– Понятия не имею, в первый раз его вижу. Его Комаров с собой привез. У тропинки через лес грузовики остановились. Дальше можно было пройти только пешком. Выстроившись гуськом, мы пошли на полянку, после ночного ливня заболоченную по самые щиколотки. – Вот здесь, головой вперед, лежал Меркушин, – показал я. – Судя по его позе, он получил удар по темени, когда шел в сторону табора, а никак не от него. Вот, кстати, прут. Мы нашли его в кустах. Возможно, удар нанесли именно им. – Здесь железяки под каждым кустом, – усомнился в ценности находки Васильев. – Все следы смыло! – подал за нашими спинами голос эксперт-криминалист. – Мне что, пустое место фотографировать? Андрей, покажи еще раз, где он лежал. Хлюпая туфлями по грязи, я встал на то место, где нашел Меркушина. Эксперт с разных ракурсов сделал несколько снимков. – Стрелял ты откуда? – Васильев выдернул из земли прут, осмотрел его, отбросил в сторону. – Где стоял, там и стрелял. Мои гильзы должны лежать правее, у кустов. – А Меркушин откуда стрелял? – Я сомневаюсь, что это он стрелял. – Меркушинские гильзы можно миноискателем поискать, – предложил эксперт. – Задницей своей поищи, – огрызнулся начальник уголовного розыска. – Здесь вся земля железом нашпигована, а он миноискатель предлагает! У тебя от металла так фонить будет, словно ты по складу металлолома прогуливаешься. – Разбились цепью! – скомандовал Малышев. – Все смотрим под ноги, ищем гильзы или, если повезет, пистолет. Все готовы? Горбунов, вперед! Остальные, цепью, за мной! На середине полянки я остановился. За указывавшим дорогу Ваней Горбуновым цепью шли человек тридцать мужиков, одетых в простенькие куртки и плащи-дождевики. Обуты все были в резиновые сапоги. Некоторых попутчиков я знал – это были сотрудники Кировского РОВД и оперативники из других отделов милиции. Идущих в центре цепи мужиков я видел впервые, но по их хмурым лицам догадался, что мы из одной организации. «Как Малышев за ночь смог собрать такую мощную бригаду? – подивился я. – С коллегами все понятно – послал дежурный автомобиль и поднял всех по тревоге, а вот как с сотрудниками других отделов? Откуда Комаров узнал о событиях на полигоне и кто, черт возьми, этот проницательный толстячок?» На противоположном краю поляны мы встали полукругом. Горбунов вышел в центр и стал объяснять, где лежал убитый барон, где стояли его родственники, кто и что говорил по поводу смерти вожака маагутов. – Короче, Иван, – в центр полукруга вышел Васильев. – Ты сам видел на теле барона огнестрельные ранения? – Я к нему не нагибался, вдруг сзади по голове ударят, как Меркушина… – Ты видел ранения или нет? – потребовал точный ответ Васильев. – Ранения я не видел, но у него вся рубаха была кровью залита. Мертвый он был, мертвее не придумать. – Пошли в табор! – принял решение Комаров. – Что толку тут стоять, грязь месить? – Разбиваемся на группы! – скомандовал Малышев. – Старшие групп ко мне! Задачу все помнят? Вперед! Группы прикрытия оцепляют табор, группа захвата – за мной! По дороге в палаточный городок загадочный Альберт Львович пристроился рядом со мной. Вполголоса, так, чтобы нас не слышал никто из посторонних, он спросил: – Вы хорошо запомнили старуху, обсыпавшую вас огненным порошком? – Я даже знаю, как ее зовут и где ее искать, – ответил я. – Андрей Николаевич, как обнаружите старушку, дайте знать. Я заберу ее с собой. Остальные в таборе меня не интересуют. – Альберт Львович, я могу спросить? Вы из КГБ? – Нет, нет, что вы! – запротестовал толстячок. – Я из Министерства обороны. Мое звание – полковник. Скажу вам больше – вопрос о стоянке маагутов решался при моем непосредственном участии. Ваши начальники были настроены изгнать племя за пределы области, но мы, через научный отдел ЦК КПСС, отменили это решение. – Дочь барона вас не интересует? – Мне надо посмотреть на нее, и я определю, представляет она интерес или нет… Таблетки начали действовать? Часов на шесть их хватит, потом надо обязательно лечь и поспать. Вот еще что. Ваш организм начнет выходить из стрессового состояния к исходу дня. Как почувствуете, что начало знобить, примите эту таблеточку. – А моему коллеге? Мы оба до костей промокли. Здесь ночью такой ливень был… – У вашего напарника другая энергетика, – не стал дослушивать меня полковник. – Сейчас он находится во власти «эффекта самца», так что с ним ничего не будет. Сегодня ваш коллега может лечь спать в сырой канаве и даже легкого насморка не подхватит. Внутренняя энергетика человека способна подавить любые инфекционные болезни. – Так уж и любые? – усомнился я. – Не все, конечно. Сифилис, гонорею, туберкулез энергетика