– Когда она вернется утром домой, она обнаружит, что вода у соседа больше не сливается. И все будет хорошо. – Она больше не заходит в эту проклятую ванную комнату. Как же она узнает? – И то верно. – Вижу только одно решение. Завтра приглашу ее поужинать со мной. – И?.. – И, заехав за ней, попрошусь помыть руки. И сообщу, что сосед воду не сливает. Еще несколько раз проверю: ничего. Скажу, что сосед, наверное, починил свой бачок, слишком чувствительный к вибрации почвы. – Такое бывает? – Нет. Но я ее сумею убедить, приложу все силы. – Думаю, в этом я могу на вас рассчитывать. – Проблема в том, что я никогда не приглашала ее вместе поужинать. Правда, есть один способ, – сказала Ретанкур, немного помолчав. – Она помешана на Вивальди, вы ведь знаете. – Нет, впервые слышу. – Да, Вивальди! В воскресенье в маленькой церквушке недалеко от моего дома будет концерт. Скажу ей, что мне не хочется идти на него одной. Это сработает. – Вы все равно собирались туда идти? – Вот уж нет! – А как вы объясните, что сами едете к ней, вместо того чтобы ей к вам приехать? – Я не буду ничего объяснять, я собираюсь ее убедить. – Ну да, конечно. – Комиссар, и еще минутку: я против этого паука, совершенно против. – Я знаю, лейтенант. Впрочем, может, не будем это снова обсуждать? Хотя обсуждения и не было. – Действительно, какой смысл? – Значит, на этом и закончим. – Только вот еще что, комиссар: если займетесь этим поганым пауком и вам кто-нибудь понадобится, я буду тут. Сунув руки в карманы, с легкой улыбкой на губах Адамберг направился к зданию. Он вошел в кабинет Фруасси, слишком поглощенной поисками, чтобы заметить его появление. Ему пришлось положить руку ей на плечо, и она вздрогнула. – Сделайте передышку, лейтенант. Пора немного расслабиться. – Но я только начала хоть что-то находить. – Тем более, пойдемте во двор, прогуляемся. Вы заметили, что расцвела сирень? – Я?! – обиженно откликнулась Фруасси. – Как вы думаете, кто ее поливал, когда она стала засыхать? Когда вы еще были в Исландии? – Вы, лейтенант. Но есть еще кое-что. Вы помните пару дроздов, которая свила гнездо среди побегов плюща три года назад? Так вот, они вернулись. И самка высиживает яйца. – Вы думаете, это те же самые? – Я спросил у Вуазне. Это они. Он уверен. Самец здорово отощал. У вас не найдется немного сливочного кекса? Они от него без ума. Знаете, Фруасси, мне хотелось бы, чтобы сотрудники не ходили по кабинетам и не обсуждали паука-отшельника. – Я поняла. Подождите меня в коридоре, мне нужно кое-что закончить. Адамберг удалился. Все знали, что Фруасси никогда не открывает при свидетелях шкаф со своими припасами, считая, что ее тайна нерушима. И в то же время прекрасно зная, что это не так. Она догнала его через несколько секунд, неся два ломтика кекса в руках и свой ноутбук под мышкой. – Они вон там, – сообщил Адамберг, когда они вышли во двор, и показал на скопление переплетенных травинок, висящее на плюще в двух метрах от земли. – Вы ее видите? Мамашу? Не подходите слишком близко. А это самец. – Да, вы правы, он хиловат. Фруасси аккуратно положила компьютер на каменную ступеньку и начала крошить первый ломтик кекса. – Так вот, о сиротском приюте, – заговорила она. – Речь идет о детском доме “Милосердие”. Это учреждение было реорганизовано двадцать шесть лет назад, теперь это центр помощи подросткам. А значит, архивы могли быть уничтожены или перевезены в другое место. – Никаких шансов, – вздохнул Адамберг, который раскрошил второй кусок кекса и стал кормить птиц. – Подождите. Прежний директор умер – ему сейчас исполнилось бы сто одиннадцать лет, – но у него был сын, и он вырос в этом “Милосердии”. Не совсем, он жил отдельно от остальных, но ходил на уроки и ел вместе с воспитанниками. Похоже, пошел по стопам отца: он стал детским психиатром. Лечит