— Простите, что я ничего не сказала, но в сложившихся обстоятельствах это показалось наилучшим вариантом. — Если это правда, то это так… бессердечно, — вздохнула Лиз. — Рокки, конечно, не был близко знаком с Топси, но, в конце концов, она была подругой его мамы. — Как я и говорила, люди придумывают всевозможные причины, чтобы оправдать свои поступки, — заметила Тельма. — Рокки наверняка слышал от Паулы, сколько денег есть у Топси — и как быстро ее состояние ухудшается до той стадии, когда она сама этого даже не осознает, — и что Келли-Энн их не заслуживает. А тем временем его карьера стриптизера подходит к концу, он работает в колл-центре и вынужден обеспечивать двоих детей. — Погодите-ка, — внезапно выдохнула Пэт. — В ночь, когда умерла Топси, разве он не выступал где-то? Тельма кивнула и достала из сумочки аккуратно сложенный флаер «Северных рыцарей»: 27 февраля, «Пирс», Клиторпс. — Значит, он не мог подменить таблетки Топси, — сказала Лиз с облегчением в голосе. — То, что он совершил мошенничество, не означает, что именно он убил Топси, — заметила Тельма. — На самом деле его паника, когда он избавился от машины и солярия, скорее говорит об обратном. — Он мог быть в сговоре с кем-то, — предположила Пэт. Например, с Несс. Она легко могла представить ее в образе алчной преступницы, эдакой миссис Робинсон[30]. Повисла пауза, а затем, не сговариваясь, подруги сменили тему. В конце концов, теперь это дело в руках полиции, которая во всем разберется; они больше не могут ничего сделать. Лиз рассказала о попытках Тима и Леони устроить Джейкоба в новую школу. Пэт поделилась (не всеми) переживаниями о Лиаме. Но подспудно они ощущали некоторую удрученность. Ведь если Тельма права, то это было печально, и они чувствовали некую ответственность за случившееся. В конце концов, Рокки был одним из их учеников; они потратили годы своей жизни, чтобы втолковать основные правила: делись карандашами, не толкайся в очереди, будь добрым и щедрым. Эти принципы демонстрировались на каждом уроке физкультуры, на каждом классном часе, на каждой главе Роальда Даля, прочитанной вслух. Видеть, как это наследие столь грубо и подло игнорируется и отвергается… Здесь было о чем поразмыслить. Заурядное зло. Тельма оглядела людей в кафе. Молодая стажерка, впервые протирающая столы. Женщина в сиреневом кардигане, пытающаяся разгадать кроссворд в «Рипонском вестнике». Мужчины, женщины, старики, молодежь… все со своими мыслями, мечтами и планами. Проскальзывали ли среди них преступные замыслы? Младенец, улыбающееся личико… упругая ручка коляски под ее руками… И она покатила коляску прочь. Это было так просто. Она встряхнулась и заставила себя сосредоточиться на том, что Пэт говорила о потенциальных оценках Лиама. * * * В сумерках Тельма припарковалась у школы напротив церкви Балдерсби. На заднем сиденье лежала охапка нарциссов гораздо лучшей формы и цвета, чем те, что она положила на алтарь в тот день, когда сидела в церкви Святой Екатерины. Небо было ясным, последние абрикосовые отблески заката исчезали за Пеннинскими горами. В воскресенье часы переведут; на следующей неделе в это время будет уже светло. Она подумала, сможет ли Рокки увидеть закат, где бы он ни находился. Этот образ то и дело возникал у нее в голове с тех пор, как она узнала о его аресте, — накачанная фигура, удрученная и, несомненно, в слезах. Отчасти это ее рук дело. Именно поэтому Тельма пришла сюда, чтобы возложить цветы на могилу Топси и тем самым напомнить себе о том, сколько горя и скорби принесли поступки Рокки. Издалека доносилось заунывное мычание коров, ожидающих дойки; поднимался слабый вечерний туман, когда она пересекала церковный двор, но Тельма не испытывала никакого страха, только чувство покоя. Однако, обогнув угол церкви, она остановилась от неожиданности. Возле могилы Топси стояла фигура, которую ее изумленный мозг идентифицировал как саму Топси. Нет, не Топси, поняла Тельма, когда остолбенение прошло. Конечно, Келли-Энн. В полумраке она очень походила на мать. Немного поколебавшись, Тельма подошла к ней. — Келли-Энн, — поздоровалась она. — Тельма. — Если Келли-Энн и удивилась, то ничем этого не показала. Ее голос был ровным и бесстрастным. У ее ног на свежей земле могилы лежала огромная, почти безвкусная охапка цветов в прозрачной пленке. — Они прекрасны, — сказала Тельма. — Я просто хотела прийти… принести цветы. Увидеть… маму… — Голос прервался, и Тельма положила ладонь ей на предплечье. — Вы наверняка слышали о Рокки. Келли-Энн кивнула. — Мне звонили из полиции. — Ее голос был ровным, усталым. Тельму это поразило; зная Келли-Энн, она ожидала по крайней мере бурной реакции. — Он не имеет никакого