— Не сказать, чтобы весело… — ответил я размыто. — Так я и думал, — отозвался Брэдли, и мы снова молча уставились на нити падавших с неба звезд. Рождество Постояльцев практически не было, и в хостеле, вопреки обыкновению, воцарилась полная тишина. — Хочешь кому-нибудь позвонить? — спросил Брэдли, протягивая мне трубку. Я замер. — Может, в Англию родне или еще кому? Ты ведь помнишь, что нынче Рождество? Впервые после расставания с Кэтрин мне захотелось услышать ее голос. Я взял трубку и, не успев опомниться, поднес к уху. Стал набирать номер: код страны, затем код города и, наконец, цифры домашнего телефона: все, кроме самой последней. Палец завис над нею, не давая нажать. Потому что банальное «привет» в трубке и голоса детей на заднем фоне только сделают хуже. Праздники — время семейных встреч — заставили меня потерять бдительность. Надо или встряхнуться, или бросить всю затею к чертям. — Нет, не хочу, — сказал я Брэдли, отдавая ему трубку. Хватит жить прошлым, пора жить настоящим. Нортхэмптон, наши дни 11:10 Саймон долгие годы старался не испытывать к Кэтрин сочувствия, но даже ему было очевидно, что ей пришлось нелегко. Пережить выкидыш, в одиночку тянуть на себе семью… Впрочем, как бы ни было ее жаль, виновата во всем сама Кэтрин. И да, она права: тому ребенку повезло, что он не появился на свет. Удивительно, какой она оказалась упорной: трудилась на трех работах одновременно. Однако хвалить ее вслух Саймон, разумеется, не стал, не желая показаться снисходительным. Он думал, что она быстро найдет ему замену: хотя бы для того, чтобы обеспечить детей. Правда, он позаботился о том, чтобы один конкретный мужчина ей не достался. Она до сих пор не упоминала нового мужа — видимо, так и осталась одна. Это его порадовало, как и новость о том, что Кэтрин вновь занялась шитьем. Видимо, ей пришлось совсем туго, раз она решила взяться за иголку с ниткой. С каждой его новой байкой о похождениях без надоедливой жены с детьми Кэтрин все больше изнывала от желания вернуть Саймона с небес на землю. Вдолбить ему в голову, что она тоже многого добилась в одиночку. Судя по его цветущему виду и сшитому на заказ костюму, он едва ли раскаивался в своем поступке или переживал тяжелые времена. Кэтрин мечтала об одном — увидеть хоть какие-то человеческие эмоции за каменным фасадом или получить доказательства, что за все время их брака она была не такой уж слепой дурой. Что внутри Саймона сохранилась хоть капля сострадания. Нечто эдакое мелькнуло в тот момент, когда Кэтрин рассказывала про их первое Рождество. У Саймона дернулся средний палец, потянувшись погладить подушечку большого. Значит, услышанное ему не понравилось. Можно будет воспользоваться этим в своих интересах. Раз он затеял некую игру и не намерен сообщать ей всю правду, то это время она потратит с толком — заставит его чувствовать себя как можно более неуютно. И помогут ей дети. А самое главное, докажет ему, что она уже не та наивная дурочка, которую он бросил. Глава 7 КЭТРИН Нортхэмптон, двадцать пять лет назад Канун Нового года — Мамочка, ты опять пьяная, — заныл Джеймс. — Не говори глупостей! — рявкнула я, еще сильнее дергая за край костюма. — И ради всего святого, хватит ерзать! — Ай! Больно! Я спешила доделать костюм Бэтмена на новогодний маскарад в ратуше и случайно воткнула сыну в ногу булавку. Впрочем, его слезы меня совершенно не тронули. Неделя выдалась до ужаса трудной. Пришлось вне очереди шить детям костюмы для дурацкого праздника, притом что последние два дня я работала в магазине в две смены, а список заказов рос с каждым часом. Кроме того, я еще даже не начинала разбирать корзины с грязной одеждой, которые валялись в коридоре. Времени ни на что не хватало. Поэтому да, я выпила пару бокалов вина, чтобы немного прийти в себя, и не видела в этом ровным счетом ничего особенного. А Джеймсу, понимаете ли, не нравится! Обычно первый бокал я выпивала за завтраком, а к вечеру выкидывала пустую бутылку. Но я была совершенно не пьяна, и меня дико разозлило, что сын смеет мне указывать. — Ну укололся, и что тут такого? Хватит ныть! Глаза у Джеймса заполнились слезами, что взбесило меня еще сильнее — придется тратить время на его истерики. Я вцепилась ногтями ему в руку, не давая вырваться, и прикрикнула: — Либо ты немедленно прекращаешь шмыгать носом и даешь мне закончить костюм, либо идешь на вечеринку в пижаме, и все твои друзья будут над тобой смеяться. Ну, что выбираешь?! Я вдруг осознала, что говорю совсем как моя мать. Последнее время я часто слышала в голосе ее интонации. Чем строже