* * * – И что, вы даже никого не убили? – спросил Данила, вгрызаясь в жесткий окорок. – Пришлось, – даже как бы извиняясь, ответил Шибрида. – Так что не получилось спросить за твои обиды. – Если б мы кого прирезали, за нами куда усерднее стали бы гнаться, – добавил Скорохват. – А так мы с Айладом петли накрутили, и булгары отстали. – Какое там! – Молодцов шумно отхлебнул из кувшина с пивом. – Наоборот, даже хорошо вышло, я об этом Самуилу и твердил! – Ну рассказывай, что там с тобой стряслось? – жадно спросил Будим. Данила глянул на тушу олешка, подстреленного Бенемом, это он вел ему лошадей к крепости, и решил, ладно, успеет съесть. – Слушайте тогда… И Самуил такой: «Сделайте». На полминуты вся поляна, освещенная светом костра, утонула в раскатистом хохоте. Таком, что если бы рядом был разъезд булгар, они бы непременно ринулись посмотреть. Но никто смеха не услышал – обережники умеют выбирать место для ночевки. – И что же, – Шибрида полез обниматься, обдавая горячим дыханием, – тебя прямо из пыточной повели в баню? – Ну так, – не без самодовольства ответил Данила. – Ай да ушлый, ай да наш Молодец. Обережники опять разразились смехом. – А мы о нем беспокоились. Сперва не поверили, что Самуилу ты по сердцу пришелся, а ты смотри, правда, ай да хватка у тебя, Молодец. Недаром… – Варяг оборвался на полуслове. – Это получается, мы зря тебя вытаскивали, – перебил его Скорохват. – Не зря, брат! Побывал я в усадьбе Самуила, и в Преславском дворце, и скажу, вот где змеиное гнездо. Разве что в храмах на службе передохнуть можно. А что вызволили, так комит еще сильнее нам поверит, верно, батька? – Данила глянул на Воислава. – Верно, – кивнул тот. – Ты правильно поступил, Молодец, коль Булгарию нам не примучить, пусть меж нами мир будет крепкий. Я о том, что ты сделал, отдельно Владимиру расскажу, пусть оценит и ум твой, и службу. – Ого-го, – искренне обрадовались обережники, братья-варяги и Будим, сидящие ближе, захлопали Данилу по спине, выбивая воздух из груди. А он сам склонил голову, пряча неуместный румянец и скромную улыбку. На Владимира ему, честно говоря, было пофиг, но то, что Воислав высоко оценил его действия, – вот главная награда. – А куда мы теперь? – спросил Данила, чтобы уйти с темы и немного прийти в себя. – К Доростолу? – Нет. К Мисиврии, – ответил Воислав. – На морском берегу Булгарии, там нас «Лебедушка» подберет, и там через море к Днепру. – Батька, так как же это, через море зимой идти, там же шторма такие, что горы опрокинет, – спросил Бенем звонким юношеским голосом с небольшим акцентом. – Цыть, – Ломята отвесил молодому степняку сочный подзатыльник. – Старшие без тебя знают, что им делать. А если боишься, так и скажи! Ему теперь было над кем командовать и кого учить жизни. После того как Уж и Мал получили статус полноценных обережников, Ломята испытал сильное желание передать свой опыт и знания кому-нибудь из молодежи. Бенем понуро замолчал, спорить не решался, здесь не принято, чтобы младшие перечили старшим. – Наша «Лебедушка» привычна к морским путешествиям, – сказал Воислав больше для Данилы и Бенема, чем для остальных. – Погрузимся. Выберем момент и по-быстрому проскочим море. С Божьей помощью в шторм не попадем. А теперь ложитесь спать. Путь еще не окончен. В дозоре сегодня Клек, Ломята, Мал и Скорохват. И вся ватага безропотно выполнила приказ батьки, тем более он был как всегда прав – путь еще не окончен. Глава 10 Думы государевы Вся кавалькада всадников, не особенно торопясь, ехала по отличной римской дороге. В основном чтобы не привлекать внимания, но и потому, что лошади у бойцов в ватаге были разные. Данила пересел на своего Уголька, а старшие дружинники восседали на красавцах скакунах под стать Грозомилу. На глупый вопрос Данилы: «Откуда обережники взяли таких красивых лошадей, купили?» – Шибрида ответил: «Нашли». Диалог был окончен, в самом деле, что, в Булгарии лишних коней нет? Тем более если в компании печенег, то лишние лошади всегда найдутся. Проехав около поприща, путники заночевали в постоялом дворе, который располагался в старой римской крепости. Ее местами потрескавшиеся стены ускоренно ремонтированы – это было видно по опустевшим строительным лесам вечером. Булгария изо всех сил готовилась к войне, и Данила знал, чем эта война закончится. Ни Воиславу, ни братьям-варягам, понятно, он