— Нет, — решительно заявила она. — По крайней мере… — Тельма посмотрела на них. — Здесь нет ни грамма доказательств. Это просто теория. — Довольно зловещая теория, — сказала Лиз. Она выглядела откровенно шокированной, и даже Пэт покачала головой. Она не испытывала особой любви к Пауле, но подозревать кого-то, кого они все так хорошо знали, было особенно отвратительно. Тельма смотрела на нее и, казалось, читала ее мысли. — Мы не знаем, что произошло, — мрачно отозвалась Тельма. — И поскольку мы этого не знаем, ни одну теорию нельзя сбрасывать со счетов. Все было бы очень здорово и просто, если б преступником оказался кто-то вроде Оливера Харни, но что, если это был кто-то знакомый? Кто-то, кого мы все знали много лет? Вот в чем вся загвоздка. — Ее голос звучал спокойно, как будто эти мысли уже не раз приходили ей в голову. Повисла тишина. На мгновение все трое подумали примерно об одном и том же: что они могут просто допить свой кофе, встать и уйти от всего этого. Уйти, а на следующей неделе встретиться как обычно и поговорить о детях, внуках, комнатных растениях и книгах. Но никто не пошевелился. Тельма напомнила себе, сколько горя и скорби принесло это злосчастное дело, и снова задалась вопросом, как правильно поступить. Пэт размышляла, какие причины могут побудить кого-то — кого угодно — убить старушку. А Лиз… Лиз думала о фестонных ножницах, которые лежали в коробке «Икеа» в шкафу в гостевой комнате. Тишину нарушила Лиз: — Зато Брайан сказал, что я его рыцарь в сияющих доспехах. Он назвал меня Боудиккой[29] из Тирска. Подруги уставились на нее, заметив решимость в ее голосе. Отступать она не собиралась. — Лиз Ньюсом, а ты темная лошадка, — сказала Пэт, и впервые за утро улыбка коснулась ее глаз. Глава 32, Где происходят два инцидента на парковке у «Сэйнсберис», срабатывает тревожная сигнализация и приходят к некоему решению Место действия: супермаркет «Сэйнсберис», пятница, без двадцати восемь — в этот сумеречный час большинство людей сидят дома, а основные покупатели — одиночки, у которых в корзине лежит порция салата и бутылки вина или воды. Краснолицый мужчина нес два ящика дешевого пива, женщина с озабоченным видом металась от стеллажа к стеллажу, скупая все самое большое, дешевое и быстрое: бесконечные упаковки пиццы, соков, туалетной бумаги. Мэнди казалось, будто вечер длится вечно: один из тех вечеров, когда кажется, что стрелки больших настенных часов едва движутся вперед. Сегодня она чувствовала себя усталой. Пока девушка ходила вдоль стеллажей, передвигая товары на место купленных и перекладывая почти просроченные упаковки в первый ряд, ее тело налилось тяжестью. В глазах рябило. Требовались усилия, чтобы переложить печенье, хлопья и травяные чаи. Обычно эта работа, хоть и не очень нравилась, позволяла ей мечтать на ходу. Глядя на различные товары, обещающие определенный образ жизни, на жизнерадостных, стройных людей с упаковок — те улыбались в спортзале, в машине, сидя в дизайнерской одежде за массивным сосновым столом с кофейником в руках, — она представляла себя и девочек такими же сияющими и здоровыми. И свободными. Но не сегодня. Не после того сообщения, которое она недавно получила. Теперь те же самые жизнелюбивые образы насмехались над ней, напоминая о том, что она сделала. Что, если в банке об этом узнают? Они и так уже что-то подозревали, а терпение Джо — верной, надежной Джо — было на исходе; она почти не разговаривала с ней с той ночи в винном баре. Та, конечно, не выдаст ее, но что, если еще кто-то узнает? Если б только. Если б… И вот наконец-то — наконец-то! — музыка ускорилась, Ивонна металлическим голосом объявила о закрытии магазина, и после короткого обсуждения с Доун и Раджиндером реалити-шоу «Остров любви» (тут Мэнди пришлось притворяться: она пропустила шесть серий) девушка осторожно выглянула из задней двери и осмотрела почти пустую парковку. Убедившись, что никого нет, она вышла на улицу. — Мэнди. — Она полузадушенно вскрикнула, рука метнулась ко рту, но из тени вышла всего-навсего Тельма, закутанная в несколько слоев одежды: вечер был прохладным и влажным. — Извини, что напугала тебя, это я, Тельма Купер. Я хотела поговорить с тобой о той ночи. Мэнди посмотрела на нее, к ней уже вернулось обычное бесстрастное выражение. — Простите, я не должна была так на вас набрасываться, миссис Купер. Просто, как уже сказала, я была расстроена. — Несмотря на внешнее спокойствие, глаза девушки метались из стороны в сторону. Тельма проследила