Ян молча дожевывает кусок. — Я понять не могу, как можно пускать все псу под хвост, — продолжает отец. — Спасая жизни? Заставляя всяких психов отвечать за свои поступки? — Ты ежедневно рискуешь, хотя мог бы работать юристом в уютном офисе, — гнет свое отец. Ничего нового. Сколько раз уже они заводили эту шарманку. — Я бы и дня не продержался на такой работе. Подходит официант, отец протягивает ему банковскую карточку, не отводя взгляда от Яна. — Ты даже толком не попробовал. И вид у тебя какой-то измученный. Ты высыпаешься? Ян смотрит в окно, не говоря ни слова. Он не собирается развивать эту тему. — Благодарю, еда выше всяких похвал, — говорит отец официанту, пряча карту обратно в кошелек, а тот — в нагрудный карман. — Спасибо, все было очень вкусно, — сквозь зубы процеживает Ян, хотя внутри все кипит. Сколько Ян себя помнит, столько отец пытается навязать ему какой-то «правильный» путь. Даже сейчас, когда Ян уже давно не мальчик, а 37-летний мужчина, успевший сделать себе имя в полиции. Несмотря на раздражение, Ян все же хотел бы узнать, как в целом поживает отец. Как прошли для него эти несколько недель. Но вопрос так и не срывается с губ. — Вчера я слышал соловьиную трель, — в итоге говорит он. — На подходе к Старому городу[29] есть прекрасная рощица, а в ней — одно заболоченное место, если немного не доходить до мостков к Ламмассаари[30]. Вода отлично отражает птичье пение. — Может, ты и не вспомнишь, но я тебя однажды туда водил, ты тогда совсем пацаном был, — с улыбкой произносит отец. — Вернусь туда снова, как только работа отпустит, — говорит Ян, а сам думает, отправится ли отец вместе с ним, если позвать сейчас. Они еще могут наслаждаться прогулкой в компании друг друга? Ян не уверен. Отец выглядит уставшим, и даже привычный его панцирь не может скрыть внезапно появившуюся хрупкость. Отец начинает сдавать, понемногу стареет. — Летние деньки, когда у птиц есть настроение петь, у нас тут все наперечет, — произносит отец и поднимается, готовясь уйти. — Я рад, что мама успеет еще полюбоваться летом, — вырывается у Яна, он сухо сглатывает. Это горе годами старило отца. Лампы ресторана беспощадно подсвечивают отметины скорби: поседевшие виски, бледную, истончившуюся кожу. — Верно, — соглашается отец и неожиданно хлопает Яна по плечу. От ладони исходит странное тепло, которое сохраняется даже на улице. Им до сих пор неловко физически выражать свои чувства: по-человечески обниматься, прикасаться друг к другу. На пути из Тёёлё в Каллио[31] машину опять наполняет звенящая тишина. Мама всегда умеет творчески выводить мужчин из словесного оцепенения. Но наедине разговор никогда не клеится. Ян даже подозревает, что отец им в некоторой степени гордится, но сказать наверняка не может, поскольку отец молчит. А если и говорит, то преимущественно о вещах, которые Ян мог бы улучшить, нежели о тех, в которых Ян действительно преуспел. Пожалуй, это такой способ выражать отцовскую заботу. Для родителя вполне естественно желать для ребенка чего-то большего. Профессия Яна никогда не вызывала у отца восторгов. Впрочем, сам Ян не то чтобы сильно огорчается по этому поводу. Несгибаемость родителя в этом вопросе уже давно возвела между ними высоченную стену. Наблюдая за почти нечитаемым лицом отца, сидящего за рулем, Ян мысленно спрашивает: давит ли эта стена и на него тоже? Что, если и сам Ян научился на автомате баррикадироваться от других людей? Через час Ян уже сидит за компьютером, с головой погруженный в фотографии корон. Зак любезно накидал ему ссылок. Отец вернулся в хоспис. Разнообразные короны в огромном количестве проносятся перед глазами, но ни одна из них не похожа на очертания ожога жертвы. Ян уже и не уверен, что поиски такой же — хорошая идея. Вдруг тут важна не столько форма, сколько содержание? Но они все равно продолжают искать: любая мелочь в этой короне может послужить подсказкой. Между тем Зак озаботился изучением видов клейм. Больше всего на их цель похожи электроклейма для рогатого скота