– Встретив тебя, я тоже невольно вспомнил прошлое. – Его голос был ниже, чем прежде. Время как будто ожесточило его и сделало другим человеком. Может, и он думал про нее то же самое? – Но почему ты здесь? – снова спросила она. – Разумеется, я не должен тебе об этом рассказывать, это противоречит правилам нашей организации, но ты ведь, в конце концов, Ева Траубе. – Он усмехнулся, словно все еще не мог в это поверить. – Видишь ли, Ева, я работаю на похожую сеть в Париже. Помнишь, я предупреждал тебя о планировавшихся массовых арестах в июле и попросил сообщить об этом твоим родителям? – Вопрос был задан мягким тоном, но Ева почувствовала в нем скрытый упрек. Он сообщил ей информацию, которая могла спасти ее отца, а она не воспользовалась ею. Ева отвернулась. – Я пыталась, Жозеф, но они мне не поверили. – Многие тогда не верили, что такое может произойти, – тут же ответил он. – Но теперь мы все знаем. Как бы там ни было, оказалось, что я умею опережать врага на шаг. – Он снова улыбнулся, тем самым напомнив ей, что, несмотря на все его обаяние, скромность никогда не была сильной стороной Жозефа Пелетье. – Нам понадобилось расширить сеть в этой части Франции и наладить ее сотрудничество с парижским подпольем, и это задание поручили мне. – Ты давно здесь? – С августа. – Он сделал паузу. – А твоя мать, Ева? Ее тоже арестовали вместе с отцом? Ева почувствовала боль при мысли о матери. – Нет, слава богу. Она здесь, со мной. Он с удивлением посмотрел на нее: – Надо же, вам повезло. Она в добром здравии? Ева на мгновение задумалась, стоит ли рассказывать ему о том, как сильно горюет ее мать и как винит ее, Еву, в аресте отца. Но Жозеф приехал сюда не для того, чтобы выслушивать жалобы, к тому же она знала, что ее беды были ничтожными в сравнении с тем, что пережил он, участвуя в подполье. – С учетом нынешних обстоятельств, да – у нее все хорошо. – Передай ей мои лучшие пожелания. – Ты должен встретиться с ней. Приходи завтра на обед. – Ева почувствовала себя глупо из-за этого приглашения. Вряд ли она сможет угостить его чем-то особенным. Отец Клеман платил ей небольшое жалование, и у нее имелось достаточно поддельных продуктовых карточек, однако посреди зимы почти невозможно было достать нормальную еду. Например, вчера вечером мадам Барбье подала на стол котелок с кормовым горохом, который варила целый день. Эти твердокаменные зерна всегда шли только на корм скоту. Еве с трудом удалось проглотить несколько ложек, и понятно почему: от гороховой каши пахло, как от грязных носков. Кроме того, даже если Жозефу вдруг придется по душе это варево, у него наверняка найдутся дела посерьезнее обеда с Евой и ее мамусей. Поэтому она удивилась, когда после небольшой заминки Жозеф улыбнулся ей: – А знаешь что? Я с удовольствием приду. И принесу с собой материалы. – Материалы? – Которые я хотел обсудить с мастером по подделке документов, с Евой Моро. Я все еще не могу поверить, что это ты. – Он погладил ее по голове, как маленькую. – Давай адрес, я обязательно приду. – Мы живем в пансионе мадам Барбье. Слышал о ней? – Да. Только запомни, никому не называй моего настоящего имени. – Он покачал головой и снова дотронулся до ее щеки, задержав там на мгновение свою ледяную руку. – Кто бы мог подумать, что маленькая Ева Траубе станет сражаться с немцами? Чудеса, да и только! Потом он надел свою кепку, замотал шею шарфом, вышел и исчез в ярких утренних лучах солнца. За все то непродолжительное время, пока они шли обратно к церкви, Ева так и не сказала отцу Клеману, что в прошлом была знакома с Жозефом. Она лишь сообщила, что встреча прошла хорошо, и была рада, что отец Клеман никаких вопросов ей больше не задавал. Оставшуюся часть пути они не проронили ни слова. Он попрощался с ней у дверей церкви, по-отечески поцеловав в лоб, а Ева направилась в библиотеку, прокручивая в голове миллион всяких мыслей. – Ну что? Ты виделась с Фоконом? – Голос Реми прозвучал так неожиданно, что она даже вскрикнула. Когда Ева вошла, он стоял в тени около книжного шкафа, а она была настолько погружена в свои размышления, что не заметила его. Реми вышел из темноты с хмурым видом. – Он наверняка сказал тебе, что мы здесь все делаем неправильно? – На самом деле он показался мне довольно милым. – Я бы точно не стал использовать это слово по отношению к нему. Она удивленно заморгала: – Так вы уже встречались? – Два раза. И если бы он тратил на помощь подполью столько же времени, сколько на свою прическу, возможно, мы бы уже победили немцев. – Реми, не такой уж он и плохой. – Ева хотела объяснить ему, что человек, которого он знал под именем Жерар Фокон, учился с ней в одной школе, что они были знакомы с детства, что он знал ее мать, а она – его родителей, что он хороший парень, просто немного эгоистичный. Но она не имела права делиться с ним этими сведениями. – Ладно, все с ним нормально, просто мы не сошлись характерами. Не будем об этом. Так какие там у него претензии? – Я пока не знаю. Он все объяснит сегодня вечером. Реми удивленно приподнял