ничего не говорил. Сочувствовал ли он булгарам, которых ждет поражение в войне с Империей? Трудно сказать. Тем более что через пару сотен лет булгары снова создадут свое государство, а потом и они, и византийцы окажутся под турками. Чье ярмо для простого булгарского крестьянина будет лучше: иноземцев, византийских чиновников или родных боляр, так сразу и не скажешь. Прав ли был Святослав, что изо всех сил рвался в Империю, брать Константинополь, вместо того чтобы обустраивать уже созданную? Теперь этим занимается Владимир, только и держава у него поменьше, и амбиции, как видно, поуже. Ох и трудно обо всем судить, зная будущее. Вот Данила бы на месте князей… а вот ни фига бы, он не на месте князей, а на своем собственном, спит в постоялом дворе. И ему надо на своем собственном месте хотя бы сделать все как надо, довершить начатое, а там можно будет и о делах княжьих поразмышлять. Молодцов потянул на себя шерстяное одеяло, вечерами что-то стало холодать, и уснул. Из древней крепости до моря, если ехать по хорошей римской дороге и обойтись без серьезных задержек, оставалось где-то два дня пути. Разбойников можно было не опасаться, твердая рука Самуила быстро и неуклонно наводила порядок в стране, но отряд обережников все равно двигался настороже, выслав дозоры вперед и по флангам. Данила ехал на Угольке в середине боевого порядка, из него пока еще хреновый всадник конного разъезда. Вуефаст наставлял младших обережников: – В случае сшибки все вихрем слезаем с коней и строимся в круг, тут как можно быстрее уходим с дороги. Если спешиться не успеваете, тогда поднимайте коней во весь опор и что есть духу скачите прямо на вражьих всадников. Сдюжите один соступ, а там сами смотрите, либо тикайте во все четыре копыта, либо, пока вражья лава разворачивается, спешивайтесь. Обережники, пользуясь, что на дороге им никто не встречался, даже провели пару атак в конном строю. Вот это, нужно сказать, та еще наука – держать более-менее ровную линию рысью или в галопе. А главное, половина дела тут зависела от лошади всадника, и тут Уголек не подводил, норов не показывал и не отставал, темп держал ровный. За что удостоился похвалы от Вуефаста, именно так, старый варяг-кормчий, проезжая мимо, потрепал коня за ухом и сказал что-то доброе. На что Уголек фыркнул, будто понял. Про всадника кормчий ничего не сказал. Ближе к вечеру высланные вперед дозорные сказали, что навстречу едет караван, и обережники перестали из себя изображать рыцарей, или катафрактов, как иронично называл их Вуефаст, он за время обучения несколько раз вставлял это слово. Кавалькада подтянулась и стала из себя изображать обыкновенную свиту двух важных боляр, едущих куда-то по своим делам. Окрестности изобиловали деревушками и простыми гостиницами, где можно было купить припасы, так что проблем с едой не было. На Руси тоже, если ехать – еды полно, только она бегает по лесам и полям, бегает в виде дичи. И крепостей каменных Данила ни разу не встречал, пока плыл по Днепру, а здесь они на каждом поприще встречаются, только все старые римские, небольшие форпосты. Стояли они на холмах и возвышенностях, которыми изобиловала местность вокруг. Древняя дорога взлетала на них, а иногда падала вниз почти в ущелье. Однажды Молодцов даже видел настоящие горы, но далеко, на самом горизонте в южной стороне. С этой же стороны на нередких пологих склонах зеленели виноградники, пестрели осенней листвой фруктовые деревья. Меж ними без устали трудились крестьяне, собирая урожай. Обережники подъезжали к ним, за бесценок покупали целые корзины спелых плодов. Данила ехал и сплевывал косточки слив на булыжники дороги и, как ему казалось, уже чувствовал дуновение морского бриза. – Будешь? – незаметно с ним поравнялся Дровин, протягивая фляжку. – Ага, спасибо! – И пригубил из нее молодое белое вино, какой гурман гридень, однако. – А ты вообще вино больше пива уважаешь, как я посмотрю? – Ну да, вообще-то так сложилось, – принялся темнить Молодцов. – Ничего, – будто не заметив, ответил Дровин, – у тех, кто князю Киевскому служит, всякого вина и еды вдосталь. Вот это новости, так его вербуют, выходит? – Еда – это важно, а что ж, на землю Владимир жаден? – шутя спросил Данила. – Ничего себе, а ты, я смотрю, в бояре заделаться решил, – улыбаясь и оглаживая бороду, ответил гридень. – Земли