детей. Сейчас, одну секунду. Фруасси белоснежным платком вытерла пальцы, жирные от кекса, и стала что-то искать в компьютере. – У меня вылетело из головы название книги, – объяснила она, а тем временем Адамберг вытер замасленные ладони о брюки. – Вы испортите брюки. – Это вряд ли. Какая книга? – Сын опубликовал – за свой счет – маленькую книжку под названием “Отец 876 детей”. Текст в свободном доступе, так что прочитать ее не составило труда, – добавила она немного разочарованно. – Он описал тамошнюю жизнь, мальчиков, которые его окружали, драмы, праздники, драки, уловки, чтобы обмануть охрану и пойти смотреть на девочек через высокую решетку, отделявшую один двор от другого. Но главное – тысячу и одну хитрость, которые использовал его отец, чтобы управлять этими брошенными детьми. В связи с этим он анализирует разнообразные последствия родительской безответственности. Написано проникновенно, жестко, но для нас там нет ничего интересного. Кроме того, что сын, совершенно очевидно, очень много знает о “Милосердии”, и он это подчеркивает. Много точных ремарок с указанием дат и имен персонажей: похоже, это сведения из архивов. Они у него, комиссар. – Прекрасно, Фруасси. Вы знаете, где можно найти этого сына? – В Мас-де-Пессаке, в семнадцати километрах к северу от Нима. Ролан Ковэр, семьдесят девять лет, Церковная улица, дом пять. Очень просто. У меня есть его номер телефона, адрес электронной почты – все, что нужно, чтобы с ним связаться. Адамберг схватил Фруасси за руку. – Не шевелитесь. Видите самца? Он уже нас не боится и подбирается к кексу. – А вы хотите? Кусочек кекса? Я узнала, что Кромс остался там. Думаю, с тех пор вы питаетесь кое-как. И еще я узнала кое-что о третьем умершем, Клоде Ландрие. Сущий пустяк. Он не был воспитанником “Милосердия”. – Ландрие? Торговец? – Да. Точнее, владелец шоколадной лавки. Когда ему было пятьдесят пять лет, его допрашивали по делу об изнасиловании в Ниме. – Когда именно это было? Изнасилование? – Тридцатого апреля восемьдесят восьмого года. Жертва – Жюстина Повель. – Ландрие был подозреваемым? – Нет, он сам на следующий день пришел как простой случайный свидетель. Он видел ту девочку почти каждый день. Ее родители работали, а Жюстина приходила в его лавку делать уроки после занятий в коллеже. Он был давним другом семьи, чуть ли не крестным. Ему были известны имена самых близких школьных друзей девочки, поэтому он и пришел в полицию. Но ни одна из версий ничего не дала. – Найдите мне нынешний адрес жертвы. Мне никогда не нравились случайные свидетели. Из тех, кто сам бежит в полицию, не дожидаясь, пока им позвонят. А первые двое никак не связаны с какими-нибудь делами об изнасилованиях? – Сначала я искала в судебных архивах департамента Гар: пока ничего. Потом по всей территории Франции, хотя насильники обычно нападают там, где живут. А эти типы никогда не выезжали из своего департамента. Но кто знает, может, на выходные или в отпуск? – По поводу первых двух можно предположить, что им отомстили за их грязные выходки в сиротском приюте. Но почему шестьдесят лет спустя? А Ландрие – за изнасилование? Но почему тридцать лет спустя? Кто-то убивает медляков? – Медляки – это кто, комиссар? – Жуки-вонючки. Они питаются крысиным пометом. Может, эти трое и были жуками-вонючками. Но мы все время возвращаемся к сути проблемы: можно ли убить с помощью пауков-отшельников? Нет. Это невозможно. – Вам не пригодилось то, что я нашла? – Наоборот, Фруасси. Продолжайте и тащите мне все, что вам попадется под руку. Возможно или невозможно, но жуки-вонючки в этой истории точно есть. Часом позже Адамберг, уже собравшись уходить, получил сообщение от комиссара Декартье: Отпечатки OK. Это он. Адамберг ответил: Компьютер и записи у тебя? Да. Никто не в курсе. Забирай, когда хочешь.