2) Скрамасакс — удлинённая версия ножа-сакса; длина клинка может доходить до 55 см, с шириной не более 3 см, но значительной толщиной в обухе, около 1 см. Клинок однолезвийный, с заметным скосом от острия к обуху (фальшлезвие). Рукоять может быть прямой или изогнутой, без гарды и не менее 10 см в длину. В силу веса скрамасакса колющие удары им были страшны по силе. Он протыкал и кольчугу, и кожаный доспех. 3) Выя — шея; 4) Имеется в виду древнескандинавский (он же древнесеверный, т.н. Old Norse) язык, на котором говорили викинги. Красным обозначен западный диалект, оранжевым — восточный (обратите внимание на "пятна" торгово-военных центров на Руси, приуроченных к речным путям, верхние правые — Ладога и Новгород, самое крупное "пятно); 5) Кёнугард (сканд. Kænugarður) — название Киева у викингов; 6) Миклагард (сканд. Miklagarður) — название Константинополя у викингов; 7) Холугаланд (сканд. Hálogaland) — самая северная из норвежских земель, родина Кетиля Лосося — отца Вещего Олега и княгини Ефанды, деда князя Игоря. На карте ниже выделен пурпурным. Золотисто-охровый — Ругаланн, земля регента Гуды из "Трофея для братьев"; цвет морской волны — Хордаланн, отчизна Свенельда. 8) Хольмганг (сканд. hólmganga — "прогулка по острову") — поединок двух викингов. О правилах воины договаривались, как правило, непосредственно перед боем (например, о том, сколько раз допускается менять пробитый щит). Причинение смерти на хольмганге не считалось убийством. Хольмганг нередко служил способом разрешения споров. Отказ от поединка навлекал на уклонившегося социальную стигму — объявление нидингом, что обычно было равнозначно статусу презираемого изгоя, который изгонялся из общины в безлюдные леса и был обречён на смерть. Схожее явление, "поле", существовало и у славян, однако впервые задокументировано было лишь в источниках XI века; 9) Хельги — скандинавский вариант имени Олег; 10) Алфвинд ("ветер альвов") — Ефанда, мать Игоря и старшая сестра Вещего Олега. Глава XXXVII: Так и откликнется ГЛАВА XXXVII: ТАК И ОТКЛИКНЕТСЯ Живой! Из плоти и крови, не упырем или призраком, а живым человек предстал перед ней Ярослав. Да только не было в нём ни следа от того юноши, которого она когда-то знала, словно стёрли с черт лица молодца лукавую улыбку, будто погасили озорной блеск в лазурных глазах, которые сейчас напоминали два бездонных тёмных омута... И даже звонкий, соловьиной песней летящий над Лыбутой голос прошедшие недели, казалось, навсегда отобрали: на шее соседского паренька белел глубоким полумесяцем шрам от удавки, а из уст его вырвался низкий пугающий хрип. — Покончено с Рейнеке, нет его больше, — сипит купеческий сын и, не смея глядеть на ошеломлённую Ольгу, тотчас же отводит взгляд в сторону. Забывшая о том, что сидит в одной только нижней рубахе да с распущенными волосами, девушка и сама не сразу понимает, в чём было дело, но только пусто это всё. Когда открыта и ранена душа твоя, когда сердце терзают тысячами острых иголок сомнения и тяжёлые мысли, разве будешь думать о наготе своей? — Князь ждёт Вас, — преклоняет перед Ланой голову Славко, и вдова, кивнув ему, прямо обнажённой, в одном лишь прижатом к груди и животу стане, выходит из бани. — Сына Гостомыслова я передал ему лично в руки. — Лана... — пытается окликнуть её Ольга, но вместо уверенного голоса с уст срывается лишь сдавленный шёпот. — Подумай о том, что я сказала... — И ты подумай, маленькая княгиня, — смеётся, на мгновение остановившись на пороге, купчиха. — И о суровости закона, и о велении сердца поразмышляй, пока есть у тебя годы, есть у тебя время — моё-то давно утекло. С жалобным, протяжным скрипом тяжёлая дверь закрывается, и в сонме похожих на цветы седмичника белоснежных свечей остаются только двое. * * * * * Странно... В первый