– Ну, значит, ученики. Ребятишки сейчас бдительные, кругом заговоры ищут. Ты припомни, никто тебе не угрожал? – Да кому я… Ну, только если ученик один, которому я двойку в четверти поставил. Он пробурчал, что я пожалею. – Ну вот. А папаша у него кто, где работает? – Кажется, в органах. – Вот тебе и ответ: сыночек в отличники выйдет, а папаша премию получит. Во всяком деле причина сыщется всегда. Кто-то кончик ниточки подаст, а уж следаки ухватятся и размотают. Каждый жить хочет лучше, да не завтра, а немедленно. А если побыстрее – то только за счёт ближнего. Вот и строчат анонимки – один за жилплощадь, другой, чтобы начальника подсидеть и на его место сесть, третий – любовника жены в тюрьму спровадить. В наш каземат чуть ли не каждого десятого собственные жены и дети на нары посадили. – И что, в нашей камере все так? – Не все. Вон дядя сидит, из бывших, из каторжных, самого Ленина знал! Он за дело. Его, видишь ли, политика партии не устраивает, утверждает, что не туда товарищ Сталин гнёт. Ну или вон парочка военных: напились до чёртиков, батальон построили, винтовки раздали и приказали на Кремль идти. Ну их тут же и повязали. Оказались из бывших они, из царских офицеров. Ну и другие тоже много чего лишнего болтали, вот их за язычок и прихватили. – А поп вон тот? Его-то за что? – А не надо своего бога выше нашего вождя ставить, и про то бабулям толковать! За такое я бы его сам к стенке. Не бывает, чтобы органы просто так, первого встречного… Они не сами по себе, они народной властью поставлены, и народ им помогает врагов вычищать. Сами бы они не справились, а у народа миллионы глаз и ушей, они в каждую щёлку, в каждую душу заглянут и червоточинку не пропустят. – Или чужую жилплощадь… – И такое есть. Сплошь и рядом. Я же говорю: с гнильцой наш народец, но только за всяким свой грешок водится, кого ни возьми. Нету чистеньких, в каждом гнильца! Кто на отшибе один-одинёшенек живёт, к тому, может быть, не придут, а кто в куче – на того обязательно капнут. Сволочь народ. И я сволочь! А это и хорошо – никто никому не верит, и всяк за каждым присматривает. В стране порядок будет. – А я? – И ты. Поди, не из простых, у меня глаз намётан. Из чуˊждых, классовых… Рябчиков с серебра кушал, гимназию окончил, университет. Так? – Окончил. – А народ впроголодь, от зари до зари. За то с тебя и спрос, что кровушку народную пил. – Разве я виноват, что не в бедняцкой семье родился? – Виноват. Все вы виноваты, потому что порченные. Вспоминаете прошлое и снова мечтаете на шею народную сесть. Всяк кто раньше сладко жил, тот вернуть прошлое хочет. И ты хочешь… Вот она, вина твоя! Случись заварушка какая, ты сразу к врагам переметнёшься. Вспоминал, думал?.. Молчишь? Потому что так и есть! Враг ты скрытый. Не бывает наказания без вины. С любым можешь здесь поговорить, каждый если не сам злодейство творил, так потворствовал этому, или знал, да смолчал. – И что теперь со мной будет? – Это ты не меня, деда спроси. Он тридцать лет по тюрьмам ошивается. Стар дед. Самый старый в камере, а может, и в тюрьме. При царе-батюшке сидел, при временных правителях и после тоже. Всё знает, про всё ведает. – Ничего тебе не будет, получишь пятнашку и поедешь тундру киркой ковырять. Один ты, а детишки свидетели никчёмные. Вот если бы группа, и все друг на дружку показания дали, тогда – стенка. Так что спи спокойно. – А вы? – Меня не сегодня-завтра шлёпнут, потому как статья тяжёлая и есть показания дружков-приятелей. Ну да я не в претензии, так и надо с нашим братом. – Как же так? Вас шлёпнут, а вы так спокойно… – А как иначе? Когда лес под пахоту освобождают, пал пускают, чтобы огнём землю очистить. В гнилом лесу новому ростку не пробиться. Так и нам надобно, иначе нового человека не взрастить. Вначале пни да сушины выкорчевать, а