– Вакула, можно тебя на пару слов? Кузнец нехотя кивнул, но из-за стола поднялся быстро, они вышли на улицу. – Спасибо еще раз за нож, он правда очень кстати оказался. – Пригодился, значит, а ты как думал, а где он у тебя, кстати? – Я его Клеку отдал, одолжил, точнее, так будет лучше. Поверь. Я тебя не об этом хотел спросить. Я надеюсь, моя просьба насчет Наськи, она не сломала твои планы? – Да какое там. Она же без приданого нормального. Да еще и некрасива, тощая да чернявая. А еще упрямая, на такую мало кто позарится. – Вот я об этом и хотел поговорить. Словом, я хотел ее с собой забрать, на обратном пути от Воислава. Как ты к этому относишься? Вакула искренне удивился: – Не понял, ты же христианин, тебе… – Я не в жены ее беру. И не в наложницы. В общем, считай, что был знак. А Наську я не обижу и никому не позволю. Слово даю. – Коли так, бери, конечно, мне-то что. – А где она, мне бы пару слов ей сказать. – Да сбежала она опять, небось по лесу шастает где-то, леший ее забери. Вернется, я ее так выдеру. – Не надо, просто скажи ей, о чем мы с тобой говорили. – Даниил, ты едешь? Все в порядке? – Воислав подошел к ним. – Иду. Он тепло попрощался с кузнецом и оставил его наедине с батькой, сам занял свое место на санях. Поместье Воислава располагалось где-то в глуши. То есть все поселения Руси располагались отнюдь не посреди забетонированных площадок, а были окружены солидными дубравами и перелесками, но обережники лезли совсем в непролазный бурелом. Молодцов предполагал, что в теплое время года по этим местам просто не проехать, по крайней мере, на телеге. Должно быть, это была мера защиты от лихих людей и усобиц, когда нет возможности полагаться на стены или людей. Заночевав в снегу, ватага поздним вечером добралась до небольшого участка чистой земли посреди леса, часть его была огорожена невысоким забором. Всю компанию вышла встречать жена Воислава – Радмила, но не одна, а в компании пятерых мужчин, один из которых был довольно старый, обросший так, что шапку не носил, а четверо других молодые, даже по здешним меркам, восемнадцати лет Данила им бы не дал, но одетые бедно, значит, скорее всего, холопы. А вот что его реально удивило, так это мальчик лет пяти, державшийся за ручку Радмилы, неужели сын Воислава? Батька обережников спрыгнул с саней, проваливаясь по колено в снегу, подбежал к жене, обнял ее бережно, поцеловал. Подойдя ближе, Данила увидел даже сквозь многочисленные одежды, что у Радмилы животик тоже округлый. Это вдвойне его поразило; во-первых, батька ни разу за все время не говорил, что у него родится ребенок, а во-вторых, Радмила даже по меркам современности Данилы была не такой уж и молодой, он бы ей дал больше тридцати лет, а здесь и говорить нечего. Как-то это все не вязалось в сознании Данилы. Воислав тем временем подхватил на руки мальчугана: – Это мой сын, зовут его Мирослав, а вот моя жена Радмила, проходите в мой дом, будьте гостями. И обережники вошли, в их компании только варяги не удивились произошедшему, или, возможно, они просто лучше всех скрывали эмоции. Стол, который им накрыли, конечно, был победнее, чем в княжьих палатах и на подворье, но, по крайней мере, лично для Данилы выгодно отличался в лучшую сторону. Все потому, что выпивка, которую им подавали, и многие блюда были щедро сдобрены медом, не напитком, конечно, но самым настоящим, натуральным медом. Так что в прямом смысле ничего слаще Молодцов не ел, даже на пирах у князя. Впрочем, это дело вкуса. Угощаясь хозяйскими дарами, Данила то и дело поглядывал на батьку и его жену. Одного взгляда на них хватало, чтобы понять: им не терпится остаться вдвоем. Сама Радмила представлялась ему не очень красивой, скорее царственной, величественной. Если говорить честно: она не смотрит, а взирает, не улыбается, а проявляет благосклонность. Такую силу и уверенность Данила встречал только у одной женщины, Рогнеды, и не чаял встретить подобную ей где-то в дремучих лесах. Хотя все, что нужно для красоты, у Радмилы было: и большая грудь, и пшеничная коса в руку толщиной, и румяная гладкая кожа, аккуратный нос и большие голубые глаза. И все-таки, если спросить у Данилы, нравится ли ему Радмила, он ответит – нет. Одобряет ли он выбор батьки, вот тут безусловно – да. Еще он думал о семье Воислава, здесь, в дебрях. Его ли это дети или… – Нет, не его, – развеял сомнения Данилы Шибрида, когда они остались наедине. – Это его брата малец. И жена Радмила тоже, у них и старший сын был, погиб он в Диком Поле. А дочь, самую старшую, они давно замуж выдали. Самого же брата Воислава гридни, которые Владимиру служили, убили. И вот как все обернулось, Владимиру все равно служим. – Славному князю славные воины служат, – осторожно сказал Данила. – Это точно. Сам как, решил, куда податься? – прямо спросил варяг, может, это было предложением, но Данила его честно не понял и так же честно ответил: – Не знаю. Я вообще об этом думать не хочу. Шибрида только покивал головой неопределенно и вернулся под крышу, Данила за ним. Там, в промежутках между поглощением еды, он искоса поглядывал на Радмилу и Воислава, на то, как они себя ведут друг с другом и как смотрят. И кажется, он начал понимать своего батьку, который решил променять приключение и путешествия на тихий домашний уют. Шибрида еще потом обмолвился ему, что Воислав еще в юности был неравнодушен к Радмиле, но