– У меня все транспорты на подходах немцы топили, а если кто прорывался, мы палубы ранеными заполняли. Нет у меня лишних мест для дезертиров. – Послушай, Кавторанг, лично мне ты симпатичен, и я тебя понимаю. Но есть закон. И есть рапорт политрука Кожевникова. На хрена ты их перед строем шлёпнул, не мог тихо, в окопчике, пристрелить, чтобы никто не видел? Или в поле, и списать на боевые потери. А ты спектакль устроил… Шапито со зрителями… Теперь делу обратного хода нет. Налицо превышение служебных полномочий. – Я же говорю: они к немцам хотели… – А доказательства где? Вот, к примеру, Кожевников не исключает, что они хотели «языка» добыть или патроны на нейтральной полосе собрать. – Откуда он это может знать, когда носа из блиндажа не высовывал? Сука… – Это уже лирика. Есть факт самоуправства, есть рапорт, показания свидетелей и никаких обеляющих доказательств. – Что мне будет? – Это трибунал решит. Скорее всего, если по совокупности – расстрел. Я, конечно, смягчу как смогу, но и ты должен помочь следствию, вину свою осознать, а не брать нас на глотку. Может, штрафбатом отделаешься… Хотя чем штрафбат от высшей меры отличается?.. – Проходи, Кавторанг. За что к нам, в штрафбат? – За превышение. – Что, с каким-нибудь генералом бабу не поделил? – Майор пролистнул «сопроводиловку». – Понятно. Садись. Чай будешь? Вот шоколад немецкий, вчера разведка притащила. Странная встреча, не по уставу, никто во фрунт не стро́ит. – Удивляешься? Привыкай. Я такой же офицер, как и ты, только при погонах. И в звании на два шажка ниже. У нас тут всё по-простому, иначе нельзя, иначе в первой же атаке пульку схлопочешь. Там, в углу, сапоги немецкие, бери вместо своих обмоток, в окопах грязи по колено. Ну да, не по форме, только у нас тут свои уставы писаные и неписаные, и лучше их сразу понимать. Вопросы? – Говорят, в штрафбате оружие в бою брать надо? – Кто говорит?.. Дураки говорят, штрафбат, считай, элита армейская – сплошь офицеры, каждый свой манёвр знает. Кое-кто академию Генштаба оканчивал. Это на фронте на передок «мясо» гонят, а мы товар штучный, мы прорывы обеспечивать должны, чтобы генералам лишних звёздочек добавить. Командование нас по первой категории обеспечивает, даже не по штату, по запросу: нужен трофейный пулемёт – будьте любезны, только оборону проломите… Артиллерией поддержать – от соседей стволы подтянут. Жратва соответственная… И служба поспокойнее будет, чем в обычных частях, без муштры и придирок за форму, трофейное оружие… Местные политработники с чекистами лишний раз к нам не суются. Мы ведь напрямую командованию фронта подчиняемся, так что сильно нас не ухватишь, а дальше штрафбата не пошлют. Воля. Сам всё увидишь, если в первом бою не убьют. Я ведь тоже из штрафников. – Выжил? – Бери круче. Не поверишь, загремел в штрафбат, а на передке затишье: ни мы не лезем, ни фрицы. Лето, фрукты в заброшенных садах, речка… Курорт, твою мать. Три месяца без выстрела просидел. Во как бывает! А в строевую часть вернулся – сразу прилетело… Хотя врать не буду, горячо бывает, нами ведь все дыры затыкают, как той затычкой… В землянку ввалился человек, капли дождя с плащ-палатки на земляной пол сбрасывая. – Знакомься, капитан Егоров, заградотрядом командует, наш тыл держит. Капитан сбросил плащ-палатку, плюхнулся на скамью. – Водка есть? Наливай. – Выпил, крякнул довольно. – Слышь, майор, я тебе дезертиров пригнал, численностью до отделения, выловил по тылам. Объяснил им как мог, что нужно не по кустам зайцами скакать, а Родину защищать. Так что