* * * Урки стояли рядком, построившись в комнате не по росту – по чину, по иерархии в воровском мире. Стояли довольно спокойно, потому как привыкли держать фасон: негоже вору выказывать свой страх, хотя даже перед лицом смерти. – Ну что, господа воры, отдохнули? Неделю как их вынули с кичи, накормили, приодели, через полстраны прокатили, да не в столыпинских вагонах, а в купейных с проводниками, матрасами, белыми простынями и чаем в подстаканниках. Такие чудеса! Но только не ждут урки от сего тёплого приёма ничего хорошего – лучше бы на них конвой орал и собаки ляжку рвали, тогда всё понятно и привычно. А так… Стоят воры, ухмыляются, глазки лениво щурят, под ноги себе поплёвывают. Тёртые-перетёртые, «мусорские прожарки» прошедшие, суками резанные, кумом пуганные. – Мысочки подравняйте. – А полы тебе языком не вылизать? Ты нас на понт не бери, базарь, чего надо, а мы послушаем. – Надо, чтобы вы ровненько встали, мысочек к мысочку. – Да пошел ты!.. Бодрятся воры, а всё равно тревожно им, жизнь – она у всех одна, что у фраеров, что у воров. Ворам помирать гораздо горше, чем мужикам, которые кроме тачки своей или делянки лесной ничего не видели. А у воров на зоне жизнь справная да сытая. Но главное, нет здесь подле них подручных приблатнённых, которых они привыкли вперёд себя на заточки бросать. Одни они, с голыми спинами. – Значит, не хотите… Запускай личный состав. – Взвод!.. Ввалились в зал бойцы, разбежались, встали ровным рядком против урок. Они тоже, по сути, зэки – скалятся злобно, как псы на привязи, только что не рычат и пену с клыков не роняют. Сколько они от воров и блатных на зонах натерпелись, а сколько те их дружков-приятелей заточками не за понюх табака зарезали. Очень хочется теперь отыграться. Очень, просто руки чешутся!.. А кто-то и узнал своих обидчиков. Тесен мир, особенно за колючкой, когда через десяток крыток и зон проходишь. – Что, Резаный, узнал? Помнишь Тагильскую зону?.. Узнал, и хорошо, что узнал, сговорчивее будет. Выступил вперёд Кавторанг, набрал в грудь воздуха, гаркнул так, что уши заложило. – Значит, так, урки недорезанные! Здесь вам не там! Привычки свои блатные забудьте, мы здесь подразделение, которое по уставу живёт. Трогать мы вас не будем, но и вы не рыпайтесь, не лезьте на рожон. Ясно? Не слышу ответа! Стоят урки, переглядываются, силятся понять, что их ждёт и куда они попали. – А если не по-твоему будет? – А как тебе надо? – По понятиям. Вы тут кто? Мужичьё да фраера, а мы в авторитете и всяких шавок, которые гавкают, слушать не должны. Вы, по ходу, суки. Краснопёрым продались, а мы честь воровскую чтим. – В отказ идёшь? – Считай, что так. Можешь меня в БУР определить. – Нет у нас барака усиленного режима. И прокурора нет, который срок добавляет. Я за всех, – зло сказал Кавторанг. Подошёл, встал, навис над вором, желваками играя. Не зэк он уже, который на зоне под урок вынужденно прогибался, а офицер с передка. – Это последнее твоё слово? Вор брезгливо сплюнул на ботинки Кавторанга, злобно ухмыляясь и глядя ему в глаза. Крепок оказался, промахнулся Пётр Семёнович. – Ну, значит, последнее, – усмехнулся Кавторанг. – И ты его сказал. Молча, не предупреждая, не пугая, выдернул из кармана пистолет и, ткнув в переносье урки, нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал неожиданно громко, отразившись от стен эхом. Вор рухнул навзничь с тем же презрительным оскалом на губах. Но уже без черепа. – Продолжим? – спокойно спросил Кавторанг. И эта хладнокровная расправа, без блатного разогрева, без истерических выкриков, угроз и долгих базаров, возымела своё действие. Как муху Кавторанг вора прихлопнул. И был готов прихлопнуть еще несколько, чтобы не жужжали. – Дай-ка я. А то ты всех тут положишь, – отодвинул Кавторанга Крюк. Прошёл вдоль строя. – Порядки наши вам понятны, Кавторанг