Он коснулся пальцами ее лица: – Каждые несколько дней мы меняем местоположение. И в любой момент готовы скрыться. Мы не можем допустить, чтобы ты со всеми своими материалами находилась среди нас. Кроме того, наша борьба уже не та, что прежде. Речь уже не идет о Сопротивлении, которое только помогало людям перебираться через границу. Мы ведем с немцами настоящую войну. – Реми… – Как только дети будут в безопасности, мы приступим к следующему этапу. – Он замолчал и одними губами, едва слышно прошептал: – Мы вооружаемся, Ева. Поддельные документы больше не нужны. Она закрыла ладонью рот: – Но это же так опасно. – Другого пути нет. Мы должны спасти Францию, а возможно, и весь мир. Если мы выгоним немцев, переломим ход этой битвы, у человечества будет шанс на спасение. Ева покачала головой: – Но ведь армии союзников наступают, не так ли? Отец Клеман сказал… – Немцам известно об их наступлении, – перебил ее Реми. – Но они еще не знают, что и мы готовы к схватке. Мы должны ослабить их, атаковать в самых уязвимых местах. И когда придут союзники, немцы будут сильно озадачены. – Он слегка отодвинулся от нее, его глаза блестели, и Ева поняла, что он с нетерпением ждет грядущей битвы. – Я прошу тебя, – прошептала она, – пожалуйста, останься со мной в Швейцарии. Реми, а вдруг ты погибнешь? Он отвернулся: – Если я погибну за Францию, то моя жизнь будет прожита не зря. Я участвую в спасении своей страны – и это мой долг. А жалею я лишь о том, что мне придется принести в жертву наше с тобой будущее. Рыдание вырвалось из груди Евы, но она смогла заглушить его в тот самый момент, когда к ним подошел человек в форме французского жандарма. – Документы, – пролаял он. Ева одарила его нежной, как она надеялась, улыбкой, а затем протянула поддельные документы на себя и детей, достав их из сумочки, куда всего несколько минут назад положила, вытащив из своего рукава. Реми также отдал ему свои документы. Полицейский принялся листать их бумаги с хмурым видом. – С ними все должно быть в порядке, – сказал Реми после мучительной минуты ожидания, за которую полицейский не проронил ни слова. Ева чувствовала, как дрожала и прижималась к ней Жаклин. – Да, наверное, – сказал человек в форме, а затем поднял взгляд и пристально посмотрел на Реми. Он даже не предпринял попытки вернуть им документы. – Видите ли, этот маршрут очень популярен у контрабандистов. – Контрабандистов? – в недоумении рассмеялся Реми, и его наигранное удивление выглядело весьма убедительно. – Месье, мы едем вместе с детьми. Вы подозреваете их в контрабанде? Чего? Денег? Оружия? Ева с трудом сдержала удивленный вздох. Неужели Реми не понимал, что он провоцирует жандарма? Полицейский перевел взгляд с Реми на детей, а затем – на Еву. – Полагаю, вам известно, что здесь незаконно перевозят людей. Как я могу убедиться, что эти дети ваши? – Да как вы вообще можете такое говорить! – Ева изобразила искреннее возмущение. – Я сама их всех родила! А сейчас мы едем к моей матери, которая живет в Анси. Через два дня мы собираемся вернуться обратно. Он пристально посмотрел на нее, а затем с усмешкой обратился к старшему из мальчиков. – Ты ведь Жорж, так? Кто твои родители? Как их зовут? Лицо мальчика покраснело, он в изумлении уставился на жандарма. Ева уже собиралась вмешаться и быстро выпалить их имена, но четырехлетняя Жаклин опередила ее: – Мою маму зовут Люси Бессон, а папу – Андре Бессон, – сказала она спокойным голосом, вытаращив на полицейского глаза. – А вы кто такой? Родители сказали, что немецкие солдаты не страшные, что они наши друзья, но вы ведь не немец. Мужчина с удивлением посмотрел на нее, а потом обратился к Реми: – Вы сказали своей дочери, что ей стоит доверять немцам? Реми пожал плечами, а Ева с трудом сдержала вздох облегчения. Жандарм назвал Жаклин их дочерью, значит, он им поверил. – Что ж, – продолжил жандарм. – Теперь я вижу, что вы не контрабандисты. Вы просто идиоты. Он вернул им документы и ушел прочь, качая головой. Реми и Ева подождали, пока он свернул за угол и скрылся из виду, а потом одновременно склонились к малышке. – Как ты поняла, что нужно сказать? – спросила Ева. – Ты спасла нас! Девочка улыбнулась. – Старшие братья научили меня, что, когда врешь, надо посильнее выпучивать глаза, и тогда тебе все поверят. – Затем улыбка исчезла с ее лица, она