Прячась от его взгляда, она прошла на кухню и достала из шкафа бутылку вина. Алкоголь Кэтрин держала только для гостей, сама уже двадцать лет не брала в рот ни капли спиртного. Однако сегодня на трезвую голову совершенно не думалось. — Неплохой, кстати, урожай, — невпопад заметил Саймон. — Что? — Вино. Оно с наших виноградников. Две тысячи восьмого года, если не ошибаюсь? Кэтрин глянула на этикетку: там было написано «Виноградники Катерины». Она закатила глаза, плеснула себе немного в бокал и глотнула. На вкус вино оказалось гадким — или просто все, что трогал Саймон, в один миг скисало? Остатки она выплеснула в раковину. Странно, почему Лючиана так легко отреагировала на признание — взяла и простила… Больше всего бесило, что именно шлюха читала Саймону мораль, наставляя его на путь истинный. — Полагаю, это многое о ней говорит, так? — начала Кэтрин риторически. — В том смысле, что женщина, которая продавалась за деньги и родила двоих ублюдков от женатого мужчины, разумеется, простила бы ему все грехи. М-да, матерью Терезой ее не назовешь. — Говори, что хочешь, Кэтрин, меня уже ничем не удивить. Но Лючиану и детей трогать не смей, — ощерился в ответ Саймон. — Они тебе ничего не сделали. Прости, если тебе не нравится то, что ты слышишь. Все это чистая правда, и по большому счету совершенно неважно, как я сюда попал. Потому что я здесь и хочу только одного — примириться с тобой. — Примириться? О, какое великодушие!.. Господи, да ты на коленях должен передо мной ползать, вымаливая прощение! Ты приехал, потому что тебе приспичило. Потому что понял наконец, сколько горя ты нам причинил. А не потому, что так тебе велела эта твоя подстилка. — Она не подстилка! — Ты променял нас на нее! — Я не собирался заводить новую семью. — Причем со шлюхой, позволь напомнить. — Ее зовут Лючиана. — Со шлюхой, как бы ее ни звали… И убийцей вдобавок! — Не называй ее так, пожалуйста. — Почему же? Она была шлюхой и убила двух человек. У вас с ней много общего. — Да плевать на ее прошлое! — заорал Саймон. — Она — мать моих детей! Он прикусил язык, но было поздно. — А я тогда кто?! — крикнула Кэтрин в ответ, швыряя бокал. Тот угодил в раковину и разлетелся вдребезги. — Так, репетиция? Про моих детей ты почему-то забыл! Ты променял нас на женщину, которая раздвигала ноги перед каждым встречным мужчиной, лишь бы в кармане у него звенела мелочь. И ждешь, что я начну ее уважать?! — Ты ничего не поняла… — Саймон покачал головой. Кэтрин опять его разочаровала. Он думал, что сумел объяснить, чем привлекла его Лючиана: что она была сильной натурой и своим ремеслом занималась исключительно ради выживания. Но Кэтрин в который раз услышала совсем другое. Начинало утомлять и раздражать, что спустя столько лет она по-прежнему оставалась язвой. — Я бросил тебя не ради другой женщины. — Может, изначально и нет, но в итоге так оно и вышло. — Можно мне в туалет? — спросил Саймон. От бесконечных споров разболелась голова. Кэтрин бесила его странная манера менять вдруг тему. Он часто перебивал ее на полуслове: то ли пытался разрядить обстановку, то ли разучился держать нить разговора. — Да, — устало ответила она. Саймон повернулся к выходу, шагнул было к лестнице, но вдруг замер. — Прости. Не напомнишь, куда? Кэтрин нахмурилась. Саймон десять лет прожил в этом доме, да и сегодня, чуть раньше, стоял под дверью туалета, пока ее рвало после его откровений. — Наверх, слева. — Да… Точно, — Саймон кивнул. Облегчив мочевой пузырь, он сполоснул руки и уставился в зеркало, которое Кэтрин называла беспощадным. Видимо, неспроста. Щеки в нем выглядели одутловатыми, а кожа — белой, как у старика. В ванной до сих пор попахивало желчью. Саймон достал из пиджака пузырек с таблетками и хмуро посмотрел на розовые кружочки. Набрал в пригоршню воды и запил две штуки. Подумал, не принять ли антидепрессанты, но от их синтетической радости становилось только горше. Пока таблетки медленно проваливались в живот, Саймон осмотрел