отношения к таблеткам, если вам это интересно. Бедная мама сама их перепутала. Он виноват только в мошенничестве. — Слова повисли в воздухе. — Они сказали, у меня даже есть шанс получить часть денег обратно. — Келли-Энн засмеялась, но это был грустный, горький смех. — Это хорошие новости. Келли-Энн ничего не ответила. Возможно, в ее апатии не было ничего необычного. По опыту Тельмы, эмоции редко следовали какой-то логике. Зачастую люди радовались в самых сложных обстоятельствах, а затем грустили, когда для этого не было ни малейшего повода. Келли-Энн вздохнула, и это был невыносимо печальный вздох. — Зачем все это, Тельма? Вот что я хотела бы знать. Тельма просто положила ладонь на ее руку. У нее не было ответа, по крайней мере, такого, который она могла бы легко выразить словами, даже после всех лет церковных служб, молитвенных групп и ежедневных чтений из «Прогулок с Господом». Если б от нее все-таки потребовали ответа, она бы сказала, что это связано с покоем кладбища, с шумом деревьев, со стадом вдали, с первыми звездами, усыпающими сиреневое небо над холмами. Упругая ручка под ее ладонями в перчатках, когда она катила коляску прочь… Раздался сигнал входящего сообщения, и Келли-Энн с внезапной энергией выхватила телефон. — Мне пора. Вас подвезти? — Нет, спасибо, я побуду здесь еще немного. — Снова вздохнув, Келли-Энн повернулась, чтобы уйти. — Келли-Энн, — добавила Тельма, — если тебе что-нибудь понадобится, просто позвони мне. — Та грустно улыбнулась и скрылась за углом церкви. Тельма стояла перед могилой, но вместо слов молитвы она молча проживала чувство печали и привязанности к Топси. Цветы, оставленные Келли-Энн, были прекрасны, куда ярче ее собственного букета. Конечно! Нарциссы! Все еще на заднем сиденье ее машины. Цокнув с досады, Тельма вернулась к церкви — и замерла. У ворот стояла Келли-Энн. А рядом с ней был мужчина. В темноте его сложно было рассмотреть, Тельма заметила лишь темную куртку и шапку-бини. Келли-Энн обвила его шею руками, запрокинув голову, и даже в тусклом свете было заметно, что она уставилась на него с такой… страстью. В голове Тельмы всплыли строчки из «Трамвая ‘‘Желание’’». Слова злосчастной Бланш Дюбуа, обращенные к молодому разносчику, который ей приглянулся… «Как же вы еще молоды! Как вы молоды!»… Не столько возраст мужчины вызвал в ее памяти эти слова — хотя, насколько Тельма могла судить, он был молод, даже юн, — сколько выражение лица Келли-Энн — страсть, любовь, надежда. Взгляд, выдававший полное отсутствие контроля над чувствами. Опасный. Совсем не тот взгляд, которым она смотрела на ветеринара из Ричмонда перед ледяной скульптурой и струнным квартетом. Глава 35, Где туристы шокированы на рынке Тирска, а за поздним завтраком звучит признание Место действия: рыночная площадь Тирска; теплый бодрящий день с белыми облаками, плывущими по невозможно голубому небу. Впервые за эту весну Пэт пришлось достать из бардачка солнцезащитные очки. Впервые в этом году туристы выглядели как туристы, без дождевиков и флисовых джемперов, их пастельные куртки и рубашки поло яркими пятнами украшали площадь, будто множество весенних цветов, и отовсюду доносились звучные возгласы восторга при виде «Дарроуби Армс». Неправильно было волноваться в такой прекрасный день, но, идя по булыжникам, Пэт волновалась. Ужасно волновалась. Если б над ее головой, будто воздушный шарик, покачивалось облачко с мыслями, на нем было бы написано ровно одно слово: Лиам. Вопреки ее надеждам, лучше не становилось; на самом деле все стало хуже, намного хуже. Накануне он пришел домой из школы, поднялся в свою комнату и закрыл дверь, не впуская никого, даже Ларсона, который весь вечер пролежал на полу под дверью с озадаченным выражением морды. И все — он не ужинал, не смотрел футбол с Родом, ходил в туалет только тогда, когда никого не было рядом, и на все вопросы, предложения съесть барашка или выпить горячего молока отвечал одним и тем же исчерпывающим, отрывистым отказом. — Что такое со стариной Ворчуном? — спросил Род, и, конечно, Пэт пришлось ответить, что она не знает. Именно это — незнание — приводило ее в бешенство. Что-то связанное с Фейсбуком, но что? Его страница была такой же, как и всегда; на самом деле она не обновлялась уже несколько дней. Так в чем дело? Ее мысли представляли собой что-то вроде магазинной тележки с тревогами: здесь были и незаконная порнография, и терроризм, и мошенничество, и наркомания, и случайный взлом сайта Пентагона. Последней туда добавилась мысль о проблемах с психическим здоровьем. Много лет назад тетя Рода, Джанет, закончила дни в спецучреждении. Как все это началось? Теперь-то Пэт сожалела, что пропустила хорошие