– Я тебе толкую о том, что эта женщина по собственной воле заточила себя там на всю жизнь. Как в старые времена. – То есть раньше некоторые женщины так и поступали? – Многие женщины – в Средние века и вплоть до шестнадцатого века. Их называли отшельницами, или затворницами. Адамберг застыл, подняв руку, и не донес стакан до рта. – Так вот, отшельницами, – повторил Рафаэль. – Некоторые из них прожили в своих темных норах по пятьдесят лет. Волосы у них отрастали, как шерсть диких зверей, и в них копошились насекомые, ногти напоминали когти и были такими длинными, что закручивались штопором, кожа покрывалась толстым слоем грязи, тело воняло невыносимо, подстилкой им служили гниющие продукты и экскременты. Вот ее-то ты и видел – последнюю отшельницу наших времен – там, на лугу Альбре. – Никогда я ее не видел! Мать не позволила бы мне смотреть на такое! – Ты прав. Не дойдя десятка метров до голубятни, она велела нам остановиться и подождать ее. Но ведь это было так таинственно, правда? Ты тихонько прокрался следом за ней и, когда она повернула назад, у нее за спиной в несколько прыжков, как заяц, доскакал до стены, вскарабкался на камень и заглянул в окошко. Все это продолжалось минуту, от силы две. Потом ты завопил. Завопил от ужаса, завопил словно безумный. И потерял сознание. Адамберг пристально смотрел на брата, сжав кулаки. – Пока мать пыталась привести тебя в чувство, хлопая по щекам и брызгая святой водой из Лурда, я побежал к дороге звать на помощь отца. Он отнес тебя на руках в машину. Ты пришел в себя только там, на заднем сиденье. Твоя голова лежала у меня на коленях, и хотя ты всего на секунду сунул нос в это окошко, от твоего лица разило дерьмом и смертью. Мама стала трясти тебя и сказала: “Забудь, сынок, забудь, ради всего святого!” И ты потом ни разу об этом не заговаривал. Вот откуда этот страх, этот мрак, вот почему от этого слова у тебя затылок наливается свинцом. Из-за той женщины с луга Альбре. У Адамберга побелели губы, он поднялся, с трудом распрямив напряженное тело, провел негнущимися пальцами по лицу, и ему показалось, что он ощущает омерзительный запах смерти и гниения. Он видел брата, видел свечи на столе, стакан, но видел еще и грязные когти, косматую шевелюру, темно-серую, как жук-медляк, которая шевелилась сама собой от возни копошившихся в ней вшей, он видел медленно открывающийся рот, огромный, с гнилыми зубами, видел, как когти приближаются к его лицу, и услышал короткое, повергшее его в ужас рычание. Отшельница. Рафаэль подскочил, обогнул стол и в последний момент успел подхватить потерявшего сознание брата. Он дотащил его до кровати, снял с него ботинки и укрыл. – Я так и знал, что сделаю тебе больно, – тихо проговорил он. Глава 28 Обычно Адамберг мало спал и поднимался на рассвете. Рафаэль разбудил его в полдень. Он открыл глаза и сел на кровати. Он знал, что час уже поздний и нет смысла спрашивать, сколько времени. – Я пойду помоюсь у тебя в ванной, – сказал он брату. – Я не мылся и не переодевался уже больше суток. – У меня есть только душ. – Пойду приму твой душ. Мне кто-нибудь звонил? – Было два звонка. Адамберг схватил мобильник и выслушал отчеты Вуазне и Ретанкур. Вуазне был краток и точен: Эсканд прибыл в Палавас за два дня до нападения на Вессака. Старика Жанно хорошо знают в нескольких маленьких ресторанах на этом курорте, лейтенант нашел его у подруги – он собирался уезжать. – Что мне делать теперь, комиссар? – Возвращайтесь в комиссариат, лейтенант. У вас, по крайней мере, нашлось время искупаться в море? – Пять минут. – Ну хоть так, Вуазне. Потом он перезвонил