– Какой упертый парень! – восхитился Ноэль. Совещание подошло к поворотному моменту, когда нужно было принимать решение, и Адамберг сделал знак Эсталеру сварить всем по второй порции кофе, чтобы открылось второе дыхание на финишной прямой. Все поняли, что означает эта пауза, и никто не хотел сокращать короткую передышку, посвященную размышлениям. На сей раз для всех было бы лучше, если бы Эсталер подольше колдовал над кофе. Тем более что все чувствовали: для комиссара настал час разрешить ситуацию с Дангларом. Адамберг беспечно посматривал на свою маленькую армию, ни на ком не задерживая взгляд в поисках позитивных или негативных признаков. Комиссар ждал, когда все приступят к кофейной церемонии, и заговорил, при этом складывая представленные документы и аккуратно убирая фотографии в старую голубую папку доктора Ковэра. – С этим досье может ознакомиться любой, кому оно будет интересно, – произнес он, завязывая ленточки. Все рассчитывали услышать внятное заявление, угрозу, увидеть боевую стойку. Однако это было не в духе комиссара, и его команда это знала. – Поднимите руки те, кто хотел бы, чтобы на его компьютер отправили копию материалов? Вот и все. Ни подведения итогов, ни громких слов. После секундного колебания первым поднял руку Ноэль. Адамберг всегда знал, что Ноэлю не хватает многих необходимых для полицейского качеств, зато храбрости в избытке. Следом за ним руки подняли все, кроме Данглара. Еще несколько секунд все ждали, чтобы у него хотя бы дрогнула рука, чтобы он сделал хотя бы неопределенный жест, но майор, белый как мел, не шелохнулся. – Спасибо, – сказал Адамберг. – Все могут идти на обед. Комната постепенно пустела, на лицах отражались противоречивые мысли: сожаление, что не удалось стать свидетелями схватки между Дангларом и комиссаром, и смутное удовольствие оттого, что придется распутывать безнадежное дело. Эти мысли сопровождались быстрыми взглядами, скрытыми знаками одобрения упорству, которое проявил Адамберг. Они считали его мечтателем, витающим в облаках и не желающим спускаться на землю, и именно этим свойствам приписывали его неправдоподобный сегодняшний успех. Не понимая, что он просто видит в тумане. Данглар, отчасти утративший свою надменность, тоже двинулся к выходу вместе с остальными. – Все, кроме вас, майор, – произнес Адамберг, одновременно печатая сообщение Вейренку: Постой у двери и послушай. Глава 22 – Это приказ? – спросил Данглар, возвращаясь. – Если вам нравится так это называть, пожалуйста. – А если я тоже умру, только от голода? – Не усложняйте мне задачу. Если бы вы действительно хотели есть, я бы вас отпустил. И мне все равно, что вы потом побежите к Брезийону и донесете на меня, обвинив в том, что я, ко всему прочему, пытаю сотрудников. – В таком случае все прекрасно, – произнес Данглар и вновь направился к выходу. – Я сказал, что хочу, чтобы вы остались, Данглар. – Значит, это все-таки приказ. – Потому что я знаю: вы не умираете с голоду. Вы не обедать идете, а хотите сбежать. Я достаточно хорошо вас знаю, а потому предсказываю: сбежите сейчас – погубите свою душу. Сядьте. Данглар не захотел сесть напротив Адамберга, а быстрым шагом, почти бегом в гневе направился к стулу, на котором сидел во время совещания, метрах в пяти от комиссара. – Чего вы боитесь, майор? Что я проткну вас клинком? Данглар, я вас уже спрашивал: неужели вы меня забыли, мы ведь так давно вместе? Если вы выбираете осторожность, поступайте, как считаете правильным. – “Истинное благоразумие состоит в том, чтобы в начале дела предвидеть его конец” – гласит восточная мудрость. – Опять цитата. Из любого положения можно выйти при помощи цитаты. Особенно когда наготове целая тысяча. – Всем все понятно. – И вы предрекаете этому расследованию печальный конец. – Мне будет грустно видеть, как вы сядете в лужу. – Объясните, наконец, Данглар. Объясните, зачем вы с самого начала пытались расколоть комиссариат на два лагеря. И зачем хотели рассказать о моих блужданиях дивизионному