– Чего с под меня надо? – Приютить нас на время, ксивы справить. После барыгу одного облегчить помочь на пуд «рыжья». Навар – фифти-фифти. Обузой не станем, за лишнее беспокойство башляем сколько скажешь. – Крюк вытащил и швырнул небрежно на стол пачку денег. Рваный оценил толщину пачки, но сам брать не стал, кивнул кому-то из шестёрок. Воровские обычаи, конечно, сила, но бабки свой вес имеют, который много чего перевешивает. – Лады. Серый – вор уважаемый, да и про тебя, Залётный, разные слухи ходят, за тебя базара нет. А это кто такие? – Эти со мной. За них, если что, я ответ держать стану. – И за этого? – Рваный указал на Студента. – Мутный какой-то фраерок. – Верно говоришь, только он на папашу-барыгу выведет и дверь открыть поможет. Без него много шума выйдет – там квартира что твой «медведь», только если «кулаком» ломать или динамитом. Так? Студент кивнул. – А тот, что на улице маячит, тоже твой? Срисовали, значит, Петра Семёновича. – Мой. Из врагов народа, вместе с нами на лыжи встал. – Ладно, твои люди – твоя беда. Приют дам, ксивы сделаю, но только сидеть вам здесь тихо, не кипишуясь. – Нам высовываться не резон, у нас менты на хвосте сидят. Рыжье возьмём и на дно. – Это не моё, это ваше дело. А Серому при встрече передай, что дела его добрые помню, поэтому и людишек от него принять всегда готов… * * * Кабинет в здании под рубиновыми звёздами. Два человека, известных всей стране. – Что, товарищ Берия, нового в твоем хозяйстве? Бомбу ты славную сделал, честь тебе и хвала. Чем еще народ наш порадуешь? – Восемьдесят восьмое НИИ работает над ракетой с ядерной начинкой. Генеральный обещает, что она сможет до Америки долететь! – Подарок нашим союзникам готовишь, Лаврентий? – Какие союзники? На войне были союзники, теперь враги. Разведка информацию дает, что Пентагон план «Шейкдаун» перекраивает в большую сторону. Хотят они теперь не на сто, а на сто пятьдесят наших городов четыреста бомб сбросить. – Ай-ай… Вместе с Гитлером воевали, руки друг другу жали, а теперь они желают СССР в пыль обратить. Хуже фашистов стали. Верно предупреждал товарищ Ленин, нельзя верить капиталистам, как лисы они, всегда норовят в чужой курятник влезть, на лицах улыбки, а за спиной дубина. Хм… хорошая картинка, надо нашим Кукрыниксам ее идею подсказать, пусть они обрисуют этих американцев, как они умеют. Смех – это тоже оружие. Запиши. – Сделаем, товарищ Сталин. – И ракеты тоже сделай – нельзя нам без них. Была бомба у одних только американцев, был соблазн бросить ее. У нас бомба появилась, остыли друзья-капиталисты. Теперь ракетная гонка. Отстанем – опять они захотят мускулами поиграть. Армия у нас, конечно, самая большая в мире, но только танками и пушками теперь войны не выиграть. Надеются капиталисты из-за океана нас достать, так чтобы своих солдат ни одного не потерять, а у нас миллионы сжечь. Неправильно это, всякий агрессор должен получить равнозначный ответ! Будет паритет, будет мир во всем мире. От нас с тобой он теперь зависит. Так что работай Лаврентий, гоняй своих ученых хоть в хвост, хоть в гриву, хоть палкой. Люди нужны – на любого укажи. Деньги – говори сколько, денег на такое дело не жалко. Сделал бомбу, сделаешь ракеты. Верю тебе. – Спасибо, товарищ Сталин. – Не меня благодари, советский народ, который пояса затянул, чтобы ты мог страну от новых врагов защитить. Николашка с трехлинейными винтовками против япошек и германцев воевал и тех не хватало, а мы авиацию подняли, танкостроение, флот построили… Теперь вот ракеты… Нельзя нам от врагов отставать, сожрут они нас, коли слабину почуют. В банду против нас, против Страны Советов сбились, лишь момента ждут, чтобы наброситься со всех сторон. Не успеем, опоздаем – не будет нам прощения. Встал товарищ Сталин, трубку в кулак взял, подошел к окну, глянул задумчиво… Куда? А может, и верно, хоть не велик росточком Сталин, но дальше других видит, от скольких угроз страну отвел, сколько врагов разглядел. Может, и ошибся в чем, но кто не ошибается? Из царской нищеты Россию поднял, крестьян с лошадок на трактора пересадил, войну выиграл, Гитлеру, который пол-Европы захватил, хребет сломал, послевоенную разруху в полдесятилетия одолел, советскую науку считай из ничего создал, а те бомбу атомную… Так может, и с Америкой совладает?! Смотрит товарищ Сталин в