день новой жизни, в первый день, когда можно наконец-то сбросить с плеч своих тяжёлый груз прошлого и оставить за спиной этот прогнивший от пороков город, она надела не праздничные одежды, а длинный, без единого узора, белый сарафан. Белый — цвет траура. Лютой позёмкой, бледным туманом, бесплотным духом плывёт она по тёмным коридорам постоялого двора, поднимается по закрученной спиралью лестнице, ступает по скрипучим половицам, шагает в светлицу, где её уже ждёт он. Всеволод, князь ростовский (1), хозяин земли мерянской (2) сидел за длинным столом и задумчиво глядел на янтарные бусы в своих руках. Повернёшь направо — отразят камушки огонь от очага и разольют внутри себя и языки пожара, и робкие весенние солнечные лучики, и тепло объятий дорогого человека. Налево — и вмиг погаснут самоцветы, застынут тёмной смолой, безжизненной и гладкой. Камни — они как люди, лишь от того, чем наполнишь ты свою душу, какие помыслы прорастут в голове твоей, и будет зависеть, свет понесёшь или провалишься в непроглядную ночь. Во мраке и холоде сам Всеволод пребывал уже как десятки лет. Единственного его наследника, совсем ещё подростка, в воспитанники (а вернее, в тали (3) как символ повиновения Ростова) взял Рюрик — дабы обучить его воинскому искусству и варяжскому языку, да только погиб вскоре его сын, оставшись на поле брани во время сечи с силами Вадима Храброго. А вместе с ним сгинула и надежда. Иных детей у него больше не было, кроме одного — родного не по крови, но по духу мальчишки, которого он вырастил как собственного после смерти его родителей. Мальчишки с такой же, как и у него, искалеченной родом Рюрика судьбой. Мальчишки, ради которого он всё это затеял в первую очередь, и уже только во вторую — для отмщения. Лана села напротив, и наступило неловкое молчание. Мужчина с припорошенными сединой висками и бородой поднял на неё взгляд усталых глаз и вздохнул, словно каждое слово давалось ему с трудом. Поэтому первой начала беседу сама вдова Козводца. — Детинец взят твоими людьми, а Игоря если не восставшие горожане лишат жизни, то орда норвежских разбойников. Свою часть уговора я выполнила. — Не передумала ты? Всю торговлю готовы тебе отдать, все дела купеческие за оказанные услуги. — С Новгородом у меня связаны лишь горькие воспоминания, и чем раньше он останется у меня за спиной, тем лучше. — Что ж... Если нет больше у тебя в городе дел, то можешь отправиться в путь вместе с положенной добычей. Мои люди сопроводят тебя до самого Торга и далее обеспечат надёжную охрану до прибытия в твой новый дом. Не желаешь задержаться до того, как новый князь Гостомысл взойдёт на престол? — Ни малейшего желания смотреть на испуганного мальчишку у меня нет. Уж не знаю, зачем Вы затеяли всё это, к чему решили превознести сына градоначальника, а не присоединить новгородские просторы к своим владениям, но то, что станется с этой прогнившей землёй, мне совсем не любопытно. — Я всего лишь желаю не только отомстить роду Рюрика, но и принести... — Всеволод делает небольшую паузу и, зажав кончиками пальцев один конец янтарных бус, слегка подкидывает оставшуюся часть вправо. — Равновесие. Камни на длинной нити, качнувшись, стремительно возвращаются в начальное положение. — Каждая земля, каждое племя вольно распоряжаться своими богатствами так, как того хочет — и иметь собственного государя. Ежели правил когда-то здесь дед самого младшего из Гостомыслова рода, то и сейчас продолжить это должен его потомок, пусть и под присмотром верных и мудрых людей. — Если в одном месте порядок преумножится, то в ином он убудет, — улыбается женщина и прощается со своим собеседником коротким кивком. — Помните об этом. На этом, пожалуй, язык мой должен уступить ногам, которые хотят как можно скорее покинуть город. — Доброго