помещение, которое не чаял увидеть снова. Планировка осталась прежней, а вот стены перекрасили — из зеленого в классический белый, с серебристыми светильниками и плиткой из песчаника. Все-таки у Кэтрин есть дизайнерское чутье. Такая ванная смотрелась бы уместно даже в его доме. Саймон опустил взгляд на ванну, на лежащий перед ней коврик, и по комнате пронесся холодный ветерок. Волоски на руках встали дыбом. Саймона охватила паника, пришлось несколько раз глубоко вдохнуть. Глаза забегали, вспомнился аромат мыльной пены и приглушенный голос из спальни. Саймон тряхнул головой, прогоняя лишние мысли, и протяжно выдохнул. «Держись», — велел он себе, надеясь, что разум не подведет. Глава 16 КЭТРИН Нортхэмптон, три года назад 2 февраля — Бесполезно, с ними только хуже, — проворчала я, сняла с носа очки и запихнула обратно в футляр. Потом захлопнула бухгалтерскую книгу, в которой копалась все утро, приводя дела в порядок, потерла усталые глаза и полезла в ящик стола за болеутоляющим. Лодыжку опять скрутило артритом. Мне не хватало сил работать в прежнем ритме. Несмотря на годы, на зрение я никогда не жаловалась, и это немало радовало — казалось, что тем самым я поборола возраст. Однако по работе мне требовалось обращать внимание на мельчайшие детали. Поэтому войну с очками я все-таки проиграла. Когда цифры поплыли перед глазами и меня каждый день начала мучить головная боль, я сдалась и записалась на прием к окулисту. В награду получила чек на двести фунтов и проклятые очки. В них я стала до ужаса похожей на мать. Причем толку от очков было мало: проблемы со зрением ушли, но головные боли никуда не делись. Я выпила две таблетки и отложила бухгалтерские сводки до более удобного случая. Над самым домом что-то взревело. Я вышла в сад и подняла голову к небу. Там летели три желтых старинных биплана… В голове будто взорвалась бомба. Хлынула боль, какой я еще не испытывала. Перед глазами потемнело, в черноте вспыхнули яркие белые звезды. В висках взвыло, как воет гитарный усилитель Джеймса, когда его врубают на полную мощь. Я упала на колени и ногтями зарылась в траву. Боль исчезла почти сразу, зато меня накрыло тошнотой. Я медленно встала и на ощупь поплелась в дом, хватаясь за стены и подоконники, чтобы не упасть. Рухнув на диван, принялась шумно дышать. Наконец перед глазами прояснилось. Я зажмурилась и проспала остаток дня и всю ночь до самого утра. САЙМОН Монтефалько, Италия, три года назад 11 февраля Все началось с безобидной шишечки на указательном пальце левой руки — крохотной, почти незаметной, размером с миниатюрный подшипник. Лючиана пожаловалась, что та чешется, и зуд не унимается, чем ее ни мажь. Так прошло две недели; она начинала злиться, и я уговорил сходить к врачу — вдруг ее укусил какой-то ядовитый жук. Врач признался, что такое видит впервые, поэтому на всякий случай решил перестраховаться и направил на биопсию. Не прошло и пяти дней, как нас опять вызвали на прием. Оказалось, что неприметная шишечка вот-вот разрушит нашу идиллию. Мы в срочном порядке сдали еще десяток анализов в надежде, что скопление раковых клеток единичное и их легко будет удалить. Дожидаясь результатов, мы жили как обычно, словно ничего не происходит. Лючиана была уверена, что бояться нечего; я же в глубине души осознавал, что тьма, от которой я скрывался последние двадцать лет, снова меня настигла. Благодаря своим деньгам результаты мы получили быстро — неутешительные. Очаг рака был вторичным. Его паразитический родитель давно обосновался в правой груди, расползаясь оттуда по всему телу. — Есть основания предполагать, что метастазы уже поразили почки и желудок, — мрачно объявил врач и сделал паузу, давая нам время осознать новости. Лючиана отреагировала спокойно, как на известие о крахе одного из своих предприятий. — Какие у меня варианты? — спросила она без всякого выражения, уверенно глядя врачу в глаза. — Боюсь, болезнь зашла слишком далеко, — тихо ответил тот. — Мне жаль, я бессилен.