– Без «но». Как на передовой – приказ получен и доведён до офицерского состава. Ваше дело выполнить его наилучшим образом, с наименьшими потерями. А если нет, то… Что тогда, Кавторанг? – Трибунал и пуля в затылок. * * * Трудно жить на «пятачке», но и… легко. Трудно, потому что один ты, как перст, без соседей справа и слева, без тылов, снабжения и путей отхода. Побежишь – тебя фрицы из пулемётов в море расстреляют, как мишень в тире. Пищу горячую доставить, да хоть сухари – проблема, столько поваров на подходах полегло. За каждый лишний цинк с патронами не одной жизнью расплачиваться приходится. Раненых эвакуировать можно только ночью, в дождь и непогоду, и то фашист норовит всё небо ракетами завесить, вот и мрут раненые пачками, помощи не дождавшись, даже те, которые не тяжело пострадали. А легко… потому что один ты – сам себе голова. Начальство штабное, политруки и особисты на «пятачок» ни ногой – неинтересно им под снарядами и бомбами. А те, что прижились, те свои, те не сдадут, потому что из одного котелка хлебать, одной шинелькой укрываться и одну на всех судьбу делить. Здесь не забалуешь. Заставишь солдат конспекты писать или дело шить начнёшь – завтра тебе пулька шальная прилетит, хоть даже ты в блиндаже, в кровати, одеялом накрывшись, спишь. Свои здесь все в доску. Политруки личный состав в атаку поднимают, а литературу, какая есть, на самокрутки раздают. Особисты, конечно, разговоры пресекают, как им по службе положено, но без рвения, так – пальчиком грозят. А как атака начинается – за пулемёт встают, потому что каждый боец наперечёт, а особистам и политрукам от врага – первая пуля. Так что им отсиживаться в блиндажах не резон. Легко дышится на «пятачке», жаль, недолго. Вот явились бойцы в командирский блиндаж, который в том же окопе, да и не блиндаж – так, дыра в земле с растянутыми под потолком плащ-палатками. – Что надо, славяне? – Поговорить. Ни «здравия желаю», ни «разрешите доложить». – Тут такое дело… Старшина тушёнку сожрал. Особист ушки навострил. – Когда? – Вчера. Накушался спирта и три банки зараз умял. Старшина с Кавторангом год вместе лямку тянули, еще с того, с прошлого десанта, где две трети личного состава полегло. – Давай его сюда. Втолкнули старшину с распухшей расквашенной мордой. – Ты чего, Семёныч?.. Ты же знаешь, у нас пайка, у нас одна банка на половину отделения в сутки. Нечем нам здесь подъедаться – Большая земля далеко, а фриц сухарём не угостит. Вздыхает старшина, злобно смотрят бойцы. Так ведь голодно, два завоза на подходах в море разбомбили, отчего третий день брюхо к позвоночнику липнет, а кишка кишку доедает! – Чёрт попутал. – Где спиртягу достал? – У санитара на сахар обменял. Все на особиста косятся, а тот морду в сторону воротит. Неохота ему с этой бытовухой связываться, допросы чинить и сто бумажек писать. Да и куда потом арестанта девать, здесь тюрем с камерами нет, ты его в нору земляную пихнёшь, а он ночью к немцам сбежит. – Ну и что делать? – мрачно спрашивают солдаты. – Следствие бы надо. А чего тут выяснять, всё и так ясно и даже чистосердечное имеется. – Вот сами с ним и разбирайтесь. – Как? – Как заслужил. Я его на Большую землю не потащу, у меня каждый человек на счету, кто его конвоировать будет? А если бомбёжка, если их всех побьёт? Нет у меня места на катерах, мне раненых грузить некуда. Сейчас мы его отправим, он там срок получит и войну в лагерях пересидит, а мы тут все сгинем. Всё, ступайте, не мозольте очи. Смотрит старшина напряженно. – Извини, Семёныч, ничем помочь