документальные фильмы о психическом здоровье в пользу «Званого ужина». А потом еще это происшествие посреди ночи — 3:12 утра, если быть точной; вишнево-красные цифры будильника запечатлелись в ее памяти, как временной код на камере видеонаблюдения на месте преступления. Она лежала, наполовину погруженная в сон того рода, когда ты понимаешь, что это сон; Рокки снова был в ее классе, она пыталась его учить, но он продолжал выдувать облака фиолетового дыма ей в лицо… а потом вошла Тельма, и Пэт с замиранием сердца поняла, что хочет отвезти Лиама в полицию. Звук открывающейся двери их спальни прервал эту несчастную дремоту, и с хладнокровием, которое дают двадцать четыре года материнства, Пэт мгновенно вскочила на ноги, а ее полупроснувшийся мозг перебирал список возможных вариантов: дурные сны, ветрянка, рвота, мокрая постель… — Лиам, — позвала она, пока не менее озадаченный Род нащупывал кнопку светильника. Сын казался совсем юным, несмотря на футболку «Я не стесняюсь, я просто не хочу с тобой разговаривать»; он неподвижно уставился в точку на стене за их кроватью и в тусклом свете лампы выглядел лет на десять-двенадцать. — Что случилось? — спросил Род, одновременно с тем, как Пэт прошипела: «Он ходит во сне». При звуке их голосов Лиам судорожно вздохнул и проснулся, сложившись вдвое от приступа кашля, одной рукой нащупывая изголовье кровати. — Простите, — пробормотал он, отступая. — Простите, простите. Род тут же списал это на «экзаменационный стресс» и почти сразу же заснул. Пэт, однако, пошла и села на площадке перед дверью в спальню Лиама. Ларсон присоединился к ней, и они вдвоем бдили более часа; прошло много-много лет, подумала Пэт, с тех пор как она слушала, как один из ее сыновей плачет во сне. А на следующее утро как будто ничего и не было. После долгого разговора с Родом — точнее сказать, монолога — она была готова усадить Лиама за завтрак и выгрызти из него зубами ответ, сколько бы крови на это ни ушло. Но Лиам спустился вниз если и не полный весеннего настроения, то в совершенно обычном расположении духа: он расспрашивал Рода о вчерашнем матче, поиграл с Ларсоном и предложил Пэт открыть киоск с домашней едой. Когда же Пэт завела речь о лунатизме, он просто ответил: «Неужели? Мне очень жаль». — Вот видишь, — сказал Род, проводив его до школьного автобуса, — я же говорил, что не стоит волноваться. Но, возвращаясь из польского гастронома по улице Миллгейт, Пэт знала — у нее есть причины для беспокойства. С холодным чувством, которое совершенно не соответствовало яркому дню, она понимала, что ей все равно придется усадить сына и выяснить, что именно происходит, — хотя бы для того, чтобы остановить этот нескончаемый парад ужасных мыслей. (Азартные онлайн-игры? Ольга знала человека, чей сын проиграл 25 000 фунтов стерлингов!) Но что, если он не ответит? Что, если он просто откажется говорить? Лиам был более чем способен полностью замкнуться в себе и отгородиться от мира, когда ему это было нужно (весь в отца). Почему-то она не могла отделаться от мысли, как Тельма донесла полиции на Рокки. Да, это было правильно, но… а что, если Лиам замешан в чем-то преступном? Она остановилась, и пакет с покупками резко оттянул руку. Что она за мать такая, если позволила сыну попасть в передрягу и даже не знает, что же это за передряга? Словно наяву Пэт услышала насмешливые слова Несс: Я всегда думала, что Фейсбук — это просто кошмар. Я держу своих двоих от него подальше. Погодите-ка. Несс знала. Пэт поняла, что уже почти поравнялась с «Зеленой травой», и, не давая себе времени на раздумья, стала искать просвет в потоке машин. Она не представляла, как Несс ее встретит после спектакля на похоронах, но, по правде сказать, ее это совершенно не волновало. Пусть хоть десять раз неистово и шумно расстается с Капитаном Детонатором, лишь бы она помогла ей выяснить, в чем причина этой ужасной черной тучи, нависшей над ее сыном. Пэт как раз перебежала дорогу (по пути ее едва не сбил грузовик «Остин Рид»), когда дверь «Зеленой травы» распахнулась и оттуда выскочил Льорет со спортивной сумкой на плече в сопровождении Несс. Никто из них не заметил Пэт, пока они шли к рыночной площади. Точнее, Льорет шел к рынку, а Несс семенила рядом с ним, собственнически ухватившись за спортивную сумку и оживленно болтая (и смеясь). Льорет же выглядел… она попыталась подобрать для него подходящее прозвище… загнанным в угол… «Загнанный из Тирска». Глядя на мечущийся взгляд и затравленное выражение лица, она поняла, что Лиам был прав: Льорет был вынужден встречаться с женщинами, потому что не хотел ранить их чувства отказом. На что еще способен Льорет, если на него как следует надавить?