– Кто без оружия – отходи в сторону, рук не опускать, строй не нарушать. Значит, шмон будет. Тянутся бойцы, растёт куча оружия. Задние ряды напирают на передние, отчего те сдвигаются вперёд. – Кто командиры?.. Сюда вышли. Командиры шагнули из строя, пошли на голос. – Стоять! Встали. И что дальше? – На территории кто-нибудь еще остался? – А ты поди, проверь. – Кто сказал? – Ну я, – сплюнул на землю Крюк. Сзади потянуло дымком. Что такое? – Сволочи, бумаги подожгли! Карпенко! Бери свой взвод и переверни там всё вверх дном, чтобы ни одной бумажки не пропало. Бегом! Взвод рысцой побежал к распахнутым воротам. А дальше… Дальше взвод полез в здание. Буром, на дурачка, видно, уверовали в свои силы или потому, что торопились. Растянулись по коридору, ощетинившись стволами и вышибая ногами двери. Пусто. Никого… Везде – никого… – Оттуда запах! – Быстро! Побежали, чтобы приказ исполнить, чтобы ни одной бумажки не потерять. Вышибли дверь, а там дым такой, что не продохнуть и что-то, мерцая, полыхает как костёр в тумане. А это костёр и есть, только не дрова горят, а папки! – Кравцов, быстро за водой. Всем отделением! Найдите ведра. Не найдёте, хоть гимнастёрки мочите! Побежало, громыхая по полу, отделение Кравцова туалет искать… Остальные метнулись в кромешную тьму огонь затаптывать. Но не добежали. Из черноты, как из преисподней, их схватили сильные руки, перехватили рты ладонями, чиркнули заточками под кадыками. Что-то забулькало, закапало на пол… Но гудит, трещит пламя, приглушая звуки. – Эй, что там у вас? Тишина. Еще несколько солдат сунулись в дым и пропали, как сгинули. – Вы где, чего молчите? Страшно, жутко, когда уходят бойцы в темноту и ни звука, ни вскрика… А в туалете тоже бойня: режут военных, как баранов, выскакивая из кабинок и из-за углов, а выстрелить те не успевают, потому что в руках полные ведра и даже если их бросить, на это уходят мгновения. Равные их жизни. Засада? И нужно бы, как на фронте, закатить в темноту, в пламя, пару гранат и распушить от бедра длинные очереди, чтобы всех, кто в комнате, положить. Но нельзя, свои там. Ушли и не вернулись. На это и был расчёт. Вдруг чей-то голос: – Помогите, я ранен! И еще один сдавленный стон. – Это же Трофим! Ты где? – Здесь… Один я… Спасибо, служивый, отработал. Позвал своих, подал голосок, на который, как на манок, новые жертвы пошли. И вновь тишина, потому что подранкам горло заточки перечеркнули. – Трофим… Ты где? Вскинулись тени с пола, ориентируясь снизу по ногам, действуя на ощупь, но не промахиваясь. Завалились солдаты, захлёбываясь своей кровью. Был взвод, да не стало его. Один в живых остался. Этого встряхнули и к дверям поволокли. Ткнули ножом в спину против сердца. – Жить хочешь?.. Тогда командира зови. К телефону. Как его зовут? – Подполковник Никифоров. – Вот его и зови. Кивнул. – Давай базарь! Боец высунулся на крыльцо, крикнул: – Это я!.. Товарищ подполковник… Вас Карпенко зовёт. К телефону, он по нему говорит. Вас на связь требуют для переговоров, с другими разговаривать отказываются. Телефон? Ну да, городской, по которому можно позвонить, чтобы поторговаться. А куда еще? Свой номер они знают. Всё просто – зверь сам на охотника бежит. – Скорее! – Сейчас иду. Четыре бойца со мной. Побежал к зданию, фуражку на ходу придерживая. Клюнула рыбка, клюнула. Только кто здесь рыбка, а кто рыбак, не понять. Рыбка думает, что она рыбак, и на крючок насаживается. Сама. Новая партия солдат вошла в здание. Спокойно вошла, потому что там свои, там второй взвод шмон навёл. – Карпенко! Карпенко, твою мать! Где ты, чего молчишь? Но нет Карпенко. В живых нет. – Вы где?.. Здесь, да не те! Короткая, так что маму помянуть не успели, резня. – Тихо! Пикнешь – смерть! Возле глаза, возле самого зрачка – заточка. И в спину что-то впивается, так что кровь по хребту горячим ручейком ползёт. Страшно… А рядом, в шаге, бойцы хрипят. Уже мёртвые. – Сейчас прикажешь своим грузить пленных в машины. Всех сразу. – А если нет? – прошептал подполковник. – Тогда… Убивать не станем, зачем чужую работу на себя брать – яйца на хрен отрежем. А твоя жизнь, один чёрт – под откос. Тебя прокурор на Колыму законопатит, где таких, как ты, без яиц, ждут не дождутся. Затрещала ткань внизу живота, и что-то холодное и острое ткнулось в промежность, буравя кожу. – Ну что, на Колыму при достоинстве или туда же, но без него? Выбирай. Дрогнул командир, смерти, может быть по горячке, и не испугался бы, а вот так… Жизни лишиться можно, на то их натаскивают, но лишиться жизни половой?! А как же жена?.. И жена капитана?.. И еще одна… буфетчица? В дальних гарнизонах без этого инструмента делать нечего… Даже на крыльцо не выйти… – Что надо? – Я уже сказал: грузить пленных в машины. И своих тоже. Всех! Кивнул. – Тогда давай к окну. И не блей, громче ори, как нам орал. – Пушкарёв! – Я! Крутит башкой Пушкарёв на крик командира. Где он? Ага, вон, в окно высунулся, рукой машет. – Грузи пленных в машины, и коридор из бойцов выстрой, чтобы никто не сбежал. В остальные – личный состав. Всех! Мы уезжаем! Бэтээры – вперёд, пусть дорогу проверят. – Обшмонать бы их надо, мы не успели. – После. Три минуты тебе на сборы. – Обернулся.