теперь кое у кого носы слегка на сторону свёрнуты, но ты внимания не обращай – прониклись они. Принимай пополнение по списку. – Я просто так не могу. – А ты моги… Тебе не сегодня-завтра на фрица идти, у тебя каждый штык на счету, а ты выёживаешься… Кто погибнет – хрен с ним, кто живой останется – оформишь после как надо или в тыл сдашь. Если неделю боя не будет – я тебе целую роту сформирую, век благодарить будешь. – Покосился на Кавторанга. – Свеженький? – Егоров протянул руку. – Морячок? Вместе воевать будем. – Я в атаку бегать, а вы в спину стрелять? – не сдержался, спросил Кавторанг. – Дурак ты, хоть и морская душа. Зачем же мне в тебя стрелять? Если я вас всех положу, то немец по вашим трупам ко мне в окопы пожалует, а у меня бойцов с гулькин хрен, и патроны все на вас уйдут. Я что, самоубийца? Коли я побегу или хоть на шаг отступлю, то меня в штрафбат не пошлют, меня сразу к стенке прислонят без суда и следствия. Нетушки, ребята, я вашу работу делать не намерен, я вас за шкирку, по морде – и обратно на передок. Ну или в свой окоп посажу, и тогда уже вместе отбиваться будем. А кто от меня дальше побежит, тот пусть не обижается… Такое мое слово. – Вытащил карту. – Показывай, майор, своё хозяйство, где ты, где фрицы, где точки огневые… Они склонились, зашарили карандашами по карте. – Понятно. Соседи справа у тебя хреновые: сплошная Азия, «моя твоя не понимай». Надавит фриц, побегут до самой Алма-Аты, задницами сверкая. Я их, конечно, усилил, придал пару бойцов с пулемётом, но не факт… Ты там посматривай. Если совсем худо будет, кидай ракету, я с тыла поднажму. Такая моя диспозиция. Ну всё, бывай… Сто грамм на посошок. Не жмись, у тебя, знаю, есть. Штрафбаты по первой категории снабжаются. Выпил, закусил, ушёл. – Что, Кавторанг, смотришь? Думал, они для стрельбы в спину? – Грешным делом, думал. Разговоры такие ходили. – Это нарочно слухи распускают, чтобы бойцам страшнее было. Нормальные мужики, окопники, которым по уставу дезертиров ловить и в строй возвращать. А коли не по уставу, то сильно им не хочется с немцами на кулачках сходится, вот они и ловят, и вразумляют беглецов, оборону усиливая. Ну, а худо будет – вместе в окоп сядем, они медальки выслуживать, вы – прощение… Всё. Ступай. Но, на всякий случай, знай: у нас, конечно, вольница, иначе нельзя, но если что, если слабину дашь, я тебя лично пристрелю или кто-нибудь из бойцов, можешь даже не сомневаться. У нас бегать не принято, никто за тебя на пулемёты не полезет, в этом мы все равны. И в ранение, когда ты на ногах и стрелять можешь, я не поверю. Если от меня уйдёшь, то тебя наш приятель капитан в тылу подловит и под трибунал второй раз отдаст. А это уже не штрафбат, это пуля в затылок. Понял?.. Кивнул Кавторанг. Что тут не понять: всё как на «пятачке». Не всё по уставу, но всё по закону военного времени. Вечером в блиндаже Кавторанг знакомился с личным составом. – Гляжу, тельник у тебя… Морячок? – Морская пехота. – Понятно. Бескозырку набекрень, ленточку в зубы, и айда месить, маму с папой поминая… Знакомое дело. Я тоже из морских. – Боец выпростал из-под гимнастёрки тельняшку. – Был морская душа, теперь портяночник. За что в штрафбат? – На пятачке пару дезертиров расстрелял. – А я за водку. – Как это? – А вот так… В тылу крыска одна завелась: интендант, тётю его во все места, сто граммов боевых водичкой разбавлять догадался. Падла! Мы, конечно, недостачу градусов учуяли и следствие учинили, так что он все зубки в ведро сложил. Только чёрт меня дёрнул ему же его водку до