и самоделы. Зак распечатал Яну кое-какой материал: Штамповочные термоклейма. На головке электроклейма можно сделать оттиск текста, изображения или логотипа. По желанию заказчика изготавливаются сменные наконечники с разными оттисками. Характеристики наиболее распространенных электроклейм: 200 W, 50×25 мм; 300 W, 70×35 мм; 400 W, 75×50 мм. Ян на глаз прикидывает размеры. Возможно, ожог на теле был сделан электроклеймом с размерами 75×50 мм. Но источник электричества под вопросом, если убийство произошло вне помещения. Ян запрашивает у Зака дополнительную информацию об изготовителе упомянутых на распечатке клейм. Мало кто помечает свой рогатый скот короной, так что можно надеяться на более-менее быстрое отслеживание заказчика. Если только клеймо не изготовили за рубежом. Или самостоятельно. Плюс речь не обязательно об электроклейме. Если так, то вблизи места убийства могли бы остаться следы разведения костра, например уголь. — Может, у убийцы вообще была с собой портативная плитка? — предполагает Зак, и Яну такой вариант тоже кажется вполне логичным. Железо довольно быстро раскалилось бы, прикоснувшись к побелевшей нагревательной спирали. Одни готовят крем-брюле, другие раскаляют клейма. Хейди появляется на работе с еще влажными после душа волосами. Ян догадывается, что мылась она в участке. Когда расследование в самом разгаре, дом становится чужим местом. Хейди уже успела изложить Яну свою теорию. Может ли месть служить основным мотивом убийства? Раз у них нет ничего, разумно отталкиваться хотя бы от этого. Необходимо наплодить версий, которые опровергались бы с появлением улик. Хейди уверена: им нужно основательно покопаться в прошлом Ларса, искать ключ в его истории. — Предположим, убийца таким образом поквитался с Ларсом за какие-то ужасные поступки. Но ведь ненависть, способная толкнуть человека на убийство, вызревает годами. Все сделано чисто, имел место холодный расчет. Это обдумывалось и планировалось не один день. Труп у Королевских ворот — результат годами копившейся обиды, — говорит Хейди, стоя рядом со всеми у полупустой доски для записей. Ян едва заметно кивает. Речь Хейди его не до конца убедила, но на кое-какие мысли все же натолкнула. — Нужно по камешкам разобрать жизнь Ларса Сундина, — произносит Ян. — Предлагаю компромисс, — с энтузиазмом говорит Хейди, хватая тоненькую бумажную стопочку со стола. — Зак уже нарыл кое-что о Ларсе, распечатал и дал мне. Поэтому ты сейчас идешь домой и отдыхаешь. Но! Я знаю тебя как облупленного, ты же не сможешь уйти отсюда с пустыми руками. Так что бери это все с собой и читай дома. Если глаз за что-то зацепится, обязательно сообщи, — тон Хейди не терпит возражений, и Ян с улыбкой сгребает бумаги. Вечно она волнуется и суетится, лишь бы облегчить его ношу. Иногда Яну кажется, что он единственный начальник, позволяющий подчиненным раздавать ему указания. С другой стороны, не плевать ли на формальности, если все идут к общей цели? Беседу прерывает звук входящего сообщения у Хейди. — Так, у нас есть заявление об угоне лодки на причале у Мерисатаманранта, — комментирует Хейди. — Поеду, расспрошу владельца. Он указал, что лодка пропала как раз в ночь со среды на четверг. — Отлично, — выдыхает Ян. — До сих пор убийца ничем себя не выдал. Криминалисты не нашли у Королевских ворот никаких намеков на место совершения убийства, и пока наша самая стройная версия держится на том, что убийца удерживал Сундина в лодке, на которой и транспортировал тело — вероятнее всего, уже мертвое. Ян мельком смотрит на часы — почти четыре. Прерывистый, беспокойный сон, лютый рабочий график и непроходящая спешка в итоге притупили его разум. А тем для размышлений достаточно и вне расследования. Чтобы не сдохнуть, ему просто надо на что-то переключиться. До железнодорожного вокзала Ян добирается на велосипеде. По привычке глаза ищут на экране электричку «М»[32], но ее уже несколько лет как отменили. По завершении строительства кольцевой железной дороги[33] по свежему