Ретанкур. – Мы побывали в тридцати восьми гостиницах, комиссар. – Все семнадцать тысяч, что есть во Франции, проверять не нужно. Возвращайтесь, Ретанкур. – Получается, он спал в своей машине. Вы так думаете? – Он ночевал в Палавасе. – Но если он был… – Я знаю, – отрезал Адамберг. – Я знаю. – Вы все еще в Рошфоре? – На острове Ре, у брата. Скажите Мордану, что я буду в комиссариате завтра утром. Мордану, но не Данглару. Адамберг вышел на террасу к Рафаэлю, обед был уже готов. Паста, ветчина. Кулинарные запросы Рафаэля были такими же скромными, как и у его брата. – Ничего не вышло, – сказал он. – На Вессака напал не Жан Эсканд. Его нашли, он был на побережье, в сотнях километров от места преступления. – Они могли отправить сына кого-то из них. – Нет, Рафаэль, месть такого рода не совершается по доверенности. Либо сами, либо никак. Покусанные пауками мальчики не убивали своих мучителей. И тем не менее это яд паука-отшельника. И тем не менее все ниточки тянутся в сиротский приют “Милосердие”. Я в этом уверен, или все бессмысленно. Нет другого пути, а этот путь ведет в никуда. Я сел в лужу, как сказал Данглар. Рафаэль передал Адамбергу хлеб, и братья ловко, привычными движениями деревенских мальчишек, подобрали соус с тарелок. – Но теперь все совсем по-другому, – проговорил Рафаэль, бросив крошки куликам, сновавшим по песку. – А у меня в комиссариате живет пара дроздов. Я их кормлю сливочным кексом. Самец хиловат. – Дрозды – это тоже хорошо. Самка высиживает птенцов? – Да, высиживает. Так что же теперь по-другому? – Ты по-прежнему слепой? – Нет. Я хорошо вижу отшельницу с луга Альбре. И знаю, почему тогда кричал. – Она к тебе приблизилась. – Откуда ты знаешь? – Ничего я не знаю. Я всегда думал, что она так и сделала. – Да. Вытянула руки вперед и закричала, нет, зарычала. Но я хотел бы сейчас на нее взглянуть. Теперь она меня не пугает, и слово это меня тоже не пугает. Отшельница, отшельница – видишь, я могу повторять его хоть до вечера и в обморок не упаду. – Значит, ты можешь встретиться с ней снова. Ты свободен. Ты можешь видеть. – Если только еще есть что видеть. Кто еще станет убивать паучьим ядом, если не мальчики из сиротского приюта? А это не они. – Значит, кто-то другой. Брат, ты свободен, ты их найдешь. Ты будешь на месте в восемь вечера. – Где? – В Париже. Ты сядешь на ближайший поезд, я это знаю. Адамберг улыбнулся. Братья крепко обнялись на прощание, и Рафаэль, оставив брата на перроне, зашагал прочь. – Вот черт! Рафаэль, я оставил у тебя свое грязное белье. – Разве ты не для этого приезжал? Адамберг, как и многие, любил поезда, они давали приятную возможность отвлечься, совершить короткое путешествие за пределы привычного мира. Мысли текли медленно, огибая подводные камни. Он прикрыл глаза, и его разум стал совершать маневр, чтобы избежать жестокого крушения расследования, и кружить возле Луизы с ее воображаемыми полчищами пауков-отшельников. Он раз за разом возвращался к этой странной женщине, жившей под одной крышей с Ирен. Он достал мобильник и написал сообщение Вуазне: Мысли в поезде. Ваш доклад: изнасилованная женщина, обрести власть над ядовитой жидкостью, убить агрессора, обернув жидкость против него. Может ли жертва насилия из тех же соображений развернуть террор при помощи ядовитых тварей? И получил ответ: Мысли в машине. Еду в Париж, диктую Ламару. Да, конечно. Фобии: змеи, скорпионы, пауки, всякое существо, способное насильно впрыснуть смертоносную жидкость. Это очень интересно, но ни к чему не приведет. Не страшно. – Он так ответил? – спросил Вуазне у Ламара. – “Не страшно”? – Ну да.