за ее взглядом, но парковка казалась пустой. — Ничего страшного. Я просто подумала… может быть, дело в чем-то другом? — Я просто устала. — Глаза по-прежнему метались туда-сюда. — Послушайте, мне очень жаль, миссис Купер, но мне пора. — Ты выглядела… — перед мысленным взором возник образ пальцев, нервно сминающих и расправляющих шарф, — расстроенной. — Голос Тельмы был одновременно добрым и сильным, этот голос много лет утешал детей, скучающих по маме или поцарапавших коленку. Большие голубые глаза внезапно наполнились слезами, и Мэнди сделала то, чего Тельма, большая поклонница носовых платков, никогда не могла понять: она бешено замахала руками перед глазами, пытаясь высушить слезы. Тельма протянула ей салфетку. — Ты, наверное, очень устаешь, работая на двух работах. Мэнди просто кивнула, не уверенная в том, что голос ее не подведет. — Кто-нибудь помогает тебе с детьми? — Моя мама. И его мама. В смысле отца девочек. Он никак не помогает. — Я восхищаюсь тобой. — Глаза засверкали так ярко, что рука и салфетка едва справлялись вместе взятые. — Не будь так строга к себе. — Тельма сделала паузу. Она сказала все, что могла. Любое откровение теперь должно было исходить от Мэнди. — Дело не в этом. Ну, не только в этом. — Мэнди огляделась с несчастным видом. Тельма вручила ей еще одну салфетку. В этот момент дверь снова открылась, и появились два сотрудника магазина. — Спокойной ночи, Мэнд, — попрощался один из них. — Извините, но мне правда пора, — сказала Мэнди и ушла, продолжая обмахиваться рукой. В ее тоне слышалась такая настойчивость, что Тельме ничего не оставалось, как наблюдать за одинокой фигурой, удаляющейся по темной парковке. Она вздохнула про себя. Все уже было сказано, и больше тут ничего не сделаешь. Пора возвращаться домой, но она не могла понять, какие чувства испытывает — облегчение или разочарование. * * * До машины оставалось всего пара ярдов, когда перед Мэнди тихо, с тошнотворной неизбежностью возник мужчина. Должно быть, он наблюдал за ней из садов у собора. — Мэнди Шафранска. Лица она не видела; он старался держаться вне зоны видимости камеры видеонаблюдения. Выговор выдавал в нем образованного человека — такое произношение звучит уместнее в антикварном магазине или загородном клубе, а не на тенистой автостоянке поздно вечером. — Чарли Мортон, «Форвард Кредит». — Я очень спешу. — Где же ключи от машины? В сумочке давно стоило навести порядок. Почему она была такой безалаберной и ленивой? — Это не займет много времени. — Вот уже он стоит между ней и машиной. Рука, шарящая в сумке, задрожала. — Мой ребенок болен. Мне нужно домой. — Вы не можете постоянно откладывать этот разговор, Мэнди. — Мне нужно идти. — Послушайте, милая моя. — Голос звучал рассудительно. Так мог бы говорить учитель, указывающий на важность своевременной сдачи домашней работы. — Само собой ничто не исчезнет. — Я сказала, что разберусь с этим. — Когда? — У меня есть деньги. — Тогда пойдемте к банкомату. — Слушайте, я же сказала, что опаздываю. Оставьте меня в покое. — Прозвучало по-детски. — Я не могу этого сделать, Мэнди. — Теперь в его голосе звучали грусть, печаль и сожаление. — Если я сейчас уйду, мне придется вернуться. Возможно, в банк — наверняка там проще тебя застать. Ее голос повысился: — Если вы это сделаете, я потеряю работу. — Не моя проблема. — Но будет вашей. Как тогда я смогу заплатить вам? Мужчина сделал шаг вперед. Тон снова сменился на усталый. — Послушайте, дорогая, уже поздно. Дайте мне банковскую карточку, мы пойдем в банкомат, снимем сумму, которая удовлетворит начальство, и после этого разойдемся по домам. С настойчивым видом он сделал еще один шаг вперед. — Еще раз добрый вечер. Никто из них не обратил внимания на незаметную фигуру, которая теперь стояла в нескольких футах от них, освещенную прожектором у библиотеки. — Извините, что вмешиваюсь, — произнесла Тельма. — Я забыла кое-что сказать, Мэнди. — Мы заняты, дорогая. — В этот плавный, высокомерный голос вкрались жесткие нотки, и Мэнди почувствовала прилив надежды. Тельма даже не взглянула на мужчину. — Я вот что хотела добавить, Мэнди: если тебе нужно поговорить… — Я же сказал, что мы заняты. — Тон стал еще жестче, даже опаснее. — Настоятельно рекомендую вам уйти. — Надежда в душе Мэнди сменилась страхом. Тельма впервые посмотрела на него. Ее взгляд был ровным и спокойным, этим взглядом она утихомирила бесчисленные драмы на детской площадке. Когда она наконец заговорила, ее тон был размеренным.