– У нас? – Малышев хмыкнул и покачал головой. – Ох, и несговорчивая вы девушка, Мария… Васильевна. Только не вздумайте набиваться мне в напарники, я этого, как вы, вероятно, догадываетесь, не потерплю. И самодеятельностью антихудожественной вам заниматься по-прежнему запрещаю. Расследования всякие любительские устраивать и прочее. Уяснили? Тогда… тогда можете быть свободны… пока. 18 В Доме офицеров все ходили как пришибленные. Подготовку к новогоднему спектаклю приостановили, однако репетиции «Калинки» продолжались: участия ансамбля в городских праздничных концертах никто не отменял. Перед очередной репетицией Маруся наткнулась в коридоре на растерянного Гвоздарева. – Василий Ионович, рада вас видеть! Ищете кого-то? – Взаимно, Маруся! Пришел к Артемьеву, но не застал. Хотел выразить соболезнования в связи со смертью Симочки… А заодно спросить, что теперь делать с фотографиями для выставки ко Дню Победы, нужно ли их доделывать? Мне совсем немного осталось. – Конечно, нужно, Василий Ионович! Выставку непременно подготовим, – заверила Гвоздарева Маруся. – У меня вообще на вас большие планы. Мечтаю у вас сделать красивые фото нашей «Калинки», благо в вашем съемочном павильоне мы все сможем разместиться. Да и доску почета в госпитале неплохо бы обновить, наш начальник уже заговаривал об этом. Только не сейчас, немного позже, хорошо? После Нового года, например. – Как скажете, Маруся, – улыбнулся Гвоздарев. – Согласен подождать, как говорится, до лучших времен… По факту смерти Серафимы Паниной возбудили уголовное дело. Артемьев рассказал Марусе, что отравляющее вещество обнаружили в остатках кефира на дне чашки. Юрий узнал об этом от Малышева. Какое именно вещество, не уточнили, судмедэксперт сказал только, что Серафима умерла не мгновенно, но быстро. По мнению Юрия, следствие склонялось-таки к версии о самоубийстве. Маруся по-прежнему считала иначе. Она в десятый раз мысленно прокручивала разговор с Малышевым, свои возражения и его контраргументы. «Вы же врач, вам виднее», – сказал он. Вот именно! Она врач, она знает, как выглядят и ведут себя люди, потерявшие интерес к жизни. Марусе приходилось иметь дело с пациентами, чье душевное состояние вызывало тревогу. Серафима ни капельки на них не походила. Несмотря на то что в последнее время Сима, едва выбравшись из одной передряги, попадала в другую, она, как стойкий оловянный солдатик из сказки Андерсена, не теряла присутствия духа. Разумеется, и у нее случались минуты слабости, как, например, той ночью, когда она чуть не угорела в собственном доме, но не до такой степени, чтоб руки на себя накладывать. Марусе вдруг почудилось, что ее вот-вот озарит какая-то догадка, однако дельная мысль унеслась прежде, чем она успела ее поймать. Одно было понятно: отраву в кефире, в отличие от предыдущего инцидента с печкой у Симы в доме, на несчастный случай списать трудно. Практически невозможно. Хотя Малышев, наверное, сумел бы, с досадой подумала Маруся. Яд не мог оказаться в Симиной чашке случайно. А вот подсыпать его туда особого труда, как бы цинично это ни звучало, не составляло. Достаточно было пробраться в комнатку за стеллажами, которая, как все знали, никогда не запиралась, и подмешать отраву в любимую Симину чашку. Красную в крупный белый горох. Она все пила из этой чашки: и чай, и молоко, и кефир, – и никто, кроме нее, к этой чашке не прикасался. И об этом тоже всем было известно. Иными словами, попадание стопроцентное. Другой вопрос – зачем все это делать? И вот на него у Маруси пока не было ответа. Кому насолила тихая скромная библиотекарша? Отругала за несвоевременно возвращенную книгу? Или за оставленные в столе читального зала фантики от конфет? Интересно, а в бутылке из-под кефира тоже был яд? Или только в чашке? А чьи отпечатки обнаружены на бутылке? Впрочем, за эту злосчастную бутылку до Симы мог хвататься кто угодно, поэтому по отпечаткам вряд ли удастся что-либо определить. Маруся решительно не знала, с какого конца браться за это дело. Так ничего и не придумав, она решила посоветоваться с Полевым. Жизнь, словно строгая и требовательная учительница, задает задачку за задачкой. И где взять учебник, в конце которого можно подсмотреть правильный