– А ты вообще кто? Как зовут? – Зовут меня Даниил Молодец, обережник я. – Кого охраняешь? – Купца, с которым сюда прибыл. – Что за купец? – Рахила, с угорского подворья в Доростоле. – Он тоже человек Владимира? – Да, – не колеблясь, ответил Данила, он слышал это имя от Воислава, оставалось надеяться, что он успеет потом предупредить этого купца. – Мы с ним прибыли в Доростол, он там же расторговался и уплыл, а я вот в Преславу поехал. Дальше что случилось, ты знаешь… господин. – Что ж, ладно ты складываешь, – вроде как довольным тоном сказал Самуил, – а родом ты откуда? Род – это важно, по роду определяют, насколько достойный человек перед тобой и чего от него следует ждать, при этом личные качества не имеют никакого значения, если репутация семьи и предков будет негодная. – Из купцов я, с отцом первые годы работал! Чистая правда, Данила некоторое время трудился в фирме отца, пока учился заочно в универе и потом недолго. – А чего же в обережники подался? – Да как очнулся посреди поляны, без гроша в кармане и не помнящий ничего, с тех пор и бросил работать на отца, а потом и обережником стал. Опять чистая правда, Молодцов очнулся в новом для себя мире, не зная, как это случилось, а потом и попал к купеческим охранникам. – Выходит, ты изверг?[4] – заключил Самуил. – Можно и так сказать. – А как же звали купца на Руси, у которого такой ушлый сынок родился? – Я не говорил, что мой отец из рода Руси. – А откуда же он? – Вообще, я, как и он, русский, в Тьмутаракани мы родились, но потом путешествовали много, – опять наобум ляпнул Данила, он читал в одной книге, что первый раз слово «Россия» употребили византийцы к Тьмутараканскому княжеству[5], правда, в книге речь шла об одиннадцатом веке, а сейчас идет десятый, но ведь тридцать лет для истории мелочь? – И как его звали? – Дмитрий, сын Всеслава. Дедушку Молодцова на самом деле звали Вячеслав. Комит Булгарии несколько секунд задумчиво разглядывал Данилу, поглаживая бороду. – Господин, позволь мне сесть здесь… Самуил отмахнулся надменным жестом и одним быстрым шагом оказался рядом со своим пленником. – Значит, Владимир хочет жениться на булгарской царевне? – вдруг спросил он. – Брак всегда делает союз надежным, – ответил оробевший Данила. – Верно, – покивал Самуил, – только за Владимира ты говорить не вправе. – Еще бы, я… – начал Молодцов и осекся под взглядом комита. – Я думаю, ты врешь, и ты сейчас готов все, что угодно, рассказать, лишь бы спасти свою шкуру! – Очень мудро, господин, – сипло ответил Данила, проглотив подступивший к горлу ком, – я бы на твоем месте еще бы попытал послуха как следует, чтобы он уж точно рассказал все, что знает. Но если ты решишь… кхм… разрешишь мне предоставить свою помощь, кто мне поверит? Кто поверит послуху, у которого вся шкура в отметинах? – А на кой мне нужна твоя помощь? – надменно бросил Самуил, в его тоне слышалась щедрость, дескать, цени, кто на тебя вообще обратил внимание. – Тоже верно, – согласился Даниил. – Но меня поймали твои славные воины, а сколько еще людей Владимира в Булгарии, знает только он да Господь Бог. Не все они так радеют о Руси, как я, понравится им девушка, надел земли или встретится ромейское золото, и нашепчут они князю худое, а там недалеко до беды. Я же скажу правду, готов поклясться, если не веришь мне, пошли меня весной, после зимних штормов, на Русь, в Киеве меня знают, а там я уж постараюсь, чтобы между Русью и Булгарией был мир. Кроме того… – Ну говори… – Нехорошо пытать единоверца. – Так ты христианин? – Могу «Отче наш» прочитать, – ответил Данила, если бы его попросили рассказать «Символ Веры», он бы точно засыпался. – И ратуешь за то, чтобы христианская дочь вышла замуж за