Больше я не успел ничего сказать, потому что в доме объявилось чудовище. Нортхэмптон, наши дни 8:27 — Саймон… Кэтрин прошептала это имя так, будто оно застряло на выдохе, не желая проталкиваться в губы. — Да, Китти, — сдержанно ответили ей. Она ухватилась за дверную ручку, словно за спасательный круг. Боялась, что, если отпустит, ноги подогнутся и ее затянет в бурю эмоций, которые она похоронила в себе много лет назад. За секунды в голове вихрем пронеслись десятки самых безумных теорий. Сперва она решила, будто у нее инсульт и мозг устроил ей галлюцинации. Затем — что вернулась давно побежденная болезнь. Потом Кэтрин заглянула в оливково-зеленые глаза, которые когда-то дарили ей все, в чем она нуждалась, и безжалостно отогнала глупые мысли. — Ты как? — спросил Саймон. Он знал, что своим появлением поразит ее — но не настолько ведь, чтобы довести до обморока. Кэтрин тем временем очнулась от размышлений. Нет, определенно, он не плод ее воспаленного воображения. Он настоящий. Человек, который двадцать пять лет назад пропал. Человек, которого она любила и потеряла; человек, который давным-давно стал призраком, теперь стоял во плоти у нее на пороге. Она произнесла одно-единственное слово, воплотившее в себе все невысказанные вопросы: и прошлые, и нынешние. — Зачем? — спросила Кэтрин. — Можно войти? — отозвался Саймон, не сомневаясь, что она разрешит. Она ничего не сказала, оставшись стоять в дверях. Он пытался разгадать ее мысли по лицу, теперь совершенно незнакомому. Наконец Кэтрин отвернулась и отошла, позволяя ему шагнуть в коридор. Сама тем временем обвела взглядом улицу — видел ли кто-нибудь воскрешение мертвеца? Но, как и в день его пропажи, свидетелей не было. Кэтрин глубоко вдохнула, потому что ей предстояло дышать одним воздухом с покойником. И тихонько закрыла за ними дверь. Глава 3 САЙМОН Лондон, двадцать пять лет назад 6 июня, 5:20 Дворники собирали с лондонских тротуаров жестяные банки от газировки и картонные коробки из-под еды и складывали их в черные полиэтиленовые мешки для мусора. Вчерашний ливень смыл затхлую духоту и принес в город утреннюю прохладу. Я натянул на озябшие ладони рукава рубашки и облокотился на перила возле Британской библиотеки, надеясь, что внутри, когда она откроется, будет теплее. Ночь я провел в приюте для бездомных и проснулся чуть свет. Теперь слонялся по городу, вглядываясь в пустые лица спешащих на заводы работяг. Любой из них, кто постарше, мог оказаться Кеннетом Джаггером. Первое, что я помнил о чудовище, живущем с моей матерью, — это его тяжелые шаги, под которыми тряслись ступени. Спустившись по лестнице, Кеннет окинул меня взглядом с головы до ног и, не сказав ни слова, свернул в гостиную. Я с удивлением посмотрел на мать. Та вымученно улыбнулась. Кеннета я невзлюбил с первого взгляда — и, совершенно очевидно, взаимно. На вид он был довольно жутким, таких людей я прежде не встречал. Он носил густые черные усы и прикрывал залысину обвислой прядью. По широким плечам кустились волосы, паучьими лапами торча из дыр на грязной белой майке. По угловатому лицу можно было прочитать всю его биографию. На предплечьях и тыльной стороне ладоней змеились татуировки с ножами и пистолетами — видимо, Джаггер любил запугивать людей. На левом бицепсе, немного сбоку, красовалось алое сердце с черным кинжалом, пронзающим имя «Дорин». Судя по тому, как выцвели краски, Кеннет знал мою мать гораздо дольше меня. Дорин поволокла Кеннета в крошечный дворик, залитый бетоном. Я заметил на столе альбом для вырезок. Кеннет, перехватив мой взгляд, кивнул по дороге: мол, «открывай», не разрешая даже, а приказывая. В альбоме оказалась его биография, запечатленная в газетных вырезках. Кеннет Джаггер, или «Джаггер-кинжал[4]», как его окрестила пресса, был кем-то вроде гангстера, то