я становилась, тем чаще она поднимала во мне голову. Джеймс не виноват в моем дурном настроении. Просто на праздники я скучала по Саймону сильнее обычного. Портил настроение и тот факт, что нынче был мой день рождения — и впервые с одиннадцати лет его предстояло отмечать без Саймона. Хотелось одного — забиться под одеяло в алкогольной коме, проснуться на семь месяцев раньше и никогда, ни за что не упускать Саймона из виду до конца моих дней. А вместо этого предстояло идти на унылую вечеринку и глядеть, как там милуются парочки… Мне не хотелось праздника, но на детей я все равно обиделась — они забыли меня поздравить. На кухонном столе лежали четыре нераспечатанные открытки от друзей, а самые близкие мои люди не удосужились меня даже обнять. Только твердили каждый день без остановки «дай, дай, дай»: дай одежду, дай еду, дай внимание… А мне так хотелось любви и заботы! — Ну вот, готово. Теперь снимай, а то помнется, — буркнула я. После примерки Джеймс убежал к себе в комнату. Я уселась на полу гостиной, глядя на остатки вина в бокале. Чертовы дети — из-за них я не успела сходить в магазин за новой бутылкой. Когда все шло наперекосяк, меня спасала только выпивка, и если в нужный момент вина не оказывалось под рукой, я начинала беситься. Сидеть теперь трезвой до самого вечера. Выпить удастся только на вечеринке… Громкие голоса со стороны кухни стали последней каплей. Мы с матерью во мне взвыли в один голос. — А ну живо угомонились! Иначе никакой вам вечеринки, пойдете спать! — закричала я в надежде, что дети уймутся и подарят мне хоть пару часов покоя. Голоса сменились шепотом, потом сорвались в хихиканье и визг. — Ну все! — вскипела я и встала, хватаясь непослушными руками за подлокотник дивана. Дети стояли ко мне спиной, Робби торопливо прятал ножницы с клеем, а по столешнице и по полу были разбросаны обрезки газеты. — Вы какого черта тут устроили? Что за бардак?! Ножницы вам не игрушка! А ну живо наверх, все трое! Язык слушался плохо, и мой рев изрядно напугал детей. Они съежились и обернулись. На столе лежала самодельная поздравительная открытка, на которой был изображен наш дом с семьей. Дети украсили ее трубочками макарон и золотыми рождественскими блестками. — С днем рождения, мамочка… — пробормотали они, и Эмили протянула мне открытку. Внутри было написано: «Самой лучшей мамуле на свете. Мы тебя очень любим» — и подписи цветными карандашами. Еще они завернули мне в подарок свои лучшие игрушки: ракушку, динозаврика и Флопси[11]. — Они наши любимые, поэтому тебе, наверное, тоже понравятся, — добавил Джеймс, стараясь не глядеть мне в глаза. Еще никогда мне не было так стыдно. Я свернула открытку, заметив, что Саймона на картинке нет. Дети понимали, что теперь нас четверо. Одна я отказывалась верить. Из меня словно выпустили воздух. Тело обмякло, рот открылся сам собой, и я впервые расплакалась на глазах у детей. От тяжелых слез голова повисла, и меня всю затрясло. Дети сгрудились вокруг, крепко обхватывая меня короткими ручонками. — Мамочка, не плачь, — зашептал Робби. — Прости, мы не хотели тебя обидеть. — Я не обиделась, — всхлипнула я. — Я плачу от радости. И это было правдой. Не всей — но отчасти. В одно мгновение я осознала свои ошибки. В глубине души я понимала, что берусь за бутылку, стараясь сохранить рассудок. Джеймс прав — я редко бывала трезвой; не могу припомнить ни одного дня с тех пор, как ушел Саймон, чтобы я не опрокинула пару бокалов. Вином я пыталась залить свою потерю. Понемногу оно стало моим костылем, слабым проблеском света в темном тоннеле. Оно единственное сглаживало острые углы и делало жизнь относительно терпимой. Не давало мне метаться по ночам, позволяло уснуть. Утешало, когда я представляла себе те ужасы, которые довелось вытерпеть моему мужу. Дарило награду за то, что я пережила еще один день после выкидыша, не развалившись на куски. Однако оно текло сквозь меня в таких количествах, что отравляло. Я ненавидела себя за тягу к спиртному — но винила в ней только Саймона, который устроил мне такую жизнь. А самое страшное, что под парами алкоголя я вымещала свою злость на детях. Хотя ни они, ни Саймон не были ни в чем виноваты — виновата была я одна. В тот вечер мы решили не ходить на праздник в городской ратуше. Положили маскарадные костюмы в пакет и убрали в чулан под лестницей. А потом не спали допоздна, встречая Новый год и смотря телевизор. И три пары рук, что все это время меня обнимали, дарили мне больше сил и поддержки, чем любая бутылка вина. САЙМОН Сен-Жан-де-Люз, двадцать четыре года назад Новый год