Часть 32 из 50 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Тишина… Затаились штрафники. Тоже не первый год на войне, научились.
Расчёты пулемёты с брустверов сбросили, на запасные позиции потащили, в три погибели согнувшись. Потому что они не пушечное мясо – штрафбат, понимают, что на одном месте лучше не засиживаться. Тут тебя или снарядом припечатают, или снайпер найдёт.
Тревожная тишина, на нейтралке немцы шевелятся, отползая назад.
– Ну всё, сейчас минами накроют…
И верно: захлопали за леском миномёты. Ахнули взрывы, кустами землю вздыбив, больше всего там, где пулемётные гнёзда были. Несколько мин аккурат в окопы легли, разнося в куски бойцов, куроча оружие. От мин за бруствером не схоронишься, они как дождик, они сверху падают…
– Приготовиться!
Поднимаются оглушённые, засыпанные грязью бойцы, отряхиваются, проверяют оружие.
Встали немцы, пошли…
– Огонь!
Теперь уж кто во что горазд. Пулемёт, тот что слева, молчит, видно, нашли его мины. Худо дело…
– Гранаты!
Подхватить гранату, дёрнуть за кольцо, что есть сил швырнуть как можно дальше, и тут же следующую, и еще… Не дать немчуре приблизиться, чтобы они не закидали окопы уже своими «колотушками». Граната в окопе цель всегда найдёт, не спрячешься от неё, не приляжешь за камушек, не нырнёшь в воронку.
Отхлынули фрицы, откатились, затихли.
Ну всё!.. Зарывайся, ребята, в землю. Как кроты, по самую маковку. Хрен с ней, с грязью, ложись, плюхайся хоть в лужу, скреби землицу, тяни на себя сверху труп. Сейчас немцы отыграются…
Ударила по окопам артиллерия, мешая живых людей с грязью и мертвецами. Не по площадям лупят, куда надо бьют, умеют воевать гансы!
– Корректировщик!.. Там, на церковке! – орёт оглушённый комбат, биноклем вокруг шаря. – Огонь по проёмам!
Стреляют, кто высунуться смог. Попасть не надеются, но хоть припугнуть, заставить спрятаться. Связист ручку телефона крутит.
– По церкви, что справа, по куполу, дай огня осколочным! – просит командир.
Где-то в тылу «пушкари», навалясь разом, орудия ворочают, загоняют в казённики снаряды.
– Огонь!
Взрыв левее церквушки.
– Право десять! – орёт в трубку командир. – Три снаряда! Не подведи, бог войны!..
Ухает батарея. Кирпичами и обломками досок взрывается церковь. Летят во все стороны осколки и разбитые на обломки лики святых…
– Занять позиции!
Прут немцы. Теперь не обороняться, теперь атаковать надо, чтобы сблизиться, уйти из-под орудийного огня и возможной бомбёжки. Понимают это штрафники, которые не по одному академическому курсу прослушали и не одну войну прошли. Кто-то и финскую зацепил. Сблизиться, слиться, чтобы без крупных калибров, чтобы глаза в глаза.
Примыкают штыки, у кого винтовки, тянут из ножен финки, расчехляют сапёрные лопатки. Злые, обречённые…
Откуда-то в окопы свеженькие, без пылинки, бойцы посыпались. Заградотряд.
– Здорово, славяне! – весело кричит капитан. – Живы ещё? Смыли кровью?..
– Ты как здесь?
– Приказ помочь огоньком. Ну и проследить… Давай вперёд, я прикрою.
Рассыпались по окопам. Бросили на бруствер ручные пулемёты.
– А что не с нами?
– С вами – бог… На войне у каждого своя работа, моя – вам жопы прикрывать.
Вовремя пришли, могут, конечно, и в спины пальнуть, но это вряд ли. Штрафников подталкивать вперёд не нужно, для них атака – это возможность выжить, а если умереть, то не от шального снаряда, а врагу в глотку вцепившись.
– Вперёд! – вопит комбат, пытаясь вскарабкаться на бруствер, только рука его перебитая плетью висит. Кто-то подсадил, толкнул снизу. – За Родину, мать вашу! Ура!..
Выстрел. Пуля впечаталась командиру между глаз, так что из-под каски красным брызнуло, и осколки черепа по спине. Снайпер!.. Знает своё дело – офицеров выбивает. Но только расчёт у него неверный – здесь все офицеры, здесь рядовых нет.
– Вперёд!..
Застучал навстречу пулемёт, сбив с ног первую цепь. Но сзади от своих окопов заработали на вспышки стволы заградотряда, давя огневые точки.
– Ура!..
Бегут штрафники, не для того, чтобы победить, а чтобы выжить! Допрыгали, доскакали, сцепились с поднявшимися навстречу немцами. И тут уж пулемёты не в помощь, тут всеобщая свалка. И уже винтовки с автоматами побоку – куда стрелять, когда кругом свои? И чужие тоже. Тут только ножи и приклады. Или ногой в пах, или пальцами в глаза, хоть зубами за горло. Не драка это – смертоубийство, где или ты, или тебя. Рычат, матерятся в душу, в бога штрафники. Скалятся, ревут немцы, поминая своих и чужих «мутер». Катаются все по земле, за глотки друг друга ухватив. Кровь хлещет, пальцы умирающих землю скребут, ногти ломая. Крики, чавканье штыков, терзающих живую человеческую плоть, хруст костей…
Давят немцы, много их, слишком много…
Пятятся штрафники, истекая кровью, огрызаясь, бойцов теряя.
Но рык сзади такой, что все крики и стоны перекрывает:
– Стоять, мать вашу!.. Приказываю! Ни шагу назад! – Это капитан из заградотряда. – Назад! Перестреляю как собак! – Маячит башкой над бруствером.
Рядом его бойцы автоматами ощетинились.
– Огонь!..
Разом застучали автоматы. Веером прошли над головами бегущих очереди.
Но пятятся, отступают штрафники.
– Трусы!.. Дерьмо собачье!
Выпрыгнул капитан из окопа, глаза кровью налиты, в одной руке пистолет, в другой заточенная лопатка сапёрная, за голенищем сапога финка.
– Назад, мамкины уроды!
Врубился в свалку, раздавая пинки, колотя по головам, по плечам, куда ни попадя, рукоятью пистолета. Рядом его бойцы прикладами любовь к Родине вколачивают.
– Назад!
Проскочил со своими бойцами, вошёл, рубя лопаткой направо и налево, как нож в масло в немецкие порядки, сам того не заметив.
– За мной!..
Остановились штрафники. Дрогнули немцы, покатились, побежали.
– Давай за ними! – орёт капитан. – Бегом, маму вашу растуды в качель! Не давай им оторваться, а то вас со вторых траншей покосят.
– Подмогнёшь?! – кричит на ходу кто-то.
– Хрен вам в рыло… Дальше сами! Сами!
– Зачем тогда пришёл?
– Затем, что если бы я к вам не пришёл, они бы ко мне пришли. Один чёрт. Там бы я ни их, ни вас не остановил. Вы драпальщики известные, до Урала готовы бежать! Давай вперёд, искупай кровью вину! Я и так своих бойцов потерял…
Бегут штрафники, на пятки немцам наступая. С ходу вышибли первую линию обороны. И дальше пошли гнать, стреляя в спины, топча и добивая раненых и тех, что руки подняли. Без жалости, без сожаления. Потому что в атаке, когда схлестнулись лоб в лоб, человек становится зверем, хищником, загоняющим жертву. И тот, кто побежал, кто слабину дал, повернувшись к противнику спиной, тот обречён, он остановиться и огрызнуться уже не сможет. Если, конечно, нет у него в тылу заградотряда.
Позади кустами встали взрывы, накрывшие оставленные позиции. Всё! Хана капитану и бойцам его, сам подставился, думая в окопах отсидеться.
– Вперед!..
К вечеру штрафников отвели в тыл, посадив на их место стрелковую часть.
– Спасибо, – поблагодарил какой-то залётный генерал. – Добрую работу сделали. Искупили. Кровью искупили.
Своей. И чужой…
Ведь война – это кровь. Смерть. И злоба к врагу. К заградотряду, который вперёд погнал. И к себе самому тоже. Потому что надо убивать, чтобы жить. А кому-то умереть, чтобы выжил ты. И мелкая, подленькая радость, что это он, а не ты. А ты жив. Пока. Всё еще… Вопреки всему… Сегодня ты, а я – завтра.
– Держи, Кавторанг, погоны и ордена свои. Здесь распишись… Повезло тебе, искупил и жив остался. Твоих штрафников там две трети полегло, а у тебя ни царапинки. Не иначе, заговорённый ты…