будущее и хочется надеяться, что на сто лет вперед видит, а может, и на двести. И будет народ его после него жить и процветать. И ракеты у него будут, и армия самая сильная в мире, и станков, и машин больше, чем у всех, и цены, как теперь, каждый год будут снижаться. А та Америка дружбы искать со Страной Советов начнет, а не ракетами ее пугать. Наверное, так и будет. Должно быть! Потому что не в одиночку товарищ Сталин, но с народом вместе в светлое завтра идет, и каждый готов, не щадя пота и крови, созидать и строить, так как помнят времена недавние, когда перед барином приходилось шапку ломать и всю жизнь десятину свою пахать, просвета не видя, и умирать в нищете, до того половину детей схоронив. Оттого не склонился народ перед Гитлером, миллионы сынов положил, свое право на новую жизнь защищая. И те, следующие поколения, которые за ними придут, смогут, конечно, оценить завоевания отцов и будут не грамоте уже учиться аз, буки, веди в слова складывая, но высшую математику изучать и право на жилье иметь и на отдых в народных здравницах, лечиться бесплатно и видеть себя равным среди равных, так как не будет буржуев и богатеев, чужим трудом свой карман набивающих. И это всеобщее равенство и равные права и есть главное завоевание социализма… Наверное, так думал товарищ Сталин, в окно глядя. Потому что хорошо помнил, как было, видел, что стало, и знал, что будет… И Берия думал и помнил. Как все прочие, с кем он в один хомут впрягся, под один кнут спины подставив, не Сталина-Джугашвили даже, под кнут мирового социального эксперимента, который они, который Ленин в семнадцатом году затеял, чтобы новую жизнь себе и детям своим и внукам с правнуками добыть. Все они от сохи. Каганович с четырнадцати лет грузчиком на мельнице работал, из тринадцати его сестёр и братьев половина умерли, Ворошилов с семи лет пастухом, Хрущёв на шахте… И все они вместе, все единой петлей стянуты, как бурлаки, и идти им только вперед, только против течения… А кто не хочет, не может, кто оступился, того никто жалеть не станет, ни товарищи по партии, ни народ, который ради новой жизни в гражданскую шашкой махал, своей и чужой кровью умываясь, и после треть века жилы в куски рвал… Вперед, только вперед, как на передовой, когда из окопа под пулеметы встал и дальше без оглядок и сомнений, чтобы или победить, или умереть!.. А иначе зачем было все то, что было… Со страной. И с ним тоже… * * * Лаврентий Павлович Берия по склонности своей был технарём. Сколько раз, уже будучи в больших чинах, он просил партию отпустить его учиться на инженера, напоминая, что по профессии он техник-строитель и хотел бы заняться любимым делом. Склонен он был делать то, что «ручками пощупать» можно – хоть мандариновые плантации разбивать, хоть высотки московские строить, хоть атомную бомбу создавать. Получалось это у него. В Грузии экономику с нуля до невиданных высот поднял, страну цитрусовыми завалив, сотни заводов и курортов отстроил. Но партия сама решает, кто ей и где больше нужен. В Москве Берия с товарищем Сталиным долгую беседу имел. – Взялись мы ряды чистить, чтобы страну от тайных и явных врагов избавить. Много их развелось снизу доверху… Мы ниточку потянули, а там целый клубок змеиный сплёлся. Потом дела почитаешь, где преступники чистосердечно в своих преступлениях признаются: как на японцев с американцами работали, как народу нашему вредили, как товарища Сталина убить хотели. Расслабились мы, допустили, не разглядели вовремя. Наша вина. – Но товарищ Ежов обещал очистить партию от скверны. – У товарища Ежова случилось головокружение от успехов. И не у него одного. Вот Никита дополнительный список прислал: восемь тысяч имён под высшую меру просит. Всё мало ему, всё неймётся. Я ему в ответ «Никита Сергеевич, вы свободны, мы от тебя устали». Так не понимает, линию свою гнёт, пришлось ему по-простому сказать: «Уймись, дурак». Разве так можно? Люди с мест пишут, что много лишних честных работников мы забрали, а кого-то, напротив, проглядели. Нехорошо всё это. ГПУ – меч, но и щит, который защищать должен. Так Феликс учил, когда ВЧК создавал. А товарищ Ежов зазнался, выше партии себя поставил, в заблуждение руководство ввёл. Сколько лишних людей пострелял… Разобраться надо в работе органов. Слушает Берия и не понимает, куда товарищ Сталин гнёт: или