ответ?.. Следующим утром, до работы, Маруся встретилась с начальником гарнизона Дремовым. Она познакомилась с полковником вскоре по приезде в Чкаловск, когда лечила его жену Ларису, заболевшую фолликулярной ангиной. Дремову Марусю порекомендовал его заместитель и ее на то время сосед по квартире подполковник Савчук – вначале как толкового врача, а затем и как «отличницу боевой и политической подготовки, человека с недюжинными аналитическими способностями». В первом же разговоре выяснилось, что полковник Дремов и Марусин отец, Василий Федорович Левков, вместе служили на Дальнем Востоке. Мало того, Василий Левков был у тогда еще младшего лейтенанта Дремова командиром эскадрильи. «Надо же, какие фигуры пилотажа жизнь иногда выписывает!» – воскликнул растроганный полковник. С тех пор он при каждом удобном случае передавал своему сослуживцу и всему Марусиному семейству горячие приветы. Вскоре Дремову пригодились и Марусины «недюжинные аналитические способности». Одного из военнослужащих гарнизона милиция заподозрила в убийстве. Если бы его вина подтвердилась, это, по выражению Дремова, стало бы ударом по репутации всего Прибалтийского округа. У Маруси, помимо желания спасти репутацию Прибалтийского округа, был в том деле и личный интерес. С ее помощью дело удалось распутать, истинный виновник не ушел от наказания… Поэтому звонок самого Дремова с просьбой о встрече не стал для Маруси неожиданностью. Она была почти уверена, что начальник гарнизона хочет поговорить с ней о смерти Симы. В прошлый раз они с полковником беседовали в неофициальной обстановке – гуляя в скверике за Домом офицеров. Сейчас время для прогулок было не самое подходящее, поэтому полковник пригласил Марусю к себе кабинет. Предчувствия ее не обманули. – Пей чай, Мария Васильевна, и бутербродом закусывай, не стесняйся, – радушно угощал гостью Дремов. – Небось не завтракала еще? Или ты по утрам кофе предпочитаешь? – Что есть, то и пью, Борис Евгеньич, спасибо, – ответила Маруся. – И то верно, – кивнул полковник, – как по мне, так от чаю вреда меньше, а удовольствия больше… Откусив от бутерброда, Маруся скользнула взглядом по просторному кабинету, уставленному добротной мебелью. Ее внимание привлек придвинутый к стене большой сейф. Черный, весом наверняка с полтонны, если не больше. Сверху на дверце, которую и дверцей-то назвать язык не поворачивается, скорее дверищей, надпись позолоченными когда-то буквами: «В. МЕЛЛЕРЪ». Ниже – кодовый замок, еще и замочная скважина. Сейф явно старинный, но неплохо сохранившийся. Где, интересно, Дремов такой откопал? – Теперь к делу, – сказал Дремов, отодвигая от себя стакан в массивном мельхиоровом подстаканнике. – Мария Васильевна, ты, наверное, догадываешься, об чем речь. Не нравится мне это, ох, не нравится! Репутационные потери – само собой, ну да шут с ними, это сейчас не главное. Девушку жалко! Что ж это она? А ты ведь знала ее, Панину-то? Савчук говорил, вы с ней приятельницами вроде как были… – Алексей Палыч и тут поспел, – констатировала Маруся. – Ну а как иначе? Он мой зам, у него работа такая – держать, как говорится, руку на пульсе, а меня в курсе, – усмехнулся Дремов. – Ну так что ты об этом думаешь? – Боюсь, Борис Евгеньич, что все еще хуже, чем вам кажется, – сказала Маруся. – Да, мы с Симой были приятельницами, я неплохо ее знала. Именно поэтому подозреваю, что она не добровольно ушла из жизни, ей кто-то помог. – Да что ты?! Убийство? Прямо в нашем Доме офицеров?! – ахнул Дремов. – Этого только нам не хватало! А ты не обозналась ли, а, Мария Васильевна? – Может, и обозналась, Борис Евгеньич. Я уже прямо потерялась в догадках, – честно созналась Маруся. – Думаю, думаю… Кто? И за что? Ума не приложу! Внезапно она вздрогнула и схватилась обеими руками за край стола. – Борис Евгеньич! А ведь это кто-то из своих! – Что значит – из своих? – с тревогой посмотрел на Марусю Дремов. – Ты, Мария Васильевна, об чем? – Сами подумайте, у кого была возможность беспрепятственно подняться на второй этаж и, улучив момент, подбросить в Симину чашку отраву? В Дом офицеров с улицы так просто не зайдешь. Там на входе охрана стоит, они всех сотрудников и участников самодеятельности в лицо знают. Кого не знают – документы спрашивают и в журнал прихода-ухода фамилию посетителя и время его входа-выхода записывают. В библиотеку и ту пускают по читательским билетам. – Погоди-ка, но ты ведь сама говоришь, что и чужой может зайти, только должен документ предъявить. – Верно! – Лицо Маруси просветлело. Она поняла, с чего нужно начать поиски убийцы Серафимы. – А это значит что? Что нужно узнать, кто там позавчера дежурил, и поговорить с ним. А вдруг выяснится что-нибудь интересное? – Другой разговор! – Дремов придвинул к себе стакан с остывшим чаем, отхлебнул из него и поморщился. – Узнаю нашу неутомимую и неугомонную Марию Васильевну. А то что-то совсем ты, дочка, приуныла. Действуй! Моя помощь и поддержка тебе, ты знаешь, обеспечена. Я в тебя верю! Милиции с прокуратурами – это хорошо, они пускай работают, долг свой исполняют. Но острый глаз и ум… ни в каком деле не помеха, правда же? Полковник заговорщически подмигнул, допил-таки остатки чая и со стуком поставил тяжелый подстаканник на стол – словно печать на невидимый документ. «Острый глаз и ум своего человека», – вероятно, хотел сказать Дремов, но посчитал, что это и так понятно. В глубине души Маруся даже немножечко возгордилась: сам начальник гарнизона ей доверяет и просит помочь с расследованием очередного странного дела! Есть, есть люди, способные по достоинству оценить Марусины дедуктивные способности! Слышал бы сейчас Дремова Малышев, запретивший ей заниматься «антихудожественной самодеятельностью» и «устраивать любительские расследования». Может, пересмотрел бы свое к ней скептическое отношение. Впрочем, шут с ним, по выражению начгарнизона, с Малышевым. Очень ей нужно его расположение! Она хочет не доказать что-либо Малышеву, а найти того, кто цинично и нагло расправился с несчастной Серафимой… – Я попробую, Борис Евгеньич, – сказала Маруся, – ничего не обещаю, сами понимаете. Но попробую… После разговора с Дремовым она побежала в госпиталь. Под дверью с табличкой «Терапевт» уже сидело несколько пациентов. Влетев в кабинет, Маруся сразу заметила красные глаза и распухший нос медсестры Кати. В углу кабинета стоял черный потертый чемодан. – Катюш, тебя выселили из Симиного дома? – доставая из шкафа халат, спросила Маруся. – Нет, – помотала головой Катя. – У Симы обнаружилась какая-то очень дальняя родня, разрешили мне пожить, пока… пока они все не оформят. Но я… не могу там, понимаешь? Мне там все о Симке напоминает, я плачу все время. Мы с ней крепко подружились. И одна я быть не могу… На работу вот сегодня притащилась ни свет ни заря, на людях все-таки легче. Марусь, можно я у тебя поживу, пока новое жилье не найду? Голос Кати дрогнул, глаза снова налились слезами. – Конечно, можно! Живи, сколько хочешь. А когда надоест, мы тебе комнату в коммуналке или место в общежитии организуем. Я попрошу Андрю… – Маруся запнулась, – товарища Воронова, он похлопочет. Катя, позабыв, что собиралась плакать, внимательно посмотрела на Марусю. Догадавшись, видимо, о чем-то, вздохнула. – Что ж нам с тобой так не везет, а, Марусь? – Все перемелется, – нарочито бодро сказала Маруся. На самом деле она не была в этом уверена, но неуверенность – не причина раскисать. – Давай-ка, Катюш, начинать прием, – встряхнув головой, чтобы отогнать мрачные мысли, сказала Маруся. – А то наши пациенты начнут бузить, еще и могут пожаловаться начальнику госпиталя. Тогда к нашим с тобой проблемам прибавятся еще и неприятности на работе. Зови, кто там первый в очереди. – Зову, – Катерина поспешила к двери. Уже взявшись за дверную ручку, она на миг замерла. – Марусь, ты ведь разберешься? В том, что случилось с Симой… Знаешь, я не верю, что она сама, – жарко и быстро зашептала Катя. – А если и сама, то ее наверняка кто-то до этого довел… Так разберешься? Ты можешь, я знаю! А я тебе помогать буду. Что ни скажешь – все сделаю! Количество добровольных помощников обнадеживает, подумала Маруся. А вслух почти дословно повторила то, что сказала Дремову: – Попробую, Катюш… Дверь кабинета приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась чья-то взлохмаченная голова. – Доктор, прием сегодня будет, нет? – жалобно спросила голова. – Долго нам еще ждать? – Заходите! – хором ответили Маруся и Катя. 19