Он был маленький, где-то под метр семьдесят ростом. И это в его тридцать лет. Сложен он был странно. Ноги худые, а бедра в два раза шире, поэтому он ходил вразвалочку. Широченные плечи и гигантские, мощные руки, почти как у чудовища. Он показался мне до того странным, что, возможно, при обычных обстоятельствах я бы посочувствовал ему, разделил бы его чувства. Может, дело как раз в температуре и ревности, из-за которых я тут же к нему охладел. Но я так не думаю. Что-то в нем было такое… Что-то было в его злобных глазах, которыми он смотрел из-под редеющих развевающихся светлых волос, в его слишком радостной улыбке. Я был как в тумане, и его вид мне напомнил иллюстрацию в моей детской немецкой книжке со сказками: злобный тролль, который ухмыляется в глубине леса. А он правда ухмылялся, глядя на меня, пока я стоял неподвижно у стены, куда меня загнали собаки. Думаю, он с ними отлично ладит. И вот Шарлотта вскочила с места, чтобы его поприветствовать. Он опустил одну руку на ее ягодицы, как будто то была талия, и она спряталась лицом в облаке его волос, нежно ткнувшись в него носом. Кажется, им обоим вообще не было дела до моего непростого положения. Собаки зловеще рычали. Мое сердце бешено колотилось от страха. Шарлотта, кажется, вообще всего этого не замечала. Она только нежно сказала: – Кэмерон, это Эдди. Мой парень. В этот момент Эдди наконец увидел, что происходит. Он как бы ненароком прикрикнул своим низким голосом: – Доннер! Локи! Фу! Собаки непонимающе глянули на него, будто надеясь, что они неправильно услышали, а на самом деле он приказал им разорвать меня в клочья. Но он повторил: – Фу! Лежать! Они неохотно затихли и улеглись на пол, на всякий случай не сводя с меня своего яростного взгляда. – Приятно познакомиться, – сказал Эдди, как мне показалось, демоническим злым голосом. – Шарлотта много рассказывала про своего маленького дружка. Своего маленького дружка. Теперь и он завел эту шарманку. И все это – лишь вступление! Ночной кошмар перед ночным кошмаром. Вскоре мы втроем уселись за стол: Эдди-мой-парень сидел во главе стола, Шарлотта с обожанием пожирала его взглядом, а я сидел между ними. Адские собаки тем временем рыскали между наших ног, то ли надеясь получить объедки, то ли ожидая команды вцепиться мне в пах и прогрызть себе путь к моему горлу. И не забывайте, что все это происходило, пока я был в лихорадочном, похожем на сон тумане, который лишь сильнее сгущался по мере того, как я пил вино и заедал его дешевыми макаронами. Шарлотта все продолжала верещать и хохотать, вспоминая меня маленького и Рождество, воспоминания о котором сами по себе казались сном во сне. А Эдди – точнее, Эдди-мой-парень – время от времени вставлял какую-нибудь теоретически колкую псевдомудрость, точно он поет в хоре в какой-то высокопарной театральной постановке в каком-нибудь фашистском государстве. Шарлотта сказала: – Ох, как же ты любил рождественскую деревушку с паровозиком, который все кружит вокруг с этим “чух-чух!”. Я попытался улыбнуться, как будто меня все это время не унижали. А затем Эдди-мой-парень гортанно пробормотал: – Какой же это глупый обман, скажи? Я непонимающе спросил: – Обман? Рождество? Он надменно, точно король медового зала[11], взмахнул рукой, в которой держал бокал. – Рождество в нашу эпоху неверия. Счастливая семья в период упадка. Весь этот фарс. И Шарлотта, как будто на ее ухажера снизошло озарение, граничащее с настоящей гениальностью, сказала: – И правда! Какой глупый обман. – Увидев, что я ничего не понимаю, она добавила: – А, точно, забыла. Ты же не знаешь всей правды. – Правда всегда есть, – заявил Эдди. – Даже не сомневайся в этом. Правда кроется за иллюзией счастливой семьи. – Правда за иллюзией счастливой семьи. Точно! – согласилась Шарлотта. – Так что это за правда? – спросил я. Я пытался звучать, как взрослый, ну, понимаете, мне надо было противостоять снисходительности Шарлотты. Но подозреваю, что скорее звучал, как детектив в кино, который понимает, что ему в напиток подсыпали наркотики, но он вот-вот потеряет сознание. Я действительно ничего не понимал, о чем они вообще мне рассказывают. – Ну, помнишь ту могилу? – спросила Шарлотта своим странным высоким голосом с нотками истерики. – Могилу моей матери, которая похожа на могилу девушки из истории про привидение. – Аделина Вебер, – с трудом пробормотал я. – Помню. – Аделина Вебер! – повторил Эдди, пригрозив мне пальцем, словно я сказал что-то удивительно умное для своего возраста. – Всегда найдется какая-нибудь Аделина Вебер, похороненная под этой умирающей цивилизацией, которой ты так гордишься. Верь мне. И вообще, Аделина даже не одна. Тут куча таких Аделин. Я попытался возразить, что вообще-то я не совсем горжусь нашей умирающей цивилизацией, но я просто не мог связать и пару слов. Вместо этого я хрипло спросил Шарлотту: – Ты хочешь сказать, она