брови: – Сегодня вечером? – Да. Он… э-э… придет к нам на обед. На лице Реми появилась обида, и он отвернулся. – Понятно. Выходит, у вас свидание? – Нет-нет, конечно, нет. – Не могла же Ева вдаваться в подробности. Она лишь вздохнула и сменила тему разговора: – Значит, вы с ним встречались два раза? Зачем? Реми грустно посмотрел на нее и снова отвернулся. – Ева, мне бы хотелось больше участвовать в делах подполья. Я подумал, что он посодействует в этом. – Но ты и так много чего делаешь. Посмотри, сколько детей мы с тобой спасли. – Неужели у тебя не возникало желания сделать еще что-нибудь? Иногда я чувствую себя таким бессильным, особенно в последние месяцы, после того, как немцы заняли всю страну. – Он вздохнул. – Несколько недель назад я договорился о встрече с Клодом Годибером. Ты слышала о нем? Ева кивнула. Этим псевдонимом пользовался лидер Сопротивления в их регионе; она слышала, как отец Клеман и мадам Нуаро говорили о нем. – Так вот, он прислал вместо себя Фокона, и, похоже, я не произвел на него особого впечатления. Он много расспрашивал меня о нашей работе и пообещал связаться со мной позднее и сообщить, чем еще я могу быть им полезен. От него не было вестей до начала этой недели. Он сказал, что Годибер интересовался, готов ли я участвовать в некоторых операциях. – Каких именно операциях? Реми снова взглянул на нее: – Ему нужны люди, которые сопровождали бы детей через границу. Кажется, им срочно требуется замена, так как недавно арестовали их проводника, одного из участников подполья. – Но, Реми, это наверняка очень опасно. Ты ведь не думаешь соглашаться? – Ева чувствовала, что в глазах у нее стоят слезы; она поняла, что Реми это заметил, потому что выражение его лица смягчилось, он подошел к ней поближе и коснулся ее щеки. – Ева, я должен. Должен сделать что-то большее. И я здесь, чтобы сказать тебе об этом. Отец Клеман уже все знает. – Знает что? – Что сегодня вечером я ухожу с первой группой детей. Ева похолодела. – С-сегодня вечером? Но сейчас зима! И переход через границу – огромный риск. Он покачал головой: – Мне сказали, что мы переправляем детей через границу неподалеку от Женевы, через Альпы переходить не придется, поэтому серьезных проблем из-за погоды мы не ждем. Зато она ограничивает перемещение войск, что нам только на руку. – Но, Реми, а вдруг с тобой что-то случится? – Я буду осторожен. – Он приблизился к ней еще на один шаг, она чувствовала его дыхание на своей щеке и на мгновение подумала, что он сейчас поцелует ее. Но он лишь коснулся губами ее лба и быстро отступил, словно это прикосновение обожгло его. – Как бы там ни было, желаю хорошо отобедать в Фоконом. – Реми, я… Но он уже повернулся к ней спиной и через секунду вышел; дверь со щелчком захлопнулась за ним. Еве хотелось кинуться следом, умолять его передать работу сопровождающего кому-нибудь еще – но разве стал бы он ее слушать? Он ей ничего не должен. Но как Годибер мог с такой легкостью рисковать жизнью Реми? Если его схватят, их группа лишится искусного мастера по подделке документов. Она пыталась гнать от себя эти мысли, погрузилась в работу над многочисленными документами, которые ей предстояло подготовить за день, но поняла, что не может сосредоточиться. Каждый раз, когда она моргала, перед ее мысленным взором появлялся Реми, замерзший и одинокий, посреди снежной бури, а к его голове была приставлена нацистская винтовка. – Жозеф Пелетье? – Глаза мамуси радостно заблестели, когда Ева вернулась домой и рассказала ей, что вечером к обеду у них будет гость, но они не должны называть его настоящее имя в присутствии мадам Барбье. За последние месяцы Ева еще не видела мать такой счастливой. – Просто чудо какое-то! Ты не знаешь, что он любит есть, мое сердечко? Мы приготовим для него что-нибудь особенное. – Мамуся. Думаю, он понимает, какой скудный у нас паек, и обрадуется любому угощению. – Но это ведь Жозеф Пелетье! Он был самым красивым мальчиком в школе, и к тому же он из хорошей семьи. Я уверена, мы сможем договориться с мадам Барбье и ее другом фермером, чтобы они нам оказали услугу. Ева хотела ответить, но прикусила язык. Жозеф пришел с наступлением темноты, на нем был темно-серый шерстяной свитер и отглаженные черные брюки, он выглядел так, словно только что вышел из дорогого парижского ресторана. Мамуся суетилась вокруг него, без умолку восторгалась, какой он красивый, как она рада видеть его и какая это честь, что он решил отобедать с ними. На мадам Барбье, которая по такому случаю раздобыла драгоценного цыпленка и немного картошки, он, судя по всему, также произвел впечатление. Она достаточно активно участвовала в деятельности подполья, слышала имя Жерара Фокона и знала, что он был важной фигурой в Сопротивлении. – Жо… то есть Жерар, – вздохнула мамуся и нетерпеливо подалась вперед, после того как мадам Барбье, открыв для них бутылку вина, с неохотой ушла, оставив их одних. – Разве не удивительно, что вы с Евой оказались здесь вместе, вдали от дома? – Мамуся, – шепотом предупредила ее Ева.