есть преступником достаточно известным, чтобы удостоиться упоминания в новостях всякий раз, когда попадался полиции. Из оружия он предпочитал ножи. Жизнь тратил впустую, изредка отправляясь в места не столь отдаленные по воле Ее Величества, но наказание ни разу не заставило его усомниться в верности избранного пути. В середине шестидесятых он был мелкой сошкой. Считался профессиональным преступником, нигде не работал, за душой имел кое-какое награбленное добро и Дорин. Судя по заметке, в которой рассказывалось о том, как его посадили за грабеж и избиение почтальона, Кеннет вышел на свободу как раз перед очередным побегом матери. Видимо, из-за него мои родители и ссорились за закрытыми дверями. Вернувшись, Кеннет и Дорин застали меня за изучением его криминального досье. Если он думал произвести впечатление, то просчитался. Дорин заметно насторожилась — почуяла, что пахнет жареным. — Ну что ж, давайте выпьем чаю? — защебетала она, словно Барбара Виндзор из «Так держать»[5]. Нервно постучала пальцем по нижней губе. — Саймон, ты мне не поможешь? — Откуда ты с ним знакома? — прошипел я, когда она утащила меня на кухню. — Мы с Кенни давние приятели, — ответила Дорин, не глядя мне в глаза и делая вид, будто занята чисткой картофеля. — Но почему он здесь? С нами? — Саймон, это его дом. Я уставился на нее, желая услышать подробности, однако объяснений не дождался. В мрачной тишине мы принялись готовить наш первый и единственный совместный обед. 13:50 Я перебрал в библиотеке списки избирателей за последние двадцать лет, пытаясь обнаружить следы Дорин, но ничего не нашел. Судя по ее обиженной гримасе, когда мы с отцом первый раз выгнали ее из дома, она давно смирилась со своей судьбой, и ее путь был неразрывно связан с Кеннетом. Поэтому я, полагаясь на смутную память, карту лондонских улиц, которую втихаря утащил под рубашкой, и автобусные маршруты, отправился исследовать район Бромли-бай-Боу. В тот день Дорин тщетно пыталась развеять хмурую тишину между мной и Кеннетом пустой болтовней. Ему нечего было сказать, и он грозно на меня посматривал, взглядом выражая свое презрение. Я же опасался лишний раз глянуть в его сторону. Мы с отцом давали Дорин все, что ей нужно, но она бросила нас ради жалкого существования с этим никчемным типом… Что за бред? — И надолго он здесь? — буркнул вдруг Кеннет, запихивая в рот очередной сэндвич с картофелем. По подбородку у него потек томатный соус. — Кеннет, не начинай… — мягко отозвалась Дорин. При моем отце она была душой компании, а с Кеннетом унижалась и раболепствовала. Дорин принялась расспрашивать меня про школу, и я рассказал, что намерен поступать в университет на архитектора. Она нежно улыбнулась. Кеннет же громко хохотнул. — Университет ему подавай! Хрень полнейшая. — Это почему? — спросил я, впервые осмелившись обратиться к нему напрямую. — Иди и найди себе нормальную работу. Нечего просиживать задницу и учиться всяким бредням. — Мне тринадцать; я не могу работать архитектором, пока не получу диплом. — Парень, послушай, в твоем возрасте я уже выступал на боксерском ринге и торговал на рынке, а не протирал штаны. — Ну, мой отец живет иначе. Я уставился на Дорин. Та опустила взгляд. — Ой, да что этот хлюпик знает о жизни? Кто-то должен сделать тебя мужчиной! Я понимал, что не стоит дерзить человеку вроде Кеннета, но удержаться не смог. — Мужчиной наподобие вас? — Что ты сказал?! — Ничего. Я опустил голову к тарелке. — Думаешь, ты лучше меня, так, что ли? — Кеннет закипал, словно вулкан. — Приперся сюда, гений недоделанный… Тебе никогда не стать лучше меня — понял, ты, сученыш? Я покосился на Дорин, рассчитывая на ее поддержку, но она молчала. Меня накрыло окончательно. — То есть мне надо прирезать кого-нибудь и провести остаток дней в тюряге… так, что ли, Кенни?