— Нет. — В добродушном тоне миссис Белл прорезалась сталь, дававшая Лиз понять, что она не любит, когда ее прерывают, и она не намерена рассказывать, чей именно рисунок был уничтожен. Пристыженная, Лиз посмотрела себе под ноги, боясь снова оказаться в немилости. Миссис Белл продолжала. На этом дело не закончилось. Судя по всему, Джейкоб отказался разговаривать с ней самой и ее ассистенткой, выполнять какие-либо задания, короче говоря, продолжал злиться и нарушать дисциплину до конца дня. А она старалась как могла. Каждый божий день. Почем зря. С усталым видом, который отражал серьезность приложенных усилий, миссис Белл рассказывала о том, как вечерами допоздна придумывала стратегии работы с Джейкобом, составляла таблицы, планировала индивидуальные задания. И она не собиралась сдаваться, о нет! Она рассказала Лиз о стратегии, составленной вместе с Тимом и Леони, и о соглашении, подписанном ими и самим Джейкобом, согласно которому семья будет получать уведомления о любых проступках, а затем дома у него в наказание отберут планшет. Именно этого миссис Белл и хотела от Лиз, поскольку, как она поняла, сегодня он останется с ней. — Конечно, — покорно пробормотала Лиз. И тут миссис Белл открыла дверь в класс, явив сгорбленную маленькую фигурку, за которой пристально наблюдала ассистентка, нарезавшая (с довольно мрачным видом, по мнению Лиз) бумагу с помощью резака. — Добро пожаловать в творческий хаос, — сказала миссис Белл с извиняющимся смехом. Первой мыслью Лиз было то, как похожа на мать Дерека эта сердитая сгорбленная фигура. Вторая мысль была связана с классом миссис Белл. Творческий хаос — это не то выражение, которое она бы выбрала. Это была, выражаясь аккуратно, попросту свалка. Здесь было грязно, и речь шла не про обычный для кабинета в десять минут третьего кавардак… Царивший здесь беспорядок выходил далеко за рамки одного учебного дня, он явно накапливался в течение дней, недель и месяцев. Все доступные поверхности были завалены вещами: листы, папки, тетради. Все лежало вперемешку. В этих кучах не было никакой системы. Книги с загнутыми уголками лежали стопками напротив папок с кольцами, а те — напротив пластиковых папок, набитых рабочими тетрадями. Ничего похожего на аккуратно маркированные лотки для бумаг, которые были характерны для всех классов, которыми руководила Лиз. Здешние лотки казались хранилищами совершенно случайных предметов — цветной бумаги, упаковок фломастеров (без колпачков), в одной даже лежали павлиньи перья. Все было переполнено: деформированные коробки, ящики и шкафы не закрывались, большой канцелярский шкаф в углу, казалось, вот-вот опрокинется. Возможно, на это можно было бы не обращать внимания, если б здесь царила творческая атмосфера. Лиз вспомнила классную комнату Пэт, которая никогда не отличалась чистотой, но там всегда было что-то интересное, задрапированное, склеенное или висящее. Но здесь… было скучно. Поблекший картон, потрепанные стенды — темно-коричневый и оливково-зеленый тона выцвели на солнце до неинтересного серого цвета. Да и сами экспонаты — осенние листья, зимние стихи — в конце марта были уже давно неактуальны. Но что действительно решило все для Лиз, так это ежедневник учителя. Ее сердце сжалось, когда она вспомнила свой собственный безупречный зеленый фолиант, который Топси благоговейно мастерила для нее в конце каждого лета, готовясь к сентябрю, — с разделами и кармашками с ярлычками, разложенный на видном месте в классе, как Библия на пюпитре. Ежедневник миссис Белл, лежавший на столе под разными листами, потрепанным экземпляром «Ведьм» и кофейной чашкой, представлял собой скоросшиватель с кольцами, набитый так же туго, как и все остальные папки в комнате, а обложка помялась от количества торчащей бумаги. Миссис Белл, несмотря на все ее разговоры о том, что она проводит вечера и ночи за планированием (почем зря), очевидно, не тратила ни капли энергии на то, чтобы навести порядок в классе. — Оставь нас на минутку, Трейси, — попросила миссис Белл, и та подчинилась. Лиз показалось или, когда молчаливая фигура покинула комнату, в воздухе повисло напряжение? — Джейкоб, твоя бабушка здесь. И мы должны рассказать ей о том, что ты сделал