маршруту пустили электрички «I» и «P». Ян отправляет Каю сообщение («Уже еду») и ненадолго закрывает глаза. Проходит двадцать минут, Ян уже стоит у входа, нажимая на кнопку звонка. Из-за двери доносятся задорные детские голоса. У Кая и Вееры двое дошколят: Вернеру пять, Алме два. Дети тут же набрасываются на Яна. Возиться с ними всегда так легко и естественно. Ян ерошит шевелюру Вернера и берет Алму на руки. И хотя беготня детворы по квартире и всякие мелкие шалости вызывают у Яна бесконечное умиление, больше всего ему по душе момент, когда малыши вваливаются ко взрослым в пижамах, чтобы пожелать спокойной ночи и крепко обнять. Яну легко представить, как утомившихся за день детишек укрывают одеялом и те потихоньку засыпают под убаюкивающие отзвуки взрослых разговоров в гостиной. На сердце сразу тепло и уютно. Ну, становилось тепло и уютно. Когда Ян был маленьким. С отходом малышни ко сну и воцарением спокойствия все свое внимание друзья переключают на Яна. По переглядываниям Кая и Вееры сразу понятно, что оба хотят поговорить о здоровье мамы Яна. Они сочувствуют и хотят помочь, Ян кивает. У него нет сил обсуждать это прямо сейчас, в гостях у друзей. Все молчат, будто заключили негласный договор. Кай и Веера тревожатся и хотят присмотреть за Яном, который, несмотря на свое фирменное молчание, очень ценит эту заботу. Но, ради всего святого, давайте сегодня без работы и хосписа. — Ну а с женщинами как? — игриво интересуется Веера. Они уже наелись тушеной свинины и сейчас неспешно потягивали подаренный Каю односолодовый виски. — Да никак, — привычно отвечает Ян и одним махом уничтожает остаток напитка. — На работе завал, да и вообще. Нереально выкроить время еще и на ухаживания. А сейчас еще и… — Ян затихает, друзья понимающе опускают взгляд. Мамина болезнь. — Я когда Вееру встретил, сразу резко для всего нашлось время, ювелирно расписание составлял. Аврал, не аврал — неважно, — смеется Кай и нежно толкает ее в плечо. — Хотя сейчас вот думаю, какая муха меня тогда укусила. Идти на жертвы ради встреч — ну не дурак ли? Веера тотчас затыкает Кая подушкой. — Лучше уж вообще без женщины, чем с той, на которую плевать, — произносит Ян, понимая, что так оно и есть. Он никогда не испытывал особых трудностей в завоевании дам. Зачастую они его находили сами, однако в последнее время Яну не хотелось быть объектом женского внимания. Веера бросает на Яна изучающий взгляд. Желание высказаться борется внутри нее с желанием не выводить друга из себя. — Тебе бы стоило подумать о чем-то, кроме работы и… — Веера прерывается на середине предложения. Как же сложно говорить о хосписе. — Кстати, Кай уже сообщил, что у меня на примете есть одна подруженция? — Веера поднимается с дивана, чтобы сходить на кухню за второй бутылкой. — В последнее время мы не то чтобы тесно общались, но я недавно целый день думала о ней и все прикидывала, потому как сразу почувствовала: вот была бы парочка! Вы бы отлично подошли друг другу. Ян сосредоточенно целится деревянной погремушкой в корзину для игрушек и не может нормально разговаривать. Позвякивая, погремушка приземляется в самый центр цели. Одновременно раздается сигнал мобильного. Сообщение от Хейди. Ян пялится в экран, однако решает пока ничего не читать. Когда срочно, Хейди сразу звонит. — Извини, я, похоже, прослушал, что ты говорила. Но если ты опять пытаешься меня с кем-то свести, то не трать силы зря, мне сейчас не до этого, — говорит Ян. Веера возвращается с кухни, неся в руках индийский пейл-эль для каждого. — Да погоди ты, в этот раз все по-другому! — энергично продолжает Веера, мостясь на диване. — А то никогда себе никого не найдешь. У тебя каждый рабочий кейс — самый важный. Давай договоримся: вот если с этой подругой ничего не выйдет, я приму поражение и больше не буду тебя доставать, — улыбается она. Ян сидит со сложным выражением лица, в котором недовольство смешивается с усталостью. С одной стороны, любопытно хоть разок взглянуть на побежденную Вееру. С другой — в глубине