у Владимира тоже без края, жалует он ее тем, кто ему служит верно. И какой доход с нее идет, весь у боярина остается, только таможенные пошлины брать нельзя, это уже дело князя. А так она твоей станет, отчиной! – Дровин воздел палец к небу. – Сыну своему передашь, а тот своему. И род твой будет крепнуть в веках. – Красиво говоришь, а у тебя своя земля есть? – как можно дружелюбнее спросил Молодцов. – Не скопил пока на хороший надел, – признался гридень, – да и ни к чему мне еще, мне любо в походы ходить да князю служить. Ну и пиры, охота, бои куда как веселее. А вот годиков через пять, думаю, пора. Обеих жен возьму, смердов их рода, выкорчую себе сколь-нибудь десятин или распаханную землю возьму и стану своим домом жить. Тогда будет мне заботы только мед пить да на ловитвы ездить, ну, может, копченые нагрянут, князь позовет, тогда встану, как положено, в дружину, повеселюсь. – Складно рассказываешь, Дровин, – улыбнулся Данила, – только скажи мне по-честному, зачем ты меня так усердно к князю на службу зовешь? Неужели оттого, что я в Преславу пробрался? Гридень понимающе покивал. – Разумен ты, Даниил, сразу понял, к чему веду. Так вот что я тебе скажу честно. – Дровин подъехал ближе. – Я вот не сильно мастак по-мудрому рассуждать, поэтому в воеводы не выбился, даже в сотники, и не выбьюсь. Мечами разить умеют многие вои, да только над ними как раз и стоят те самые сотники, воеводы да князья, потому что мало сильно и быстро ударить, нужно знать, куда и как направить свой меч. Поэтому разум мудрого человека, он порой разит сильнее, чем стрела из самого сильного лука. Вот те же ромеи, хитрецы да мастера сладкие речи говорить, и вроде их грабят, грабят все, а золото у них не уменьшается. А вдруг глядь, те, кто их грабил, сами между собой грызутся за то же золото ромейское. Оно понятно, золото всякого подточить может, но золото откуда-то у ромеев берется и ткани драгоценные. К чему я все это говорю. Воин, у которого ум его такой же острый, что и меч, он большую пользу может своему роду принести. А большой ум, ему самое место в самом великом роду. А какой у нас род среди славян самый славный и богатый? Русь, конечно. Корень Рюриковичей. Вот я и говорю, что тебе у Владимира самое место будет, и себе пользу принесешь, и нам. Молодцов склонил голову: «Русь для Дровина пока что это только род князя и его подданные. В личном подчинении. Но скоро все изменится и Русь станет стержнем, что будет соединять поколения и миллионы людей через время и границы. Помочь этому, наверное, хорошее дело, но кто такой какой-то пришлый обережник для Владимира, да и много ли значат усилия Данила в потоке истории?» – Служить Владимиру мне по сердцу, сказать по правде. Но я обережник, да и вроде мы служим уже, разве не так? – Все так. И сослужили уже немало, да только Воислав человек Владимира, а ты нет. – Я Воислава бросать не собираюсь, – отрезал Данила. – Я в его ватаге. – А я и не предлагаю, чтобы ты его бросил. Тем более я кое-что знаю, о чем говорили твой батька и князь, так что и в самом деле тебе не придется уходить из ватаги. – Не понял, о чем ты? Не темни. – Не могу сказать. Придет время, батька сам все расскажет. Да не хмурься ты, ничего худого в том нет. А вот что Владимир узнает обо всех твоих заслугах и достоинствах, в этом можешь не сомневаться. Сам думай. В последние его слова вплелся дробный стук о булыжники дороги, все усиливающийся, это черным вихрем на Грозомиле подскакал Клек. – О чем разговариваете? К Владимиру переманиваешь моего брата? – Варяг только вернулся из передового дозора. – А если и так, сильному любо под сильным князем. – Сильному любо воля и слава, чтобы себя показать и скальды о подвигах пели сотню поколений. – А как будто под Владимиром сильному воли не будет да негде подвиг совершить. Он щедр и храбр! – Да знаем мы его щедрость, города дружина берет, а он их себе оставляет да людей туда потом сажает, как будто они холопы его. – А что плохого, если на землях все будут перед князем отвечать на его суде по Правде? А коль не нравится кому, так никто не держит, могут скакать на все четыре стороны, – огрызнулся Дровин, в его словах слышался неприкрытый намек. Глаза Клека сузились, рука замерла в районе рукояти меча. Данила беспокойно огляделся, думая, что делать: позвать Воислава или самому вмешаться, но как…