пути, — вздыхает, вторя своим думам, старик и ещё раз смотрит на разлившиеся внутри самоцветов искры света. Зажатые в ладони, они вмиг гаснут и тонут в кромешной, непроглядной темноте. * * * * * Они стояли молча, не шелохнувшись. Несмело глядя друг другу в глаза, теребя складку на стане, прикусывая тонкие губы... выжидая, пока кто-то первым решит заговорить и нарушит безмолвие с его раздражающими потрескиванием свечей и мерным капанием воды. Сердце птицей рвётся из груди на свободу, а воспоминания о расставании хлещут холодными, жестокими волнами. Боль от того, что она так и не попрощалась тогда со Славкой, не объяснилась перед ним, не попросила прощения с последнего утра в Лыбуте саднила и давала о себе знать по ночам, и сейчас, казалось бы, весь этот гной, все переживания, все тревоги должны были выплеснуться из застарелого нарыва... но никаких переживаний, никаких чувств не было — словно кто-то вычерпал Ольгу до дна, до последней капли как осушённую путником лужицу в степи. Радоваться ей, что жив и здоров тот, кого она всей душой любила? Благодарить богов, что снова свели они их? Или злиться, метать молнии, гореть от гнева — ведь Ярослав оказался в рядах людей, что превратили город в руины, а его жителям принесли лишь горе да смерть? Она понятия не имела. Первой устаёт от тишины Ольга. — Славко... — Ольга... Олюшка! — откликается тотчас сиплым, чужим голосом русоволосый молодец и кидается к ней с объятиями... и, словно ошпаренный кипятком, замирает как вкопанный на полпути к девушке. Холодный взгляд серо-стальных глаз обжигает, но не любовью. Гневом, отвращением, разочарованием, печалью, но не любовью. Человек, которого она мечтала назвать своим мужем, которого любила и которому доверяла, превратился в предателя, в орудующего по ночам преступника и татя. Мысль о том, что он приложил свою руку к смертям защитников детинца и, тем более, похищению невинного ребёнка вмиг отрезвила варяжку, разрушив все остатки привязанности, которую она могла к нему испытывать. Когда-то она искренне верила в доброту его сердца, не сомневалась в его словах и поступках... даже когда соседский юноша украл княжеский перстень, едва не подвергнув ужасной участи всю деревню. Дочь Эгиля оплакивала Ярослава как погибшего, а вероломная казнь возлюбленного от рук княжеского цепного пса была тем, за что она себя раз за разом винила. Как оказалось, зря. Теперь перед ней стоит чужой человек. Не просто незнакомец, а враг, угроза для всего, что сейчас ей и всему Новгороду было дорого. — На самом деле жив ты... — срывается с губ девушки не то вопрос, не утверждение; сама она лишь растерянно хлопает веками. — Как... как такое возможно? — Конюх, Щука — он предупредил меня, — хрипит Ярослав и опускает взгляд в пол. — Рассказал о том, что замышляет князь и его душегуб, придумал, как поступим вдвоём... Он хороший человек. — Он — хороший человек. — Убивца... мы самого убили, да только... Сама ты слышишь, что с моим голосом от его удавки приключилось. Конюх за вами отправился по следу, к охотничьему домику; я же взял Лютова коня и... — И оказался здесь, с запачканными в крови руками, с самыми отчаявшимися и отчаянными людьми? — не унимается Ольга, повышая голос и чувствуя, как к горлу подступает ком, а к глазам — слёзы. — Отчего не вернулся в родную деревню, к матери? Отчего не зажил прежней жизнью, если все желавшие твоей смерти были уверены в том, что и впрямь покоишься ты в глубоком омуте? — Тебя хотел ещё раз увидеть, — поднимает он взгляд тёмных, пустых очей и сжимает губы в узкую, почти невидимую полосу. — Лжёшь... По глазам вижу — обманываешь, — варяжка мотает головой, чувствуя, как щёки обжигает слезами. — Неужели забыл, что за столько лет научилась понимать я, когда правду говоришь, а когда скрываешь что-то?