после зёрна сеять. А мы большевики старые, как пни на пути молодой поросли, только место занимаем да труху сыплем. Я наркомом сидел, да ни хрена же в деле своём не понимал, но руководил, бумаги подписывал. Такое руководство хуже вредительства! Приятели мои, герои Гражданской, маршалы хреновы – им бы только водку жрать, молодух щупать, да интриги друг против друга плести. Были рубаками, стали чинушами. Прав Коба, что чистку начал, без этого страну не поднять и будущей войны не выиграть. Мы царские пни корчевали, теперь наша пора пришла. Это еще в Библии прописано, про Моисея, который народишко свой под корень в пустыне изводил. – Но почему нельзя жить тихо и мирно? – Не получится. Мы в революцию с такой кровью вошли, что она не может не вернуться! Аз воздам. Я в Гражданскую в ревтрибунале сидел и расстрельные приговоры пачками подписывал, потому что иначе нельзя было, а теперь мое время пришло за грехи платить. Здесь две трети таких, которые чужую кровушку рекой проливали. Это нынче они совработники, писатели и стахановцы. А тогда… Так что всё правильно, всё справедливо, и каждый из нас понимает всю меру революционной ответственности. И принимает. Поэтому обычно чекисты не отстреливаются, хотя у каждого первого в столе наградной маузер, а под стрехой обрез, а то и пулемёт в сарайке прикопан! Чекисты знают, что их ждёт, но не сопротивляются. Никогда! Спокойно сидят и ждут, когда за ними придут. Явись за ними беляки – глотки бы им рвать стали, а тут аки агнцы божьи на заклание идут. Потому что знают за собой вину и готовы к пуле в затылок. Я ведь тоже мог, потому что догадывался, знал… – А почему же не сбежали? – Куда? Куда бежать, когда меня здесь каждая собака знает. К врагам? Это значит – все идеалы под хвост, всю жизнь – поперёк? На колени бухнуться и «Боже, царя храни» запеть? Некуда нам бежать, мы в своей стране, которую потом и кровью… Да и от кого бежать? От чекистов? Так они свои, не белая контрразведка. Много среди них мерзавцев, ты и сам видел, но как без них? Кто корчевать станет, кто дерьмо расчищать? Вот потому никто не бежит и следствию помогает, хотя знают, что тем самым себе дырку в голове сверлит. Потому что здесь не «ты», не «я» и не «они», а «мы»! Понимаешь, МЫ! Все по одну сторону баррикады. Одному государству служим, одно дело делаем. Коба не справится, не потянет, и его на нары сволокут. Вот как выходит. И так и должно быть: страна важнее тебя или меня, мы кирпичики, из которых теперь стены кладут, за которыми наши дети счастливо жить станут. Мой тебе совет: не сопротивляйся, иначе тебя в порошок сотрут. Работай на страну хоть здесь, хоть где, хоть в Воркуте. Приноси пользу. И учись жизни. Жить можно везде, если с собой в ладу. А если вопросами себя изводить, отчего да почему, да трепыхаться, в одночасье сгоришь. Вон поп, он всех переживёт, если его теперь не шлёпнут, потому что смирен духом и всё это – следователей, камеру, мордобой, – воспринимает как испытание, ниспосланное ему богом, как благо, и в этой своей вере обретает душевный покой. Не выгребай, плыви по течению, но тихих заводей не пропускай, они в любой стремнине есть. Так и выживешь. * * * – Вот интересующий нас… вас объект. Пётр Семёнович раскатал карту-трёхверстовку, на которой были обозначены леса, поля, болота, дороги, реки, мосты и броды, деревни и даже отдельно стоящие дома. Но… не было ни одного названия ни деревень, ни рек и прочего, а только абрисы и топографические значки. – Это дальний подход. Специальной охраны здесь нет, но есть милиция, которой вменено в обязанность проверять документы у каждого незнакомого человека. Так что населёнок и больших дорог лучше избегать. Далее: местное население, которое глаза и уши… Любой случайный пацан пастух или бабка, собирающая хворост, сдадут