была реальна? Несмотря на то что я был очень слаб, я тут же понял – как только озвучил, – что я уже знал это. Когда я сидел на кровати, держа один носок в руке, уставившись в никуда, я в какой-то степени знал, что Аделина Вебер реальна. И тогда-то я понял – или это работа моего подсознания, – что призрак в истории Альберта когда-то был реальной женщиной и что отец Шарлотты несет ответственность за ее смерть там, в Восточной Германии. – О да, – подтвердила мои мысли Шарлотта. – Еще как реальна. И призрак ее был реальным. Она преследовала моего отца. И мою мать. – Видишь ли, в каком-то смысле… – разглагольствовал Эдди-мой-парень. – В каком-то смысле эта история была полностью про Альберта. Полностью! Полицейский, за которым увязался призрак, – это он. А также отец, который до самого любовного гнездышка выслеживал бедную девушку. И сам возлюбленный – это тоже он. Да вся эта история – сплошная психомахия. Любой персонаж в истории – он. Секунду я просто на него пялился – на его сверкающие от злобы глаза и надменно взлохмаченные волосы. Как мне тогда хотелось схватить его за горло и поднять с места! Думаю, собаки каким-то образом смогли прочитать мои мысли. Потому что начали опасно рычать под столом. Я не хотел, чтобы они меня выпотрошили, и поэтому оставил свой план по удушению этого человека и повернулся к Шарлотте. – Это правда! – сказала она. – Папочка был доносчиком Штази! И она снова засмеялась. Даже не спрашивайте почему. – Да все они были доносчиками, – сказал Эдди, хмуро отмахиваясь. – Приходится приспосабливаться. Ну а что еще поделать? – Да-да, правда, все они такими были! – весело пропела Шарлотта. – Ну или, по крайней мере, большинство из них. В такие-то времена! А вот мой отец был в полиции, так что да, я должна была это знать. – Это всего лишь часть процесса, – продолжал Эдди. – Как только начинается период упадка, ночь сменяет день. Теперь я уставился на Шарлотту. Потому что я уже ничего не понимал. Все это казалось каким-то ночным кошмаром! – А моя мать… – продолжала Шарлотта. – Она в этом не участвовала. Эдди фыркнул, как будто сомневаясь в адекватности ее слов. – Не участвовала она! – Шарлотта смиренно настаивала на своем. – Эдди, не участвовала. Он с мрачным видом пожал плечами. – Ну, раз ты так говоришь. – Вот почему она была в шоке, когда дочь Аделины отправила ей копии досье Штази после того, как они были обнародованы! Там все было написано. Мой отец был возлюбленным Аделины. И он сдал ее Штази за контрреволюционную деятельность. Ее посадили в тюрьму на Баутцнерштрассе, допрашивали… – Пытали, – добавил Эдди. – Да, пытали. После этого она недолго прожила… – Ночь сменяет день, – сказал Эдди-мой-парень. – Страх, слабость, упадок. И вот кем ты становишься. – Но это еще не самое смешное! – продолжала Шарлотта, засмеявшись в очередной раз, как будто все это в самом деле очень смешно. – Самое смешное было, когда моя мать обвинила отца в том, что он наделал, и знаете, какое у него было оправдание? Шарлотта выжидающе на меня смотрела, как будто я сейчас начну угадывать ответ. А Эдди погодя пробормотал: – Всегда происходит нечто подобное, верь мне. Я почти ничего не понимал из того, что они говорят. – Он оправдывался тем, что иначе мы бы не выбрались из страны. У Аделины был тайничок с украшениями. Она хранила их для подпольной группировки, которая собиралась в церкви. Думаю, они хотели организовать побег на Запад. Отец узнал об этом, когда они встречались. Так что вот: он предал ее, сдав Штази, и благодаря этому смог удрать с этими украшениями. Он получил необходимую ему сумму денег, чтобы сбежать, когда увидел, что конец близок. И когда советская власть оставила ГДР, а немцы, чтобы сохранить мир, стали депортировать диссидентов, отец смог дать взятку, чтобы нас взяли на поезд. И мы наконец попали в Америку. Мы смогли сбежать только потому, что он предал Аделину Вебер. Думаю, это и убило мою мать. Сам факт, что она извлекла из этого пользу. Что стала соучастницей, сама того не зная. Она просто не смогла этого вынести. Ну, по крайней мере, я так думаю. – Они все были соучастниками, – сказал Эдди-мой-парень. – Это целый процесс. Верь мне. – Убило… – с трудом повторял я. – Убило твою мать… – Ну, они сказали, что это был несчастный случай, – продолжала Шарлотта, и ее голос казался мне таким радостным. – Алкоголь. Наркотики. Передозировка. Они сказали, что это была ошибка… – А они никогда не говорили тебе… – невнятно бормотал я. – Тебе сказали, что она умерла в Германии. И снова Шарлотта захохотала так, словно ирония была ой какой смешной. – Думаю, так и было. Она умерла в Германии. Просто она последняя узнала эту новость. Эдди засмеялся, так тяжело засмеялся. – Ха! Вот это сейчас хорошо сказала! И Шарлотта радостно заулыбалась, довольная его одобрением. Даже собаки, его близкие друзья, гавкнули под столом. Затем Эдди сказал: