Жозеф улыбнулся, сначала – мамусе, а потом – Еве, и его взгляд задержался на ней. – Но Ева – сама по себе удивительный человек. Мамуся покраснела и театрально всплеснула руками, как будто комплимент Жозефа был адресован ей. – Ой, Жозеф, ты такой учтивый. А правда она у нас красавица? – Мамуся, перестань! Жозеф улыбнулся, и их с Евой взгляды снова встретились. – Да, разумеется. – Может, лучше сменим тему? – процедила сквозь зубы Ева. – Ну хорошо. – Мать вздохнула и начала рассказывать о том, как была приглашена на вечер, который родители Жозефа устроили летом 1937 года в их большой квартире на улице дю Ренар, и как она потом рассказывала мужу, что все там было образцом великолепия и организовано по высшему разряду. Однако при упоминании о муже улыбка ненадолго исчезла с ее лица, и она посмотрела на дверь, словно ожидала, что он в любой момент может войти в комнату. – Мне очень грустно было услышать о депортации вашего супруга, – мрачным голосом сказал Жозеф и взял мамусю за руку. – Спасибо тебе, Жозеф, – всхлипнула мамуся. – Я все же надеюсь, что после окончания войны мы снова будем вместе. Я так по нему тоскую. Ева, проглотив комок в горле, уставилась в свою тарелку. Похоже, мамуся была уверена, что отец однажды вернется, и не рассматривала других вариантов. – Мамуся, – тихо сказала Ева, а Жозеф дотронулся до ее руки под столом, осторожно сжал и уже не отпускал. – Мадам Траубе, я постараюсь навести о нем справки. Надеюсь, это поможет вам, – сказал Жозеф, и Ева увидела, как мать резко вскинула голову. – Ты наведешь справки о моем Лео? – спросила мамуся высоким и хриплым голосом. – А это возможно? Жозеф пожал плечами, как будто ему ничего не стоило получить сведения из нацистского концентрационного лагеря, как будто секретарь по приему корреспонденции только и ждал его письма на той земле смерти и отчаяния. – У меня обширные связи, – заметил он. – Я непременно попытаюсь все выяснить, и тогда, возможно, удастся отыскать вашего мужа. Не сомневаюсь, что он все время думает о вас, мадам Траубе. – Жозеф, мне кажется, так не… – начала было Ева. – Ах, Жозеф, – перебила ее мамуся. Ее глаза блестели от слез, когда она улыбнулась ему. – Я всегда знала, что ты чудесный мальчик. И не уставала повторять это Еве, правда, милая? Я же говорила, что ты должна связать свою жизнь с таким милым еврейским мальчиком, как Жозеф. От стыда Ева прикрыла глаза правой рукой, но Жозеф не засмеялся и не отпустил ее левой руки. Он сжал ее еще крепче, а потом большим пальцем стал водить по ее ладони, словно пытался успокоить ее этим интимным жестом. – Знаете, мадам Траубе, мне очень повезет, если я найду такую женщину, как Ева. Вы и ваш супруг вырастили прекрасную дочь. Мамуся снова всплеснула руками и захихикала, как девочка-подросток, а потом извинилась и ушла на кухню за основным блюдом. Как только она скрылась из вида, Ева простонала: – Я хочу извиниться за мою мать. Кажется, она решила, что у нас свидание. – По-твоему, в этом есть что-то плохое? – спросил Жозеф. Когда она подняла на него удивленный взгляд, он добавил: – Признайся, Ева, а из нас могла бы получиться прекрасная пара? Ева выдернула руку из его ладони и смущенно опустила глаза. – Жозеф, я… – О, не переживай так, – со смехом сказал Жозеф. – Из-за работы у меня совсем не остается времени для романтики. Я просто заметил, как ты одинока и как сильно изменилась с тех пор, когда мы виделись в последний раз. – Он опять подождал, пока их с Евой взгляды встретятся. – Разве в моих словах есть что-то дурное? – Спасибо тебе. – Она снова почувствовала себя робкой школьницей и, отчаянно пытаясь сменить тему, спросила: – Ты знаешь, насколько серьезной опасности подвергаются участники подполья, которые переводят еврейских детей через швейцарскую границу? Жозеф рассмеялся: – Я думал, у нас с тобой разговор по душам, а ты спрашиваешь о безопасности сопровождающих группу? Да ты просто мастер вести такие беседы! Она почувствовала, как ее щеки зарделись еще сильнее. – Я переживаю за одного человека. Жозеф больше не улыбался. – А, ты про своего коллегу, с которым занимаешься подделкой документов? Кажется, его зовут Реми? – Да, верно. – С ним все будет хорошо, Ева. Он в состоянии о себе позаботиться. Она пыталась заглянуть ему в глаза. – Он тебе не понравился. Почему? – Просто в нынешние времена я чувствую себя намного спокойнее, когда меня окружают более предсказуемые люди. Вроде тебя. Ева не могла понять, показалось ли ей, что в его голосе звучало пренебрежение, или нет. Неужели Жозеф пришел только потому, что считал ее прежней Евой – кроткой студенткой английского факультета, не умеющей за себя постоять, неопытной, замкнутой девчонкой, которая была слишком стеснительной, чтобы флиртовать с мужчинами. – Не знаю. Мне кажется, важно уметь меняться, когда в этом есть такая необходимость. Иначе мы просто остановимся в развитии. Жозеф удивленно приподнял брови. – Да, ты абсолютно права. Я лишь хотел сказать, что уважаю тебя как личность, восхищаюсь твоим постоянством. Я всегда знаю, чего от тебя ждать, и это не может не радовать меня. – Он одарил ее еще одной обворожительной улыбкой. – Значит, ты думаешь, что с Реми все будет хорошо? – Ева никак не могла успокоиться. – Что ж, он перемещается по документам, которые вы же вдвоем и сделали. Мне кажется, нет причин за него переживать. А теперь, Ева, давай ближе к теме, которую нам нужно обсудить. – Он вытянул шею и выглянул в коридор. Убедившись, что мать Евы пока решила их не беспокоить, он повернулся к своей собеседнице: – Видишь ли, удостоверения личности, которые ты подделываешь, не вызывают нареканий. И у тебя отлично получаются печати. Однако сопроводительные документы в последнее время все чаще стали вызывать подозрения при проверке. Ева в ужасе распахнула глаза. Неужели тот случай с участником Сопротивления по фамилии Лакруа был не единственным? – Жозеф, прости. Ты хочешь сказать, что из-за нашей работы кого-то арестовали? – Речь сейчас не об этом. Проблема в том, что бумага, на которой печатаются эти документы, не должна вызывать сомнений. Еву снова бросило в краску. – Мы… мы пытались обрабатывать бумагу как надо, но мы же не специалисты в этом деле. – Она всегда подозревала, что это их уязвимое место. Документы печатались на разных типах бумаги: кремовая и белая, с текстурой и без нее. Ей казалось, что они с Реми хорошо справлялись с работой и подбирали правильные варианты. Реми даже пытался изготавливать свою бумагу из деревянных опилок и воды, но у него не было времени довести эту затею до ума, так как приходилось возиться со слишком большим количеством документов. Они работали вдвоем, и времени постоянно не хватало. – Ты ни в чем не виновата; просто ваша группа не снабжает тебя всем необходимым. Скоро все изменится. – Жозеф встал и подошел к вешалке в коридоре. Он извлек из кармана своего пальто прямоугольный пакет, толстый, как словарь, и, когда вернулся к столу, Ева удивилась, как ему удалось так хорошо его спрятать. – Возьми, – сказал Жозеф, передавая ей сверток. – Что это? Он еще раз посмотрел в коридор. Ни матери, ни мадам Барбье не было видно. – Открой. Побыстрее. Ева размотала веревку и развернула коричневую бумагу для упаковки мяса. Внутри оказалась большая пачка различных бланков, некоторые были напечатаны на плотной бумаге, другие – на тонкой, как промокашка; здесь было все: от продовольственных карточек до приказов о демобилизации. Она пролистала их, а потом в изумлении посмотрела на Жозефа. – Это так непохоже на ту бумагу, которую нам удавалось раздобыть здесь! Но как?.. – Их изготовили в свободной зоне Алжира, а потом сбросили с самолета сюда. – Сбросили с самолета? – Ева слышала, что союзники поставляли таким образом оружие, но бланки документов? – И кто же их сделал? Жозеф только улыбнулся в ответ: – Меньше знаешь, крепче спишь. Но этого должно вам хватить на некоторое время. Убери куда-нибудь до завтра. А когда пойдешь утром в церковь, мои люди присмотрят за тобой, только аккуратненько спрячь пачку под пальто. Нацисты знают, что у них под носом кто-то занимается подделкой документов, но они не станут обыскивать девушку. И уж тем более такую хорошенькую, как ты. И опять Ева почувствовала, что заливается румянцем. – Спасибо. Я спрячу их у нас в комнате. – Она встала. – Вот и славно. – Жозеф похлопал себя по животу. – Я умираю с голода. Куда подевалась твоя матушка с едой? Жозеф ушел через час после того, как вдоволь наелся: цыпленок, вино и ячменный кофе, в котором было совсем чуть-чуть сливок. На прощанье он еще раз пообещал матери Евы, что постарается узнать что-нибудь о ее муже. – Значит, ты так же, как и я, веришь, что он еще жив? – спросила мамуся и крепко сжала его руку. – Да, мадам Траубе. – Он расцеловал их обеих в щеки. – У нас есть все основания для оптимизма. Ева накинула пальто и вышла вместе с Жозефом из пансиона. Шел снег, и на улице было темно, пустынно и ветрено. – Ты правда думаешь, что сможешь узнать что-нибудь об отце? Жозеф ответил не сразу: