Он наклонился вперёд к ней и сказал доверительным тоном: — Я сильно изменился. Я уже не тот ребёнок, которым попал сюда, — немного помолчав, он добавил: — Хотя никто не остаётся прежним, проведя здесь много времени. Райли чувствовала, что это так, но не была уверена, что именно он имел в виду. Этот человек уже давно в Синг-Синге. Исправился ли он настолько, что может вернуться в свободное общество? Ни одна из комиссий так не считала, а сколько их было за несколько десятилетий… Нет, Шейн Хэтчер неспроста всё ещё за решёткой. Так же неспроста он и выжил. Он мог стать лучше, чем тот ребёнок, которым он сюда попал, но он стал и более хитрым, возможно, более изощрённым. А это гораздо опасней. Он пристально посмотрел на Райли, по-видимому, оценивая её. — Так зачем мне говорить с тобой? — спросил он. — Я имею в виду, что я получу от этой сделки? Этот вопрос не был совершенно неожиданным. Ещё до приезда сюда Райли размышляла, сможет ли она пронести небольшую контрабанду — пачку сигарет или небольшую бутылку виски. Заключённым всегда что-то нужно от посетителей. И Хэтчер не собирался становиться исключением. — А что ты хочешь? — осторожно спросила Райли. Хэтчер постучал по столу пальцами. — Что ж, я скажу тебе то, что ты хочешь узнать, взамен на то, что ты скажешь мне кое-что, когда мы закончим. Что-то, о чём ты не хочешь, чтобы знали другие люди. Что-то такое, что ты не хочешь, чтобы вообще кто-то знал. Райли постаралась скрыть беспокойство. Это могло быть уловкой. Очень вероятно, что он надеется, что она ему скажет что-то такое, что он сможет использовать в своё преимущество и может быть даже шантажировать её. Но что её действительно удивило, так это то, что он не попросил сделать это раньше, прежде чем выложит ей свою информацию. Райли ведь могла и нарушить обещание. Хотя могла ли? Или он верно распознал в ней человека, чьему слову можно доверять? — По рукам, — сказала она. — Тогда начинай, — сказал Хэтчер. Райли решила сразу перейти к делу. — Майк сказал, что ты многое знаешь о цепях, — сказала она. Улыбка Хэтчера немного помрачнела. — Да, меня называли «мастером цепей», давно, ещё когда я состоял в уличной банде. Я много дрался цепями, это была моя своего рода фишка. Выглядел я из-за этого довольно угрожающе, так что я быстро рос в рейтингах. И я убил нескольких человек цепями. Даже не сосчитаю, скольких. Всё-таки я был уличным воином. Его лицо приобрело отстранённое выражение, когда он погрузился в воспоминания. — Был один участковый, который особенно точил на меня зуб, — сказал он. — Он клялся, что посадит меня, а я клялся, что убью его, если он попытается. Что ж, однажды я раскрошил его в порошок с помощью шинных цепей. От него мало что осталось, когда я закончил. Хоронили его в закрытом гробу. Его глаза сузились. — О, стоит ли добавлять, что я бросил его тело к нему на крыльцо, чтобы его нашли его жена с детьми. Тогда меня поймали. И так я попал туда, где и нахожусь до сих пор. Райли была поражена тем, как спокойно он это сказал, как будто рассказывал о ком-то другом. Она пыталась найти на его лице сожаление, но так и не смогла. Этот рассказ объяснял, почему его не выпустили досрочно. Хэтчер продолжал: — Майк рассказывал мне о серийном маньяке, на которого ты охотишься. О том, как он связывает женщин, мучает их, оставляет их тела обмотанными цепями. И в смирительных рубашках. — Верно, — подтвердила Райли. — Он помешан на цепях. Кажется, он их коллекционирует, все их виды. — И я знаю, почему, — сказал Хэтчер. — Цепи дают ощущение силы. Для меня они сначала были просто фишкой, средством устрашения. Я никогда не собирался убивать. Но они вызывают зависимость. Я их по-настоящему полюбил. И убийства — что ж, они очень приятны, так что мне не хотелось останавливаться. Эти цепи заставили меня переступить грань, превратили из закомплексованного подростка в кровожадного монстра. Хэтчер задумчиво почесал подбородок. — Какие улики у вас есть? — спросил он. — Я имею в виду, кроме его интереса к цепям и смирительным рубашкам. Райли задумалась. — Моя партнёр нашла визитку, на которой может быть образец его почерка, — сказала она. Она достала увеличенное изображение карточки из папки и передала его через стол. Хэтчер поднял его и стал изучать, сдвинув очки подальше на переносицу. — Я так понимаю, её проверяли на отпечатки, — предположил он. — Да, но там только часть, мы не можем по ней ничего найти. Хэтчер снова сдвинул очки, чтобы лучше видеть. — А что говорят эксперты по почерку в ОПА? — спросил он. — Пока ничего. Хэтчера, казалось, карточка всё больше и больше завораживала его. Он сказал медленно и задумчиво: — В этом почерке что-то есть. Я только не совсем уверен, что именно… Он щёлкнул пальцами. — Да, теперь понял. Почерк очень похож на почерк Дэвида Берковитца. Ты же слышала про «Сына Сэма»? — Конечно, — сказала Райли. Она изучала Дэвида Берковитца в академии. Это был психически больной серийный убийца, который убил шестерых человек и ранил ещё семь за середину 1970-х годов. Прежде, чем его поймали, он оставил письма, подписанные «сыном Сэма». С тех пор его так называют. Райли также знала, что Берковитц провёл какое-то время в Синг-Синг. Ей стало интересно, знал ли его лично Хэтчер. Это были бы примечательные отношения. Хэтчер указал на деталь в почерке. — Такие же вертикальные буквы, — отметил он. — Они к тому же выглядят напряжёнными и плотные, как и у Берковитца. Я готов поспорить, что ваш тип очень на него похож. — Например чем? — спросила Райли. Хэтчер наклонился вперёд в кресле. — Ну, Берковитца бросили родители, и он был усыновлён. Он вырос с ощущением брошенности. У него был настоящий комплекс по этому поводу. Хэтчер ещё подумал. — Начинает что-то наклёвываться, — сказал он. — Берковитц не интересовался цепями, но я знаю других, которые интересовались. И я с ними разговаривал об этом. У любителей цепей есть одна общая черта — детская травма, их часто бросали. С ними плохо обращались с использованием цепей, когда они были детьми, били ими, связывали. Они были беспомощны, так что теперь они ищут в цепях силу. Хэтчер становился всё более воодушевлённым. По-видимому, ему нравилось, что он мог с кем-то поговорить об этом, а особенно поучить чем-то. Он продолжал: — Конечно, цепи не могут дать силу, потому что именно из-за них они чувствовали себя слабыми. Но, я уверен, что ты слышала эйнштейновское определение безумия. Райли кивнула. — Он говорил, что это когда кто-то делает одно и то же, и каждый раз ожидает иного результата. — Что ж, это не мой профиль, поскольку я не психопат, — сказал Хэтчер. — Но если ты говоришь о настоящем серийном убийце, то… Хэтчер посмотрел Райли прямо в глаза. — Я думаю, что тебе лучше проверить все приюты и тому подобное. Ищи того, кто был брошен и кого связывали. Кого-то, кого мучали, — сказал он. Он ударил ладонями по столу. — Я могу помочь чем-то ещё? — спросил он. Райли чувствовала себя более чем удовлетворённой. — Нет, думаю, достаточно, — сказала она. — Так что ты не хочешь, чтобы другие люди про тебя знали? — спросил он. Какое-то время Райли ничего не говорила. Она колебалась. Настал момент, когда она должна была просто встать из-за стола и выйти, разрушив свою часть договора. В конце концов, этот человек не представлял для неё никакой угрозы — он никогда не выберется отсюда. Но его глаза всё ещё смотрели в её. Его воля невероятно сильна. И он прочитал её самым обескураживающим образом. Он знал, что она не нарушит своё слово. Даже безо всяких причин его сдерживать, она не могла так поступить. Но что она могла ему рассказать, чтобы не дать ему ещё больше власти над собой, нежели есть у него сейчас? — Я паршивая мать, — сказала она. Хэтчер покачал головой и кисло рассмеялся. — Попробуй лучше, — сказал он. — Я не хочу услышать то, что все, кто тебя знают, знают и так. Даже я уже это понял.