опустила голову и шепотом добавила: – Их забрали вместе с мамой и папой. Ева обняла девочку, словно пыталась забрать у нее те ужас и боль, которые та испытала. Но Ева опоздала: боль утраты навсегда отпечаталась в душе этой девочки, как татуировка, – со временем она может потускнеть, но никогда не сотрется. Незадолго до наступления полуночи к станции подошел поезд на Анси. Опустив головы, Реми и Ева поместили свою «семью» в вагон. Последние несколько часов они наблюдали за спящими детьми и шепотом делились событиями, которые произошли с ними за время их разлуки. Еве хотелось насладиться каждым мгновением, проведенным с Реми, но, когда дети заняли свои места и поезд поехал по темной сельской местности, усталость взяла свое. Ева не спала уже две ночи, но сейчас рядом с Реми она почувствовала себя в полной безопасности – такого чудесного ощущения ей давно уже не доводилось испытывать. – Отдохни, – прошептал он ей, стараясь не разбудить дремавших детей. – Я пригляжу за вами и разбужу тебя, если начнут проверять документы. Ева с трудом подавила зевок: – Ты тоже, наверное, устал. Он нежно дотронулся до ее щеки: – Ева, мне будет приятно смотреть, как ты спишь. Несколько часов она дремала на его плече, а после того как немецкий солдат со скучающим видом быстро просмотрел их документы, Ева настояла на том, чтобы и Реми тоже поспал. Он положил ей голову на плечо; поглаживая его по волосам, она удивлялась тому чуду, которое свело их вместе. Но как скоро им придется расстаться? В начале седьмого утра Ева разбудила Реми, а потом они вместе стали поднимать детей. В шесть тридцать поезд остановился перед маленьким вокзалом в Анси. Они быстро вышли и по узкой дорожке, убегающей от станции прочь, поспешили к стоявшей неподалеку протестантской церкви – приземистому кирпичному зданию с большим крестом над входом. Скамьи внутри были сделаны из темного гладкого дерева, а над алтарем сиял простой металлический крест. – Подожди здесь с детьми, – шепнул Еве Реми. – Если кто-нибудь войдет, притворись, что молишься. Здешнего пастора зовут Шапаль. Он подтвердит твои слова. – А ты куда? – Повидаться с пастором. Ева удивленно посмотрела на него: – С пастором? – Здесь, в Анси, протестанты и католики работают вместе, помогают людям вроде нас выбраться из страны. Пастор подскажет, враг нам или друг водитель автобуса, который сегодня утром отправится в Коллонж-су-Салев. Если он не один из нас, нам придется переночевать здесь. Если же он друг, приготовься к дальнейшей поездке. – Ты уже не раз это делал? – Реми открылся перед ней с совершенно другой стороны. Он кивнул: – Никогда еще я не сопровождал человека, за которого так сильно переживаю. Все должно пройти замечательно. – Он ушел, прежде чем Ева успела ответить. Дети молча сидели рядом с ней, два старших мальчика внимательно смотрели на крест. Жорж на коленке отбивал рукой быстрый ритм, а Жаклин накручивала на палец прядь волос. Ева чувствовала исходившую от них тревогу. – Все будет хорошо, – тихо сказала она, наклоняясь к детям. – Он скоро вернется. Он знает, что делать. – Почему вы так думаете? – спросил Морис – второй по старшинству из мальчиков. – Просто знаю, и все. Он делал это уже много раз. Я готова доверить ему свою жизнь. – Он правда ваш муж? – спросила Жаклин. У Евы вдруг перехватило дыхание так, что на мгновение она лишилась дара речи. – Нет. Не муж, но мы должны притворяться. – Только он не притворяется, – заметил Жорж. – Он вас любит. Это точно. Ева посмотрела на него с удивлением: – Мы просто давно знакомы. – Нет, дело не только в этом. Он потихоньку смотрит на вас, когда вы этого не видите. Точно так же Герберт Маршалл смотрел на Клодетт Кольбер в фильме «Заза». Ева почувствовала, как краснеют ее щеки. – А как ты оказался на американском фильме для взрослых? Она хотела подразнить его, но мальчик огорчился: – Папа любил смотреть кино. Он всегда брал меня с собой, когда у него были деньги на билеты. Мы ходили в кинотеатр, который был рядом с нашим домом в Париже. – Он помолчал, а потом добавил тихим, едва слышным голосом: – Папы больше нет. И фильмов нет. – Прости. – Ева не знала, что еще сказать. Мальчик всхлипнул, а потом улыбнулся, но его улыбка была какой-то наигранной. – А вы тоже смотрите на него, как Клодетт Кольбер смотрела на Герберта Маршалла. Вы – Заза, а он – Дюфрен.