А может, и так… Второй год Кавторанг воюет без продыху, с передка не выбираясь, и ничего – жив пока. А будет ли жив завтра – кто о том знает… * * * – Ты знал? – Нет, – покачал головой Пётр Семёнович. – Самого, как обухом по затылку… Может, так, а может, и не так. Может, юлит Пётр Семёнович. В чужую душу не заглянешь и ничего там не разглядишь, хотя даже с фонарём. – Что теперь будет? – Показательная порка. – Догадываюсь… Личный состав выстроили во внутреннем дворе. Все догадывались зачем. Перед строем поставили отказников. Чуть подальше вывели воров, которых с зон выдернули. Вперёд вышел Партизан, перебрал какие-то бумаги, глянул исподлобья, скомандовал: – Фролов… Ну, чего молчишь, отвечай, как положено. – Я! Фролов! – Добегался, сукин сын! Теперь слушай… – Партизан поднёс к глазам бумагу: – Твой отец, Илья Фомич, тысяча восемьсот девяносто третьего года рождения, старший брат Николай Ильич Фролов, средний брат Семен Ильич Фролов приговорены к высшей мере наказания по статье… Ходатайства о помиловании отклонены, приговор приведён в исполнение десятого двенадцатого. Вот соответствующий акт и приложенные к делу фотографии. Младший брат Алексей Ильич Фролов получил двадцать лет лагерей по пятьдесят восьмой статье с отбыванием в Особлаге. Фроловы – сестры Авдотья, Елена, Марфа и мать Зинаида Кузьминична лишены всех гражданских прав и отправлены в ссылку в Казахстан. Вся недвижимость и имущество изъяты в пользу государства. Дети, не достигшие десяти лет, определены в детские дома и колонии… Стоят отказники, головы склонив. Из-за них гнезда родовые в прах рассыпались, по их вине отцы с братьями жизни лишились. – Харитонов… Твой отец Харитонов Флор Игнатьевич… Братья… Сестры… Свояки… Второй список. И следующий… Толпятся в сторонке воры, переглядываются настороженно. Такие, значит, здесь порядки. В сравнении с ними любая зона – дом родной. Понимают, что не пугают их, когда грозят в парашу окунуть, что слова здесь с делом не расходятся. Если тут своих не жалеют, то для них заступников точно не найдётся. Зачитаны списки. Но не закончен расчёт. – По порядку номеров… – Первый… второй… третий… – Каждый десятый – выйти из строя! Шагнули бойцы вперёд, замерли. Лица бледные, губы сжаты. Проходили уже, знают… – Следуя принципу круговой поруки, наказанию подлежит не только виновный, но и его подразделение. Не распознали врага, не остановили, значит, будете отвечать. За него. Пауза. Длинная. Страшная. – Объявляю приказ. У каждого десятого бойца будет взят под стражу и отправлен в лагерь отец, либо кто-то из братьев, либо за неимением таковых, сёстры или мать… Лучше бы каждого десятого расстреляли, чем вот так… Так ведь и без этого не обойдётся. – Кроме того, из их числа двое будут подвергнуты высшей мере наказания. Кто именно – определит жребий. Так что пускайте, мужики, шапку по кругу. С ненавистью смотрят бойцы на отступников, из-за которых их близкие пострадают, горюшко через край хлебнут, а кто-то и сам теперь жизни лишится. – Кто готов привести приговор в исполнение – шаг вперёд! Стоит строй, не шелохнувшись. В своих ведь стрелять придётся, с ними из одного котла хлебали, на койках рядом спали. Да и в чём их вина, не к врагу же они перебежали. Сталин, вон, после войны всех дезертиров помиловал и даже полицаев, на которых крови не было. А тут… – Повторяю! Добровольцы, шаг вперёд! Но никто, ни один, с места не сдвинулись. Смотрит на них Пётр Семёнович, понимает, что хотя это и не открытый бунт, но тихий саботаж, который следует в зачатке подавить, пока он в открытое противостояние не перерос. Дашь сегодня слабину – завтра они солдатские комитеты начнут выбирать, командиров на штыки поднимать и по домам разбегаться. Не может армия без дисциплины, не могут они в их положении казацкую вольницу допустить. Подозвал командиров. – Нужны какие-то разъяснения или всем всё ясно? Кавторанг? – Как божий день. Если теперь над ними верх не взять, они на шею сядут и ножки свесят. Проходили, знаем. Молчаливое неповиновение командиру – тот же бунт. – Тогда действуй, Кавторанг, у тебя авторитет и глотка лужёная. Не справишься – в их строй встанешь. Как на фронте. Всё