поддельные удостоверения личности и разрешения на проезд, оформленные не на той бумаге. Ева попыталась сглотнуть комок в горле. – О нет. Месье Лакруа… – У него все хорошо. Одному из тюремщиков дали взятку, и Лакруа бежал. Но, Ева, власти начинают догадываться, что кто-то в этом регионе занимается подделкой документов и причем на редкость качественно. Тебе угрожает опасность, кроме того, под ударом может оказаться вся наша сеть. – Отец Клеман сделал паузу. – Один из лидеров местного подполья – человек, которого все называют Жераром Фоконом, – может оказать нам помощь, но сначала он должен убедиться, что тебе можно доверять. – Конечно, можно. Вы поручитесь за меня? – Я уже сделал это, но он меня почти не знает. Он приехал из Парижа и собирается поделиться с нами кое-какими новшествами, которые они используют там. Ему хотелось бы встретиться с тобой лично, сегодня утром. – Он выжидающе посмотрел на нее. – Да, разумеется. Реми тоже придет? – Нет, он… – Отец Клеман резко осекся, так и не сказав то, что хотел. – Он не придет. Тревога снова закралась в душу Евы. – Но с ним все хорошо? – Даю тебе слово. Так мы пойдем? Думаю, работу над документами можно отложить до середины дня. Ева осмотрелась по сторонам, и ее взгляд упал на «Послания и Евангелия», на ее «Книгу утраченных имен», которая стояла на полке между двумя религиозными сочинениями, сливаясь с общим фоном. Чем больше имен она вносила на ее страницы, тем сильнее ей не хотелось расставаться с этой книгой даже на время, но хранить ее здесь было безопаснее всего. – Да, – сказала она, снова поворачиваясь к священнику. – Пойдемте. Отец Клеман повел Еву по извилистым лабиринтам заснеженных переулков к школе, которую она никогда не видела раньше. Внутри несколько ребятишек в теплых свитерах и вылинявших пальто смотрели, как учитель пишет что-то мелом на доске. – Запомни, – прошептал отец Клеман, пока они обходили здание и снег скрипел у них под ногами, – Фокон знает тебя как Еву Моро. Вам не стоит раскрывать друг другу свои настоящие имена. С другой стороны школы была красная дверь с наполовину облупившейся краской, отец Клеман постучал в нее дважды. Сделав паузу, постучал еще раз, потом опустил руку в карман и извлек оттуда ключ. Не глядя на Еву, он отпер дверь и вошел, пригласив ее жестом следовать за ним. Они очутились в большой заброшенной классной комнате рядом с черным ходом. Здесь было темно, но сквозь грязные окна с улицы проникало немного света. Когда глаза Евы привыкли к полумраку, она увидела парты и пустые стулья, отодвинутые так, как будто дети, которые здесь учились, в спешке покинули помещение, не успев привести его в порядок перед уходом. У Евы возникло неприятное предчувствие, и оно только усилилось после слов отца Клемана, который мягко предупредил ее, что собирается уйти, прежде чем появится Фокон. – Он хотел встретиться с тобой наедине, – пояснил священник, взглянув на дверь. – Но почему? – Вероятно, чем меньше людей будет в курсе вашего разговора, тем лучше. – Голос отца Клемана внезапно стал жестким, и Ева вдруг поняла, что Фокон по какой-то причине не позволил отцу Клеману присутствовать на этой встрече. – Простите. – Ее извинение прозвучало совсем неуместно, но вызвало у него улыбку. – Моя дорогая, тебе не за что извиняться. – Вы уверены, что этому человеку можно доверять? – Абсолютно, – не раздумывая, ответил отец Клеман. – Он проявил себя как человек изобретательный и полезный. И не волнуйся, Ева. Я не уйду далеко. Подожду здесь на улице, если вдруг понадоблюсь тебе. Хорошо? Она кивнула. Его слова немного успокоили ее, но, когда отец Клеман вышел навстречу ясному морозному утру и закрыл за собой дверь, а она снова осталась в полумраке, ее вновь охватило беспокойство. Минуты тянулись бесконечно долго, и у Евы возникло желание уйти. И почему здесь нет Реми? Он ведь тоже занимается подделкой документов, как и она. Чем больше она думала о нем, тем сильнее становились ее опасения. Вдруг дверь открылась, и во вспышке яркого солнечного света появился незнакомец – воротник его пальто был высоко поднят, а кепка надвинута на глаза. Он захлопнул за собой дверь, мрак окутал его, и он зашагал по комнате, направляясь к ней. – Bonjour, – сказал он, шарф заглушал его низкий голос. – Bonjour. – Было в нем что-то знакомое, и она встревожилась, поскольку не могла вспомнить, где именно его видела. Но когда он размотал шарф, снял кепку и широко улыбнулся ей, Ева от удивления открыла рот. – Жозеф Пелетье? – воскликнула она. – Так-так, неужели это мой маленький книжный червь? И как такое возможно? – Он подошел к ней и заключил ее в крепкие объятия, а у Евы голова пошла кругом. Она и представить себе не могла, что их пути с этим красавчиком-студентом из Сорбонны снова пересекутся. Тем более здесь, в ее новой жизни, когда она нынешняя уже так мало напоминала прежнюю Еву. – Ты – Жерар Фокон? – Да, это я. А ты – Ева Моро, мастер по подделке документов? Ева кивнула, хотя его слова заставили ее почувствовать себя дурой. – Жозеф, что ты здесь делаешь? – Как что? Разумеется, сражаюсь с проклятыми немцами, – весело сказал он и наконец-то отпустил ее, а затем прижал свою ледяную руку к ее щеке. Он пристально посмотрел на нее, склонив набок голову, словно не мог поверить, что это действительно она. – Но кто бы мог подумать, что эта молодая талантливая изготовительница фальшивых документов, о которой я столько слышал, на самом деле – ты? Глава 17 Еве понадобилась пара минут, чтобы прийти в себя от потрясения, которое она испытала при виде Жозефа, и она посмотрела на него трезвым взглядом. Он стал еще более привлекательным, черты его лица заострились от недоедания, плечи стали шире, завиток волос лихо спадал на лоб, и у Евы невольно возникло желание протянуть руку и убрать его. Она мысленно осадила себя. Они оба сражались за Францию, и ей не следовало поддаваться таким глупым детским порывам. – Но… как ты здесь оказался? – Я мог бы задать тебе тот же самый вопрос, Ева. Как случилось, что ты участвуешь в нашем деле? Честно говоря, для меня это полная неожиданность! Она не знала, как лучше объяснить, поэтому решила рассказать обо всем, начиная с главного, полностью изменившего ее жизнь события. – Они забрали моего отца. – Я слышал. Мне очень жаль. Ева пожала плечами, пытаясь сделать вид, что уже не переживает, что смирилась с произошедшим, но, к своему ужасу, вдруг расплакалась. Жозеф прижал ее себе и стал что-то шептать ей в волосы, пока она старалась совладать с собой. Наконец она успокоилась и отстранилась от него. – Я… даже не знаю, что на меня нашло. Я уже несколько месяцев не плакала из-за него. Но когда увидела тебя…