ватерлинии залить, во все клюзы. – Как это? – Вот так. Перевернули, маковкой к земле-матушке припечатали, ножками к небу развернули и пол-литра влили по самое не хочу. Чтобы, гнида, напился на всю жизнь. – И что? – Полилось фонтанами через все пробоины, как после торпедной атаки. Еле в госпитале откачали. Ну, мне и впаяли по полной за издевательство над вышестоящим командиром. А за что? Я, можно сказать, человека от пагубной привычки спас, он теперь до конца жизни нос от водки воротить будет. И не только нос… Ржут бойцы, хоть сто раз этот рассказ слышали. – Ладно, располагайся. Чего надо будет, завтра по списку получишь. У нас с этим без проволочек… Только назавтра получить ничего не удалось, потому что на рассвете немец в атаку пошёл, припечатав артиллерией так, что не вздохнуть. – Полундра, мать вашу! Разбежались штрафники, командовать ими не надо. Всяк своё место и свой манёвр разумеет. Кого-то в окопе накрыло, оторвало ноги-руки, и выслужил он прощение у Родины своей. Кого-то упокоило навек. – Кавторанг, душа твоя полосатая, держи автомат и дуй на правый фланг… Бегом, бегом! А дальше бой. Где низ, где верх, где мама родная – не разобрать. Стихла артиллерия, ушли взрывы в тыл, значит, сейчас пожалует пехота немецкая. У комбата гимнастёрка в крови, рука висит плетью. – Без команды не стрелять! Но штрафникам и так всё понятно, не новобранцы, в белый свет, как в копеечку, палить не станут. – Разобрать цели. Пулемёты на бруствер. Идут немцы перебежками, периодически залегая. Но нет выстрелов навстречу. Они смелеют, иные в рост встают, может, и нет там, в окопах, никого, может, вымели всех иванов артиллерией? Метров четыреста осталось… Спокойны штрафники, сосредоточенны. Здесь сплошь офицеры, не один месяц на передке, всякое видели, понимают, что теперь бояться поздно, теперь драться нужно. Твёрдо замерли пальцы на спусковых крючках, под правую руку гранаты разложены. Кто-то под каску бескозырку поддел и ленточку в зубах зажал. Или крестик из-под рубахи тянет… Когда смерть в глаза заглядывает, любой маму и бога поминает. Кавторанг в окопе примостился, землю отгребает, обзор расчищая. Автомат в сторону отложил, винтовку перехватил, немецких офицеров в наступающей цепи высматривая. Из автомата что горохом по воробьям палить, а если – в цель, и руки откуда надо растут, то в самый раз трёхлинейка будет. Вот этот, справа, по повадкам, по командам, которые отдаёт, по оглядкам вокруг, по жестам – ротный. Ему та пуля. Выбить офицеров – первейшая задача, солдаты без командиров на рожон не полезут, оно им надо? Залягут по воронкам отдыхать. Взять офицера на мушку, повести… Первый выстрел самый результативный, промахнёшься – он после зайчиком между камушков скакать будет, хрен его выцепишь. Не крик, шепоток по окопам: – Приготовиться… Идут немцы редкими цепями, чтобы разом под пулемётные очереди не угодить. Вояки… За просто так жизни свои класть не желают. – Огонь! Плавно потянуть спусковой крючок. Выстрел!.. Немец словно на стену с ходу наткнулся, отшатнулся назад, упал ничком, ножками о землю стучит. К нему солдаты бросились, значит, верно, командир, хотя и без знаков различия. Теперь винтовку побоку и по площадям палить. Справа «максим» стучит, сжёвывая ленту за лентой. Немцы залегли, но не побежали. Огрызаются, постреливают, огневые точки засекают. Грамотно у них это поставлено, сейчас выявят пулемётные гнёзда и артиллерией накроют или юнкерсы наведут. А уж потом, как по паркету… Это только наши грудью на пулемёты прут… – Прекратить стрельбу!