так. Командирский хлеб на войне тоже не без горчинки: пригонят тебе роту новобранцев, которых только что от титьки мамкиной военком оторвал, и прикажут высотку брать. Погонишь их матом, пинками и прикладами на пулемёты, а они на первой колючке сопли и кишки гирляндами развесят и в воронках, маму вспоминая, в комочки свернутся. Может, треть только живыми в окопы вернётся. И вроде нет твоей вины: первый бой, тут кто угодно в штаны наложит, но только кого это волнует. Был приказ, который не выполнен – иди-ка сюда, командир! Оружие на стол, погоны с плеч долой, и топай под военно-полевой суд, а после к стенке или в штрафбат. Потому что не справился, не смог, не взял высотку, с которой теперь фриц мины кидает и пулемётами стрижёт, уже других, новых бойцов, с грязью мешая. И вина в этом твоя! Встал Кавторанг, ножки расставил, кулаки как гири висят, глаза кровью налиты. Чисто бычок. – Значица так, бойцы, шуры-муры разводить с вами мне некогда, я вам не мамка – слюни с губ слизывать не стану и попки подтирать тоже. Если это бунт, то подходи по одному ответку держать. – Кавторанг поднял пудовый кулачище, которым запросто с одного удара консервы в лепёшку мял. – Ну, кто готов в открытую? Молчат бойцы. – Чего сопли жуёте? Нет героев лоб в лоб сойтись? Или вы языки друг дружке в жопу засунули? Герои, маму вашу за узду… Разнежились на простынях крахмальных, забыли службу. Дисциплина – основа армии… – Мы не армия… – Кто сказал? Иди сюда, чего за спинами прячешься? Вышел боец. – Повтори, что произнёс. – Мы не армия, мы вообще непонятно кто и зачем. – Не армия, говоришь? А кто, банда урок недорезанных? Ну, тогда давай как в банде, по их правилам. И Кавторанг, слова больше не говоря, пнул бойца, не жалеючи, мыском ботинка между ног, и когда тот от боли и неожиданности согнулся, ударил снизу в скулу так, что тот как мячик метра на два отлетел, затылком в асфальт впечатался. Подскочил, насел сверху, глаза растопыренными пальцами надавил. – Хотел, как блатные, не скули! У урок свой устав, можно и так. Боец задёргался, замычал. Командиры с испугу потянули из карманов оружие. Никто от Кавторанга такой прыти не ожидал. – Ну что, как урки или как в армии? – В армии, – прохрипел боец. Кавторанг разжал пальцы. – Тогда поднялся, оправился, утёрся и встал в строй. Еще у кого-нибудь вопросы имеются? Ну какие тут вопросы, когда всё так наглядно и доходчиво. – Равняйсь!.. Смирно!.. – рявкнул Кавторанг. Строй подтянулся. Это важно, ломать личный состав через самые простые в исполнении команды. И не перегибать. – В общем так, мужики, – уже вполне миролюбиво сказал Кавторанг. – Кто хочет как на зоне, тот пусть идёт вон туда, к ворам. Им шестёрки не помешают. После мы и вас, и их перекуём. А кто желает по уставу – милости прошу ко мне. Сахарной жизни не обещаю, но в петушарню никого загонять не буду. Честно служить станем, честно умирать. Середины не будет. В одной лодке мы плывём, и либо выгребем, либо все потонем, это я вам уже как моряк говорю. Такая наша судьба… А теперь слушай мою команду! Земляки или друзья предателей, два шага вперёд! Вы с ними хороводы водили, вам и приговор в исполнение приводить. При неподчинении новый расчёт на каждого десятого. Из строя вытолкнули несколько бойцов. – От вас тоже человечек, – обернулся Кавторанг к ворам. – Вам душу из человека вынимать не впервой. – Зарезать – пожалуйста, а ваше оружие в руки брать не будем. – Да вы что? – театрально удивился Кавторанг. – Тогда я объявлю приговорённым амнистию, если они вас тут, прилюдно оприходуют. Думаю, они против не будут. Ребята вы гладкие, упитанные, не каждая баба такими формами похвастаться может, вон какие ряхи и задницы наели. – А ответку за беспредел держать, когда на зону вернёшься, не боишься? – А я не вернусь. Нет мне туда ходу. И вам тоже. Нам, как на фронте, или в землицу, или до полной и окончательной победы. Впрочем, у вас альтернатива есть: в «гарем» вас всегда примут. Воры аж зубами заскрипели. Потому что видели тогда и теперь… Кавторанг – не начлаг и даже не кум, с ним не столкуешься, на испуг не возьмёшь, и на ножичек не насадишь, он сам кого хочешь напугает и в бараний рог скрутит.