доходчиво объяснил. А теперь я добавлю от себя. Смерти вы, возможно, не боитесь. Допускаю. Это достойно уважения. Только смерть для вас не самый худший выход. Отсюда. Не сговоримся, отправитесь вы на крытый режим, на «фунт», на четыреста граммов черняшки в прикуску с кипяточком, чтобы лишний жирок сошёл. Потом кум вас в пресс-хату определит, где вас «шерсть» ждёт не дождётся, которую вы на зоне опускали. Вы – их, они – вас. Любят они, когда к ним воров подселяют. Уж так любят… все по очереди. Слушают урки, щерятся злобно. Верно всё излагает Крюк – «пресс-хата» с опущенными для вора хуже смерти, оприходуют его по наводке кума и к параше приставят, биографию воровскую крест-накрест перечеркнув. Был вор авторитетный, а стал «петушок», которому ходу обратно нет и даже смерть от позора его не спасёт. – А может, здесь вас к сортиру приставим, дерьмо за бойцами чистить. Кто-то, кажется, языком предлагал?.. Можно и языком. Интересно будет посмотреть. – Беспредел это, начальник. – Может быть, только у нас здесь свои законы – не ваши. – А если мы сговоримся? – Жить будете. Причём хорошо. Камера у вас отдельная, можно сказать, со всеми удобствами, харч добрый, курево, чай, газетки, можете жить по своим законам, хоть в параше друг друга топите. После на зону вернётесь. Живыми. А кто не захочет дальше срок тянуть – на воле останется. – Сладко поёшь, начальник. А ну как кинешь нас, в деревянный ящик упаковав, когда мы дело сладим? – Может, и так, только вы всё равно в плюсе будете: поживёте лишние месяцы или даже год в тепле и сытости. Всё лучше, чем теперь в земле червяков кормить или в «пресс-хате» на насесте кукарекать. Смотрят воры на мёртвого приятеля своего, у которого из разбитой черепушки кровь и мозги по полу текут, и понимают, что не шутят с ними, не пугают. Предупреждают. – Что мы должны делать? – Стать проводниками в ваш блатной мир. – Сексотами нас сделать хочешь, начальник, чтобы нас честные воры на перо посадили? – Нет. Мне информация про ваши делишки без надобности, я не кум и не прокурор. – Зачем тогда? – Затем, что мы хотим на дно залечь или дело совместное с корешами вашими провернуть. – Не-а, за так никто вам помогать не станет, нет таких фраеров, чтобы за чужие грехи в огонь башку совать. – А мы не за так… – Крюк потянулся, раскрыл, толкнул ногой коробку. Ё-моё! Это же сколько в коробке бабок!.. – Расчёт будет купюрами или рыжьем – как захотите. Ну и в общак, естественно, отстегнём. Нам халява не нужна. – А если мы согласимся, а после вас кинем? – Не кинете. На тот случай мы компромат организуем: по запретке погулять попросим между колючками, что для правильного вора позор несмываемый, очко отдраить, а мы все эти ваши подвиги запротоколируем. – А если нет, если мы вас пошлём? – Тогда на карачки, и тоже в очко, но уже мордой, а сзади кто-нибудь пристроится. Вот и прикиньте: или при авторитете и при бабках, или с рожей в дерьме по уши. Крепко Крюк воров за грудки взял, знает, как их убедить. Куда там куму или прокурору. – А если не мы, а вы нас после сдадите? – Какой в том резон? Нам крепко дружить нужно, мы не то что закладывать, мы опекать вас будем, по вашей преступной лесенке продвигать. Всё выше и выше. В наших возможностях вы смогли убедиться, раз не на зоне теперь, а здесь стоите. Подумайте, мы не торопим – время ваше казённое. За сим общее собрание объявляю закрытым, дальше с каждым отдельно беседовать буду, а уж по душам или через колено – от вас зависит. * * * Собрались на беседу. – Когда? – В ближайшие дни. После будет труднее, – ответил Пётр Семёнович. – Того и гляди проверка нагрянет по головам вас считать. – Сколько сможешь за периметр вывести? – Шесть-семь человек, не больше. И то лишь максимум на неделю. – Кто пойдёт? – Я, Ржавый, Старлей и… – Крюк обвёл взглядом собравшихся. – И Студент.