души ему всегда нравились эти милые попытки растормошить одиночку. Будто кто-то берет все в свои руки, когда ты сам не справляешься. Весь последний год Ян только и делал, что работал. Он приносит в жертву свою беззаботную повседневность в обмен на возможность бросать всяких уродов прямо в лапы правосудия. Это своеобразное занятие, предполагающее одиночество. Сидя в беспокойно вздыхающей электричке «P» на обратном пути, Ян читает сообщение Хейди. «Лодка из показаний свидетеля совпала с той, кот. угнали. Кража была в Кайвари[34], потом на лодке отплыли в Суокки[35]. С причала камер нет, лодку объявила в розыск». То есть становится понятно, где именно Ларс провел свои последние часы. Убийца утопил его в лодке, там же поставил клеймо. Ян думает о том, как бы действовал, окажись он на месте убийцы. Нужно избавиться от лодки. Сжег бы ее? Зак, наверное, уже просмотрел данные, полученные от береговой охраны. Ян только-только проехал станцию «Похьойс-Хаага». Он достает из спортивной сумки бумаги, что Хейди вручила ему накануне. На обложке надпись: «Жизнь и деяния Ларса Сундина». Яна веселит способность Зака приправлять мрачную реальность щепоткой иронии в стиле Джона Ирвинга. За окном ненавязчиво дождит. В вагоне тепло. Было бы еще и пусто, не окажись там группы темпераментных испанских туристов и скромной кучки финской молодежи, окрыленной перспективой провести ночь в барах столичного центра. Ну а Ян занят изучением биографии убитого мужчины. Родился в Ювяскюля. Старшая школа г. Ювяскюля, изучал искусства за рубежом, бросил учебу в Школе экономики Ханкене. Очевидно, тогда и началась его карьера в рекламном бизнесе. Ян продолжает читать. Придраться особо не к чему. Хотя именно это и настораживает. Есть ли у жертвы тайные стороны, следы которых нужно искать не на бумаге? Электричка тормозит, и Ян поспешно убирает распечатки в сумку. Он провожает взглядом энергичных людей, выходящих со станции кто куда. Ян возьмет с парковки велосипед и поедет домой. Там его дожидается мебель. Там тихо и пусто. 30 ИЮНЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, ХЕЛЬСИНКИ Хейди смакует шоколадное мороженое. Рядом с кафе «Муттери»[36] разместилась импровизированная парковка целой группы байкеров в черных кожанках, и теперь в небольшом зале яблоку негде упасть. Вечернее солнышко балует северян своим теплом, а расследование сдвинулось наконец с мертвой точки. Теперь у них есть конкретные зацепки: убийца угнал лодку из точки проката и именно на ней добрался до Суоменлинны. Свои зверства он совершил 28 июня в этой лодке, которая, к слову, с того момента бесследно исчезла. Парой часов ранее в кафе «Карусель» Хейди успела встретиться с владельцем лодки, теперь уже детально описанной безутешным хозяином. Мороженое она купила спонтанно, повинуясь душевному порыву и стремясь хотя бы ненадолго очистить голову чем-то приятным. Нужно решить, как пройдет свободный вечер. Уже почти семь, Хейди садится за руль. Надо же, некуда торопиться. Она по-человечески не отдыхала больше суток. Хейди делает глубокий вдох, затем с силой выдыхает. Труп у Королевских ворот в одночасье стал центром ее жизни и продолжает присваивать себе минуту за минутой. Очередное дело, которое вскоре начнет являться ей во снах и врываться в дневные размышления до тех пор, пока не будет закрыто. Хейди заводит машину, продолжая накручивать себя: попахивает какой-то патологией. Из раза в раз одно и то же: бессонница, путаница в мыслях, работа на износ, кошмары. За эти годы она к чему только не обращалась: остеопатия, медитация, йога, экстрим, моржевание, эксперименты с рационом — все напрасно. Покой вне досягаемости. Новый труп — и добро пожаловать, старые друзья: недосып, стресс, страх. К беспокойству за себя теперь все чаще примешиваются переживания за Яна. Хейди тормозит на светофоре. Ян никогда не рассказывает о своих внутренних демонах, не ищет помощи. Может, стоит уже смириться с этим и оставить Яна наедине с его проблемами и начать разгребать свои?