не могу. Лучше так. Для всех. И для тебя тоже. Я тебя в потери спишу, всё как надо оформлю, чтобы семья аттестат получила, а если через трибунал, то сам знаешь. Ступай. Не рви душу… А ну, вон все пошли! Вытолкали солдаты старшину, да тут же и пристрелили. А как иначе, «пятачок» по своим законам живёт и умирает. – У нас пополнение. – Сколько? – Взвод. Который выплыл. Другой утоп. – Молодняк? – Точно так. Из запасного полка. – Ну и куда мне их? Мне бойцы нужны, а не мамкины сынки со слюнями до колен. О чём там думают? Давай так, строй личный состав в окопе, я инструктаж им проведу по самые… голенища… Вытянулись бойцы вдоль окопа, все сплошь пацаны, только-только со школьной парты. – Кто-нибудь из вас воевал? Молчание. – Понятно. Значит, здесь начнёте. Слово мое будет короткое: вперёд без приказа не лезть, башку из окопа не высовывать, жопой к врагу не поворачиваться, собственной рукой пристрелю. Смотри что старый солдат делает и за ним повторяй. Оружие содержать в исправности, чтобы блестело как у кота яйца. За каждым «няньку» закреплю, для присмотра. Кто нюни начнёт распускать – рыло на сторону сворочу, так что ни один хирург не зашьёт. Ясно?.. Ну вот так. Молчат бойцы, глаза пучат. Страшен Кавторанг, страшнее немцев – тех они еще не видели, а этот вот он – рядом, и кулачищи у него с голову поросёнка. – Где пленные, которых мы вчера взяли? – В землянке. – Тащи их сюда. – Политрук не велел, сказал, их на Большую землю надо. – А мне по… Как я их туда доставлю? Или мне раненых вместо них на бережку оставлять? Тащи давай! Притолкали трёх немцев. Таких же пацанов с тонкими шеями, торчащими из воротников мундиров. – Значица, так, данной мне здесь властью приговариваю этих гансов к исключительной мере. Адвокатов у меня здесь не имеется, так что обжаловать приговор некому. Прибежал политрук. – Что здесь происходит? – Суд над врагами моего Отечества. Есть возражения? – Их на транспорт надо, в тыл. – А когда он будет, ты знаешь? А они пока жрать в три горла станут. Я лучше своих бойцов накормлю. Нет у меня здесь лагерей для военнопленных. Можешь жаловаться. После, если мы отсюда живыми выйдем. А пока так… Слушай мою команду: для приведения приговора в исполнение из каждого отделения по два бойца… Ты… Ты… И вот ты… Строиться!.. Лишних патронов у меня для вас нет, каждый на счету, я их для немцев берегу. Штыки… примкнуть. Штыковому бою вас учили, чучела соломенные потрошили? Ну вот и славно, теперь посмотрим, чему вы научились. Кто сильно жалостливый, кто не сможет, того я сам лично пристрелю как дезертира, отказывающегося выполнять приказ. – Выдернул из кобуры пистолет. – Ты что творишь? – дёргает Кавторанга за рукав политрук. – Это что за партизанщина? – Воспитываю личный состав. Им завтра в бой идти, а у них молоко на губах не обсохло. Их там как цыплят передушат. Лучше так и теперь, через колено, чем после. Ничего, проблюются, проплачутся, бойцами станут. Стоят пацаны, еще не солдаты, бледнее бледного. – На изготовку!.. По одному!.. Такие правила, если не ты, то враг – тебя, мгновения не сомневаясь. Потому что война. Десант. «Пятачок»… * * * – Молодец, Пётр Семёнович. – Товарищ Берия снял и протёр пенсне. Встал. Спросил резко, как выстрелил: – Откуда узнал? Кто сказал? – Никто. Командиры просчитали методом перебора. Дача эта, если судить по охране, кого-то из высоких чинов. – А если моя? – улыбнулся Берия. Только от этой улыбки у Петра Семёновича холодок по спине пробежал. – Что на это скажешь? – Зачем нам силой проникать на вашу дачу?