вас с потрохами. Этого допускать нельзя. – Ясно, – кивнул Кавторанг. – Любым пастухам, бабкам и прочим случайным ротозеям затыкать рты на месте. Как в боевых. – Это если вы их заметите. Так что лучше передвигаться ночью, в непогоду, обходя опасные места. И это понятно, фронтовым разведчикам, как бешеным собакам – семь вёрст не крюк. Они по непролазным чащобам и гнилым болотам любят бродить, куда нормального человека калачом не заманишь. – Теперь дальний периметр. – Пётр Семёнович обвёл на карте широкий круг. – Здесь рыщут разъезды, по дорогам моторизованные, по тропам конные. В общем и целом, их немного, но лучше не следить. Звук мотора вы услышите издалека, а вот верховой может выскочить неожиданно. Пошли дальше… Вот сам объект. – Раскатал еще одну карту, скорее план. – По периметру идёт контрольно-следовая полоса, как на границе, и пятиметровый забор, правда, из обычных досок, так что расковырять его не трудно. За ним второй двухметровый забор, тоже деревянный. Есть два входа, здесь и здесь. На КПП вооружённые наряды. – А почему дорога такая извилистая, вроде ни холмов, ни болот на карте не видно? – Чтобы глушить свет фар. На прямом участке их далеко видно, а если машина вихляет… – Понятно. Что с охраной? – Охрана – около роты личного состава, включая караулы на КПП, но одномоментно охрану несут не более двадцати – тридцати бойцов, остальные посменно отдыхают. Теперь сам дом… Вас интересуют вот эти два помещения. Все входы, окна, лестницы, лифт обозначены на плане. Задача – по возможности тихо проникнуть на объект. – А если тихо не получится? – Если вас обнаружат, то следует разделиться на несколько групп и принять бой, отвлекая на себя охрану, при этом основная группа должна продолжить выполнение поставленной задачи. – Какой? Что мы там должны найти и что с этим делать? – Неважно. Придёт время – узнаете. – Работать вслепую? – По карте. И на макете объекта, который вы расчертите во внутреннем дворе в масштабе один к одному. Так что побегаете. Вопросы? Какие могут быть вопросы, когда понятно, что ответа на них не будет. Только если в общих чертах. – Характер объекта? Что это – войсковая часть, штаб? – Зачем вам? – Затем, что хочется избежать сюрпризов. Вдруг там, за забором, кроме охраны две роты морпехов отдыхают? Или в комнате сейф на полтонны, который нам тащить на горбу придётся. Об этом лучше знать заранее. – Будем считать, воинская часть. Командиры задумались, глядя на план. Покачали головами. Не дураки были командиры. – На воинскую часть не похоже, казарм нет, плаца тоже, гаражей под технику не видно… Да и площади… – И не зона. Один дом, не считая каких-то мелких построек, которые точно не бараки. Въезда два… Внутри лес, на зоне его бы сразу вырубили. Сторожевых вышек с вертухаями нет. Или есть? – Нет. Вышек, насколько я знаю, нет. – Может, вход в бункер? – За каким тогда такая территория? Только внимание к себе привлекать? Вход в бункер – это какая-нибудь неприметная избушка вроде сортира, а внутри двери полуметровой толщины. Пётр Семёнович внимательно слушал командиров. – А если склад? – Тогда к зданию подходили бы две широкие дороги, чтобы подъехать, загрузиться и уехать, не создавая заторов. А тут только какие-то тропинки. И зачем два въезда?.. – И еще котельная. Не маленькая… Какой-то, блин, пионерский лагерь или загородная дача… – С двумя заборами. – И ротой охраны. Пётр Семёнович быстро взглянул на командиров. Встал. – Всё, спасибо. Дальше гадать не будем, работайте с тем, что имеете – подходы понятны, посты и маршруты охраны помечены, время смены караулов известно, что еще надо? Ваше дело думать, как на объект проникнуть. А остальное не вашего… не нашего ума дело. Так, Кавторанг? Или у тебя в армии приказы вышестоящего начальства обсуждались? – Никак нет! Но…