язычника? – Владимир язычник – это верно, но в Киеве много христиан, и по всей земле люди принимают Истинную Веру. Если постараться, Владимир сам примет крещение, и не от константинопольских архиереев, а от булгарского патриарха, – пылко сказал Молодцов, он и сам в это верил, вдруг получится привести князя Киева в лоно христианства и при его помощи тоже, ну или хотя бы зацепить Самуила идеей. Правитель Булгарии опять задумался, наклонил голову, внимательно разглядывая пленника. – С кем из боляр вел дела твой купец? – неожиданно спросил он. – Я слышал от него имя какого-то боярина Радомира, – немного облегченно ответил Данила, – но какие там дела вели, я не знаю, клеветать на человека не стану. Самуил без разговоров повернулся и ушел к своим людям, совещаться, должно быть. Несколько минут из теней доносился невнятный шепот, а потом знакомый голос того, кто хватал Молодцова за волосы, пророкотал: – Развяжите его и накормите, если помощь нужна, сделайте все как надо. – Мне бы еще в баньке попариться, господин! – Молодцов решил, что если уж идти ва-банк, то до конца. Наглость второе счастье. И от этакой выходки все замерли в пыточной, потом Самуил отрывочно бросил: – Сделайте. Данилу подняли под руки. Ноги слушались с трудом, но все-таки силы восстанавливались! Главное, он теперь мог ходить сам, а если его и держали, то только чтоб не упал. На радостях Молодцов даже попробовал попрыгать, но сильные руки стражников намекнули, что не время для веселья. Данила остановился, приходя в себя от небольшого головокружения, окинул взглядом пыточную, теперь уже не казавшуюся такой страшной: – Ну что, друзья, спасибо, кто там мне помог? Буду благодарен, я добро помню! Молодцову никто не ответил, его только подтолкнули быстрее к выходу. Что ж, он и сам был не прочь покинуть это гостеприимное место переговоров. * * * – Господин, позволь спросить, что ты задумал сделать с этим русом? – спросил личный телохранитель Самуила, Кормес, тот самый, кто хватал Данилу за лицо, когда он поднимался со своим господином по лестнице в его покои. Комит остановился, глубоко вдохнул, расширив ноздри. Его телохранитель держал факел над головой, неотрывно смотрел на господина, но Самуил знал, он сейчас неотрывно следил за всем, что происходит вокруг. Кормес был верен ему, и верность его имела серьезные доказательства. – Он может быть полезен, если тот, за кого себя выдает. – Я о том же, мой господин, я не верю ему, я чую, он врал, когда говорил, мешал правду с ложью. – Как и любой хороший послух. Что ты думаешь? – Я думаю, он ромей, один из тех, кого мы ловили прошлой ночью. – Ты, значит, уверен, что это были ромеи? – Да, мои стражники говорили, что бились они по-ромейски, и стрелы, которые из лошадей достали, тоже были ромейскими. – Что ж, может быть, поэтому пошли своих людей в Доростол в угорское подворье, и пусть поспрашивают купцов про этого Дмитрия из Тьмутаракани. – Мой господин, но как же… верные люди Бориса и Радояра доносят, что к брату твоему, Аарону, приезжали ромейские послы, они обещали его признать царем булгар, и патриарх Константинопольский это подтвердит. Медлить нельзя, мой господин, боляре требуют… Самуил сощурил глаза, и Кормес осекся, склонил голову. Эх, если бы так же легко призвать было к покорности всех, кого он, Самуил, собрал под свою руку и заставил сбросить ярмо ненавистных ромеев. Хотя и сам телохранитель наверняка не отступился от своих мыслей. – Сплетни меня не волнуют, я сам решу, как поступить с братом. А если тот холоп поможет мне заключить союз с Владимиром, значит, я его использую. Ты меня понял? – Да, господин. – Завтра наутро съездим к Радомиру Старому, поговорим о том… ха… как нам дружить с Владимиром.