он был младшим сыном, а жену выдали за старшего, так что тут без вариантов. И батька Данилы отправился искать приключений. Лишь спустя долгие годы он снова вернулся к той единственной… А Молодцов что? Ему бы сейчас с Наськой разобраться, найти ей мужа подходящего. Улада все поймет, он верил в это, она должна знать, что такое женская доля, будет, пока все не уладится, заботиться о ней как о младшей сестре. А он сам, возможно, еще князю послужит, серебра подкопит и… попробует еще раз вернуться. С Уладой, конечно. Ведь если боярин Серегей говорил, что все зависит от него самого, то у него есть шанс, обязательно есть. Вот только нужен ли он ему? * * * – Как ему землю отдаете?! – таращил глаза крепкий мужик в годах с пшеничной бородой и пшеничной же шевелюрой, остриженной под горшок. Рядом так же пялился на тиуна и Воислава похожий на мужика паренек, только ростом пониже и русоволосый. И взгляд его Даниле не нравился. «Мда, – подумал он, – похоже, предчувствия меня не обманули». Проснулся Данила с тревожным чувством, которое, правда, сразу отодвинули на задний план хозяйственные дела. Воислав готовился к переезду в родовое имение. К трем саням, что привезли с собой обережники, холопы Радмилы добавили еще двое. Все набили доверху, и вещи еще остались, равно как и часть скотины, которую тоже пришлось оставить в лесной заимке. Там же оставили двух холопов присматривать за домом. Караван же из пяти саней, под завязку набитых добром, поехал по засыпанному снегом лесу. Теперь обережники не ехали, свесив ножки, а шли на лыжах либо в свою очередь выезжали вперед в дозоры. Даже в поприще от родной земли Воислав оставался начеку. Натуральным образом пробив дорогу в буреломе, обережники выбрались из густого ельника и спустились в русло небольшого ручейка, как раз по ширине саней. Ехали вдоль него они до самого вечера, пока не выбрались на лед более крупной реки. С рассветом Данила узнал ставшую родной Десну. Воислав послал самых быстрых на лыжах Шибриду и Клека в Бродов, который тоже оказался не так уж далеко. Вскоре оттуда приехали двое гридней и сани с целым тиуном. Представитель закона выглядел измученным, он постоянно вытирал тряпкой пот с отъевшихся щек и лба, не помогало, даже бобровая шапка выглядела намокшей. – Едемте, – тоном должника, которого разбудили среди ночи и потребовали отдать проценты, сказал тиун, и караван направился теперь вверх по Десне. По предложению Воислава на ночь глядя решили не сообщать «радостную новость» уже бывшим хозяевам имения, а заночевать на реке, а вперед послать гонца из гридней, чтобы предупредил и рассказал все как есть. – А почему моего-то? – буркнул тиун. – Ну ты же сам понимаешь, – ласково сказал Воислав, и глашатай князя согласился. А с первыми лучами солнца большой караван последовал за гонцом. Совсем скоро Данила увидел то, о чем ему рассказывал Скорохват, высокий холм, на нем частокол, пологий берег с вмерзшим в лед небольшим причалом. У кромки льда их уже встречали. Простые крестьяне, человек тридцать, и пяток более солидных мужей в хороших дубленках и с оружием на поясе. Самый старший из них и вытянулся лицом, выпучив глаза, когда увидел, кто приехал на его бывшую землю. – Да что ж это делается, – гаркнул он, так что вороны с елей повзлетали, – вы кому землю отдаете, ему землю отдаете? – Не ори, Деян, на то княжья воля, тебе земля от его руки пожалована, вот он ее и забирает. А за службу отдаст в другом месте. По весне, – устало посулил тиун. – Я против князя не иду, а ты знаешь, кто это? На нем кровь гридня, а князь знает, да его… – Князь знает, вот знак от него, – тиун показал бересту с оттиснутым на ней трезубцем. – Так что норов свой умерь. – Коль так, значит, князя обманули, я все так не спущу… – снова заорал Деян. – Не испытывай мое терпение, боярин, собирай свою челядь, скот и пшел прочь с моей земли, пока я тебя сам не вышвырнул, – процедил сквозь зубы обычно спокойный Воислав. – Это еще кто кого вышвырнет, – таким же злым шепотом ответил Деян. Воислав и братья-варяги очень похоже ухмыльнулись, их длани легли на рукояти мечей. – Дядька, позволь, – ломким, но сильным голосом заорал паренек рядом. – Не смей… – Уйми своего племяша, Деян, пока он не пошел вслед за твоим братом, – тихо посулил Воислав. – Ах ты… – Не смей, Гаврош!!! – повторил Деян и рванул за полушубок паренька, отчего тот распахнулся и стали видны толстая серебряная гривна и атласная рубаха. – Думаешь, один раз в Дикое Поле сходил, уже богатырь? – и зашептал что-то на ухо своему родственнику. Тот глядел волком на варягов, пока его наставляли, а потом дернул плечом и ушел за частокол. – Мы уйдем, – напоследок сообщил Деян, но в его словах чувствовалась недосказанность. Больше никто из них с ватагой ни словом не перекинулся. Тиун выглядел расстроенным, возможно, он надеялся на поединок, в таких случаях обычно тиуну делали подарки обе стороны. Через некоторое время из-за частокола на холм высыпал десяток баб и холопов, кто-то из них тянул за собой скотину, кто-то нес клети с курицами и кроликами или просто тюки, все это погрузили на уже заготовленные телеги, сами люди расселись и укатили не прощаясь. А холопы остались. Все это время обережники стояли поодаль, делая вид, что они вообще тут ни при чем. Когда бывшие хозяева скрылись за поворотом, Данила услышал слова Радмилы, сказанные мужу: – Зря ты их не убил.