сегодня днем. — Я слушаю, Джейкоб. — Лиз придала своему голосу суровый тон и получила в ответ насупленный взгляд. — Если ты не хочешь говорить бабушке, тогда придется мне, — печально вздохнула миссис Белл, — потому что я уверена, что у твоей бабушки нет времени стоять здесь и ждать, пока ты заговоришь. Миссис Белл приступила к рассказу о прошедшем дне. Отличное начало, три эмодзи (она жестом указала на доску, испещренную выцветшими смайликами: так вот что такое эмодзи? Смайлики? По крайней мере, она могла бы заламинировать их). Он пробовал поупражняться в письме (это все, о чем я прошу, просто попробуй, Джейкоб!) — но затем пришло время творчества. — Автор рисунка очень гордилась им, Джейкоб. Как ты думаешь, что она почувствовала, когда ты его испортил? А как бы ты себя чувствовал? — Она горестно протянула помятый и порванный рисунок, который показался Лиз весьма посредственным, но она тем не менее послушно вздохнула и покачала головой. — Джейкоб, — сказала она. Снова этот насупленный взгляд. — Очень плохо портить чужую работу. Это неправильно. — В ее тоне было что-то твердое, решительное, что, казалось, одновременно обескуражило Джейкоба и удовлетворило миссис Белл, которая заявила, что, может быть, сегодня вечером, когда Джейкоба лишат планшета, он сможет подумать о своих поступках и их последствиях. Лиз (которая не собиралась ничего отнимать) торжественно кивнула и вывела Джейкоба из комнаты. — Он замечательный малыш, — сказала миссис Белл. — Хотите верьте, хотите нет, но я люблю его до безумия. Нет, подумала Лиз. Совершенно точно нет. И приберитесь в своем классе, леди. На выходе они прошли мимо Трейси, которая шла в класс с охапкой ксерокопий. — Спокойной ночи, Джейкоб, — попрощалась она. — Спокойной ночи, миссис Клаф, — ответил он. Миссис Клаф понизила голос и оглянулась, чтобы ее не подслушали. — С Джейкобом все в порядке, — сказала она. И этого было достаточно. Когда они пересекали пустую детскую площадку, ладошка Джейкоба молча скользнула в ладонь Лиз. — Кэссиди сказала, что я эмоционально дефективный, — пробурчал он. — Понятно, — сказала Лиз. Этого хватило, чтобы ее руку сжали чуть крепче. С парковки перед ними выехала спортивная машина с откидным верхом: за рулем сидела миссис Белл, чьи седоватые волосы развевались на ветру; она весело помахала рукой и ускорилась. Лиз посмотрела на часы на приборной панели: три тридцать семь. Сама она обычно никогда не уходила из школы раньше пяти. Вот вам и замечательная миссис Белл. Она почти слышала жеманный голос Мэгс Престон-Бэтти: «В классе полный беспорядок, но, боже мой, детям это нравится, и они любят ее. И, боже мой, они учатся». И все думали, что все в порядке. Внезапно Лиз почувствовала жгучую, звенящую злость. Она посмотрела на Джейкоба в зеркало заднего вида, на его торжествующее лицо, когда он перелистывал карточки с Бэтменом, которые она ему выдала (очевидно, правильный выбор). Она подумала о растерянной и одинокой Топси в слишком ярком кардигане, о том, как все ее сбережения похитил кто-то, кому было лень засучить рукава и заняться честным трудом. — Ну что ж, — сказала она себе. — Ну что ж. Глава 28, Где сопоставляются номера, препарируются сердечные дела и оплакивается исчезновение Толкина Возвращаясь по Борроуби-лейн, после того как забрала свою машину от Тельмы, Пэт проехала мимо кельтской поэтессы, безмятежно спускавшейся с холма через деревню, мимо приземистых коттеджей и высоких газонов. Пятна фиолетовых и желтых крокусов выглядели так, словно она вела их за собой. Девушка весело помахала рукой, на что Пэт ответила улыбкой, но при этом внутри у нее все сжалось от беспокойства за Лиама. Ее мысли вернулись к словам девушки: Социальные сети. Они истощают душу. Почему Лиам так резко замкнулся? И что означал ехидный тон Несс? С замиранием сердца Пэт поняла, что ей придется это выяснить, а это подразумевало некоторую конфронтацию, хотя мечтала она о другом — заняться ужином, включив фоном передачу Джулса Беллерби на «Радио Йорк». Найти предлог для посещения комнаты Лиама было, как всегда, несложно. По опыту Пэт, в жизни подростка всегда что-то требовало стирки, глажки или сортировки. Подхватив стопку выстиранных и сложенных