комиссару. Объясните, почему я должен сесть в лужу. – Что касается моего намерения пойти к Брезийону, все просто: “Мы не обязаны ни хвалить, ни почитать наших начальников, мы обязаны им повиноваться, когда придет время повиноваться, и контролировать их, когда придет время контролировать”[8]. – Ваши бесконечные цитаты начинают меня раздражать. Вы упрямо стоите на своем после всего того, что услышали? Хотя всех остальных это убедило? И это тоже объясните, Данглар, черт вас побери. – Это невозможно. – Почему? – Потому что “то, чему можно дать много объяснений, вообще не стоит объяснять”[9]. – Когда снова станете самим собой, – сказал Адамберг, поднимаясь, – дайте знать. Комиссар вышел из зала капитула, хлопнув дверью, и схватил за руку Вейренка. – Пойдем во двор, – сказал он. – У меня это вошло в привычку, к тому же надо дроздов покормить. Их семейство свило гнездо на плюще. – Дрозды и без тебя проживут. – Луи, миллионы птиц погибают. Ты когда в последний раз видел в Париже воробьев? Это массовое истребление! К тому же самец хиловат. Адамберг повернул назад и пошел к кабинету Фруасси. – У нее наверняка есть еда, – объяснил он. – Поиски одиннадцати жертв продвигаются, – сообщила Фруасси, не поворачивая головы, когда они вошли. – Шестеро из них уже умерли: Жильбер Прейи, Андре Ривлен, Анри Тремон, Жак Сантье, Эрнест Видо, тот, с изуродованной рукой, и Морис Берлеан, ставший импотентом. Осталось пятеро: Ришар Жаррас и Рене Киссоль, жертвы сухого укуса, живут в Алесе. Трое остальных – Луи без ноги, Марсель без щеки и Жан без ступни – находятся в Воклюзе: Луи и Марсель – в Фонтен-де-Воклюз, а Жан – в Куртезоне, в пятидесяти километрах от них. – Значит, те трое, что пострадали больше всех, по-прежнему вместе. И не так далеко от Нима. Сколько им сейчас лет? – Луи Аржала – семьдесят шесть, Жану Эсканду – семьдесят семь, Марселю Корбьеру – восемьдесят один. – Пришлите мне их адреса, сведения о семейном положении, состоянии здоровья – в общем, все, что найдете. – Уже отправила. – Известно, кем они работали? – В произвольном порядке: торговец, антиквар, управляющий рестораном, сотрудник администрации больницы, учитель. – А жуки-вонючки? Скольких осталось уничтожить? – И так можно сказать, – вздохнула Фруасси. – Четверо уже ушли в мир иной: Сезар Миссоли, Дени Обер, Колен Дюваль и Виктор Менар. Трое умерли от укусов пауков. – Остались еще трое. – Ален Ламбертен, Оливье Вессак и Роже Торай. – Где они живут? – Ламбертен – в Сенонше близ Шартра, Вессак – в Сен-Поршере близ Рошфора, Торай – в Лединьяне близ Нима. Все отправлено вам на мобильник. – Спасибо, Фруасси, мы ждем вас в коридоре, прихватите кусочек кекса. Если найдется лишний, было бы неплохо: мы ничего не ели. – Что мы торчим в коридоре? – сердито спросил Вейренк. – Ты же прекрасно знаешь, что Фруасси никогда не открывает при свидетелях шкаф с едой. Она считает, что его невозможно взломать. – Можно я пойду с вами? – спросила Фруасси, когда спустя несколько томительных минут вышла к ним, неся в руках тяжелую корзинку, прикрытую салфеткой. – Мне очень нравится кормить дроздов. Следуя за лейтенантом Фруасси, олицетворением продовольственной безопасности комиссариата, Адамберг повторял: “Малыш Луи, малыш Жанно, малыш Марсель”. – Что, плохо, да? – спросил Вейренк. – Наверное, да. Они живут в двух шагах друг от друга. Разве это не говорит о том, что у них тоже своя банда? – Необязательно. Их по-прежнему накрепко связывают общие воспоминания, это вполне понятно. – Но десять лет назад Луи угрожал Клаверолю, он сказал ему: “Я не один”. – Я помню. – Не так-то просто засунуть паука в чьи-нибудь брюки. Войти к человеку, когда он спит. У пожилых людей чуткий сон. – Всегда можно добавить наркотик в бутылку спиртного. – И мы наталкиваемся на тот же подводный камень, – задумчиво произнес Адамберг, выходя во двор. – Нужно запихнуть шестьдесят пауков в эти чертовы брюки. И заставить их укусить человека в одну точку на теле. Вот скажи, ты так сумеешь?