искренен он, или чего-то замышляет, о чём только он один знает. – Думаю, ты сможешь, Лаврентий, разобраться с перегибами и дать верную оценку. Не должны мы во всяком человеке врага видеть, но и расслабляться не можем. Надо учиться отделять зёрна от плевел. Иди, Лаврентий, работай и лично мне докладывай о результатах. Через пару недель лёг на стол товарища Берии список приговорённых, почитай, триста с лишним душ под высшую меру подвели. Читает он и мрачнеет: знакомые имена в том списке попадаются, всё больше грузинские, с иными людьми он встречался, с другими соседствовал, с третьими работал вместе, с четвёртыми дружбу водил, а кто-то выручил его в трудную минуту. И надобно ему на список резолюцию наложить, которая пуле в затылок равна. Понимает Лаврентий, что проверяют его, что после этого списка ходу назад ему не будет. Обрубили ему корни, не примет его Грузия, несмотря на былые заслуги. – Сомневаешься, Лаврентий, считаешь, что ошибаются органы? – смотрит товарищ Сталин прищуром испытующе, отчеркивает ногтем в списке имена. – Может быть… Ежов много лишней крови допустил. Ты посмотри сам, разберись, я тебе верю. Невиновных отпусти, только чувствам своим не доверяй, враг может под любой личиной таиться, в самое сердце заползти. Дружба – это хорошо, это правильно, но допускать мягкотелость к истинным врагам народа мы не можем, не должны. Ты предашь – я тебе приговор вынесу, я предам – ты меня не жалей. Дело социализма выше личных симпатий. В трудное время мы живём, Лаврентий, враги на границах голову поднимают, не сегодня-завтра война… Не можем мы расслабляться, не можем сантименты допускать. Теперь врага пожалеем, завтра он нам в спину нож воткнёт. Иди, Лаврентий, суди-решай… под свою ответственность… Листает товарищ Берия дела, где чистосердечные признания подшиты, показания свидетелей, разговоры разные нехорошие… Ну кто этих людей за язык тянул!.. Отпустить их теперь – значит самому голову в петлю сунуть. Они вновь чего-нибудь сболтнут и его за собой потянут. Нет, не может он… Зачем они на себя и на друзей своих показания давали, зачем топили друг друга на очных ставках? Такую паутину сплели, что не выпутаться. Может, было что? Дыма без огня не бывает, а может, и не было, теперь это не важно, они сами себе приговор вынесли. Помочь им – значит вместе с ними на скамью подсудимых сесть… Пододвинул товарищ Берия список и единым росчерком поперёк страницы написал: «Согласен!», и подпись свою поставил. * * * Барыгу решили брать ночью. Все лихие люди предпочитают обделывать свои делишки в темноте, когда честные граждане в подушку сопят. Что грабители, что НКВД. – Первыми пойдём мы с сынком, – распоряжался Крюк. – Остальные после. Твои, – махнул он на урок, – пасут улицы и проходные дворы, и если что, утаскивают за собой ментов. – Мы ментов, а ты «рыжье» со «звёздочками»? – Не дрейфь, куда мы денемся, когда все дырки твоими шестёрками запечатаны? И зачем бы нам вас с собой тащить, если кинуть хотели? Мы по-тихому войдём, закроем барыге сопло, чтобы фраер не запел, вы – следом. Шмонаем хату, срываем куш и линяем по-быстрому, пока кипеш не поднялся. – А если хата на кукане, если ее менты пасут? – Тогда, считай, вам фарт вышел, а нам труба и новый срок мотать. Всё, хватит баланду травить, если подписался – пошли, нет – мы сами барыгу оформим в лучшем виде и куш между собой раздербаним. – Не пыли. Считай, мы в деле… В четыре утра в дверь постучали. Очень уверенно и настойчиво. – Открывайте! И снова постучали. Сапогами. За дверью завозились, звякнула пудовая цепочка, и в образовавшуюся узкую щель кто-то глянул. Глянул и… увидел! Мать честная!.. За дверью в луче карманного фонарика мелькала малиновая фуражка и чьё-то суровое, как с агитплаката, лицо. Вот и форма эмгэбэшная, которая без толку в каптёрке пылилась, пригодилась. Но дело даже не в форме, а в напоре, в голосе, в выражении лица. – Немедленно откройте или мы выломаем дверь! – А у вас есть какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность? – вздохнули за дверью, всё ещё на что-то надеясь. – Имеется! Вот он! – В щель ткнулось воронёное дуло револьвера. – Еще какие-нибудь документы требуются? – Нет, спасибо… Загремели, застучали, зазвенели многочисленные засовы и задвижки. Из-за соседней двери высунулась всклокоченная женская голова.