вещей, она направилась наверх. Из-за двери сына доносилась классическая музыка — признак сосредоточенности и размышлений; Пэт вспомнила, что назавтра ему сдавать эссе по физике. Собравшись с мыслями, она постучала. — Входи, дорогая мама. Что ж, значит, он не в одном из своих неразговорчивых настроений, хотя это может измениться, когда она задаст вопрос. Пэт открыла дверь и замерла на пороге. Последний плакат из мира Толкина исчез. Иэн Маккеллен[26] со скрещенными на груди руками сменился задумчивым черно-белым портретом актера[27], который исполнил роль злодея в «Шерлоке». Пэт не понимала, почему это так расстроило ее, но она почувствовала внезапную тоску по тем далеким дням, когда повсюду был только Толкин. Она прекрасно помнила, как входила в эту самую комнату с тарелкой сэндвичей с беконом для мальчиков, самозабвенно сгрудившихся над горстью разноцветных кубиков разной формы — они играли в «Подземелья и драконы». В памяти, словно полузабытая песня, всплыли слова Лиама: Я вызываю свою волшебную палочку огненных шаров. Теперь сын яростно стучал по клавиатуре. На экране было по меньшей мере три интернет-сайта и документ «Ворд». Он с равной вероятностью мог писать эссе по физике, играть в какую-нибудь онлайн-игру или изучать способы изготовления бомбы. — Это я, — зачем-то сказала она, положив одежду на комод. Без комментариев. — Я хотела спросить насчет ужина. Молчание. — Я подумала, может быть, сосиски по рецепту Джейми Оливера, которые мы ели на той неделе. Неопределенное ворчание. Разговор не клеился, и про Фейсбук и интернет спрашивать не было смысла. Выдохнув, Пэт повернулась к двери с чувством отложенной неприятной задачи. — Я как раз занимаюсь этим. — Голос Лиама остановил ее на пороге. — Отлично, — сказала она жизнерадостно и добавила уже с большей долей уверенности: — Отлично. — Сын повернулся и посмотрел на нее с легкой улыбкой, которая означала: она понятия не имеет, что он имеет в виду. — Твое эссе по физике, — предположила Пэт. — Твое расследование. — Он помахал фотографией страницы из ежедневника Оливера Харни с зелеными, синими и красными номерами телефонов. — Ну почему сразу расследование. — Пэт почувствовала себя слегка оскорбленной. После дневной поездки ей было некомфортно обсуждать Оливера Харни/Тони Рэнсома, как будто при малейшем упоминании он материализуется и причинит им вред. Она с тревогой представила огромную царапину на внедорожнике Рода. — Оливер Харни. — Лиам нажал на клавишу. — «Оливер Харни ремонтные работы» — ноль совпадений. Новый поиск: «Оливер Харни строитель» — снова ноль совпадений. Ремонт, водостоки, штукатурка — сплошь большие и жирные нули. — Что ж, попытка не пытка, спасибо. — Она попыталась прозвучать благодарной за его старания, но в голове крутились мысли о том, как перевести разговор на способность интернета истощать душу. — Стоп, мама! Где же стойкость старшего поколения? — Если ты ничего не можешь найти… — То берешь пресловутый чистый лист и начинаешь думать. — Его тон до того напоминал интонацию Тельмы, когда та принималась за объяснения, что Пэт прикусила губу. — И? — И я проверил номера, которые, по твоим словам, Тельма взяла из его ежедневника. Таинственный список. Мы с Индией поспорили. Она думает, что это языческий культ, но я склоняюсь к мысли, что это бордели. — Это номера его клиентов. — Ага! Клиенты! — Лиам сделал ударение на этом слове. — «Оливер Харни: прочистит ваши трубы. Придет со своим шлангом». Почему она не засмеялась? Скажи это ее подруга Ольга, она бы расхохоталась. Но это была не Ольга; это был ее младший сын, и Пэт почувствовала, как к щекам прилила кровь. — Если ты продолжишь говорить глупости, я уйду. — Слова прозвучали неубедительно и машинально, даже когда она их произносила. Лиам, казалось, и вовсе пропустил их мимо ушей, так как снова повернулся к экрану в ответ на какой-то писк. Пэт села на кровать, и Ларсон мирно перебрался к ней на колени. Окно спальни было открыто; солнце начинало опускаться за Пеннинские горы. Их ждет один из первых красивых весенних закатов. — «Оливер Харни, мастер темных искусств, или просто мастер…» — Лиам сделал последний взмах по клавишам. Пэт попыталась понять, что происходит.