не подавит, а вот грипп или ангину – запросто. – «Эффект самца» как-то связан с таблетками колы? – Конечно. Ваш товарищ сейчас думает не о маагутах или своем здоровье, а о женщинах. За разговором мы дошли до табора. В лагере еще все спали, и только у самой большой палатки стоял на страже худенький смуглолицый паренек. – Нам сюда, – показал я на паренька. – Нельзя, нельзя! – замахал он руками. – Там женщины, посторонним мужчинам входить нельзя. Костя Лиходеевский без лишних разговоров схватил парнишку за шиворот и отбросил прочь от входа. Раздался хруст защелкиваемых на запястьях наручников. Парень, предупреждая родственников об опасности, что-то закричал на незнакомом языке. Я откинул полог палатки и первым вошел внутрь. «Так вот как живут самые зажиточные из маагутов! – подумал я. – Стоит один раз одним глазком взглянуть на внутреннее убранство жилища барона, и тяга к кочевой романтике пропадет на веки вечные». Изнутри палатка барона была разбита на несколько зон. Первая – открытый очаг посреди жилища. Слева и справа от него – кучи тряпья, в которых спали младшие дети. У торца палатки, напротив входа, на тюках и тюфяках сидела мрачная осунувшаяся женщина, судя по всему, жена барона. Справа от нее на куче тряпья, скрестив ноги по-турецки, восседала старушка Зульмат с сумкой-кошельком на шее, слева, на тюфяках, сидели Айгюль и парень лет шестнадцати, старший сын барона. Никакой мебели в палатке не было. Пол – земляной, воздух – спертый, затхлый. – Айгюль, – сказал я, – вставай, пойдешь с нами. – Она никуда не пойдет, – грубо ответил старший сын. – Заткнись, сопляк! – осадил его Горбунов. – Айгюль, если ты не хочешь, чтобы я тебя за волосы вытащил, собирайся и выходи на улицу. – Я никуда не пойду! – решительно заявила девушка. Иван сделал шаг вперед. Старший сын барона вскочил на ноги, быстрым движением выхватил из-за голенища сапога нож и бросился вперед. Ваня Горбунов встретил его молодецким апперкотом в челюсть. Паренек оторвался от земли и улетел в центр баронского ложа, под ноги к матери. – Еще раз повторить или не надо? – спросил я. – Зульмат, ты тоже собирайся. Старуха поднялась со своего насеста, молча вышла наружу. Айгюль осталась на месте. «Вот чем маагуты отличаются от цыган, – подумал я. – Никто не буйствует, не вопит, не хватает нас за ноги. Даже жена барона безмолвствует. У Оглы бы сейчас творилось светопреставление, а эти спокойны, как аксакалы в фильме «Белое солнце пустыни». И еще. Сын барона, его мать и старуха полностью одеты и обуты. Ждали нас. Готовились к встрече. А коли так, то бросок с ножом – это чистой воды понты, показуха». – Костя, – повернулся я к Лиходеевскому, – мы забираем с собой девчонку, ее брата и жену барона. Действуйте, а я пошел к начальству. Не успели мы двинуться с места, как Айгюль завизжала во весь голос, забилась в истерике. Я не стал досматривать до конца ее сольное представление и вышел на улицу. У палатки Альберт Львович осматривал старуху, светил фонариком ей в глаза. – В этом кошеле на шее у нее был огненный порошок, – сказал я. Старуха скривилась и плюнула мне в лицо, но не попала. – Карабут, Зульмат! – подмигнул я матери барона. – Карабут! – Твое песье сердце сожрут демоны в аду! – оскалилась старуха. – Я сам сожру твоих демонов, Зульмат! – Не мешай! – отстранил меня от старухи Альберт Львович. – Мне надо было возле поезда тебя сжечь, но я пожалела твою никчемную душу! – выкрикнула мать барона. – Зря я только попугала вас, псов облезлых. Если мы встретимся еще раз, я испепелю тебя! – Зульмат, – я обратился к старухе жестко, как к своему еще не поверженному врагу, – я арестую твоих внуков, я засажу в тюрьму на веки вечные Айгюль. Ты у меня одна назад в Казахстан вернешься, остальные зиму в Сибири встретят. – Будь ты проклят, чудовище! – завопила старуха. – Нет, так дело не пойдет, – запротестовал полковник Советской армии. – Пошли, Зульмат, отойдем в сторонку. Из палатки раздался истошный девичий визг. Старуха рванулась помочь внучке, но страховавшие Альберта Львовича милиционеры заломили ей руки за спину, защелкнули наручники. – Что там такое? – подскочил к нам Комаров. – Театр одного актера, – ответил я. – Часть первая: «Арест невинного дитяти». Лиходеевский за шиворот выволок Айгюль из палатки, отпустил ее и влепил такую затрещину, что девчонка упала перед ним на колени. – Я тебе, мразь, что пообещал? – закричал Лиходеевский. – Я тебя сейчас до смерти забью! – Костя, что случилось? – подскочил к нему Васильев. – Руку прокусила, сволочь, – Лиходеевский показал окровавленное запястье. – Не дай бог, она заразная! У нее изо рта, как у змеи, слюни капают!