– Да. – Сегодня уснул раньше обычного. – Это из-за эмоций. Фруасси уже опустила руки на клавиатуру и не слушала его. – Лейтенант, – окликнул он ее, похлопал по плечу. – Когда ближайший поезд на Ним? – В пятнадцать пятнадцать, прибывает в восемнадцать ноль пять. Адамберг вошел в кабинет Вейренка. – Мы снова туда едем, Луи, в Мас-де-Пессак. Этот негодяй рассказал не все. – Ковэр? Мне он показался сумасшедшим и очень милым. – Но он защищал отца. Из-за него мы потеряли несколько дней. Поезд в пятнадцать пятнадцать. Пойдет? Вечером вернемся. Во время поездки Адамберг рассказал Вейренку о новых фактах, о содержавшихся в неволе девушках в Ниме, о своей уверенности в том, что папаша Сеген работал в сиротском приюте. И только своему другу, ему одному, он поведал об операции по удалению больного зуба, произведенной на острове Ре. Вейренк стал что-то насвистывать – так он выражал свои чувства. Адамберг определял, что с ним творится, по мелодии. На сей раз это были потрясение, оцепенение, задумчивость. Целых три мотива. – Значит, мы собираемся вытащить информацию из милейшего доктора Ковэра, не имея ни малейших доказательств того, что папаша Сеген трудился в приюте? Так? – Да. – И как мы это сделаем? – Мы будем это утверждать. Твой дядя целый год работал там учителем. – Да неужели? И как звали моего дядю? – Фруасси нашла мне одного преподавателя, который временно замещал другого. Твоего дядю зовут Робер Кантен. – Предположим. А предмет? – Катехизис. Тебя это смущает? – Не больше, чем все остальное. Значит, я заявляю, будто знаю от своего дяди, что Эжен Сеген работал в “Милосердии”. А с чего это мой дядя вдруг об этом заговорил? – Просто заговорил – и все. Не придирайся к мелочам, Луи. – Как скажешь. Поспишь? – Таково предписание врача. Я не шучу, Луи, это нужно, чтобы после удаления зуба все зарубцевалось. А то я могу провалиться в пропасть или вроде того. Доктор, похоже, был серьезен, как никогда. Прежде чем выполнить указание врача, Адамберг прочитал сообщения. Психиатр, наверное, забыл, что с появлением мобильных телефонов стало невозможно спать. А также бродить без определенной цели, наблюдать за чайками, парящими над мертвыми рыбами, позволяя пузырькам газа сталкиваться друг с другом. От Ретанкур: Ламбертен и Торай на месте. Сидят в бистро. Усиленная охрана. Оставляю Жюстена и Ноэля, я слишком заметна. Из разговоров: Ламбертен остается ночевать в доме Торая. Получил. Не упускайте их из виду ни на минуту. От Ирен: Во время погребения у Луизы несколько раз появлялась удовлетворенная улыбка, особенно когда на гроб стали падать комья земли. Может, она просто любит похороны, есть такие люди. Надо сказать, и улыбается она тоже постоянно. С тихим кудахтаньем, совершенно непонятно почему. Пресвятая Богородица, на кладбище она, к счастью, не кудахтала. Мне кажется иногда, что я ее больше видеть не могу, и это нехорошо с моей стороны. Я на глазах у Луизы упаковывала коробку с шаром из Рошфора, который собираюсь вам послать. Она поверила. И даже сказала, что, по ее мнению, полицейскому негоже коллекционировать шары, нельзя терять на это время и что теперь понятно, почему нас так плохо охраняют. А я ей ответила, что если полицейские не коллекционируют шары или еще что-нибудь, то у них едет крыша. Пока, Жан-Бат. Привет, Ирен. И спасибо, – ответил Адамберг. От Фруасси: О сестрах Сеген пока ничего, как будто испарились. В психушках тоже ноль. Как и о брате. Фото улыбающейся Луизы Шеврие на сайтах “Дети прошлых лет” нет. Поищу у зубных врачей в Страсбурге и Ниме. Но их несколько тонн. Не забудьте о сегодняшнем ужине. Для дроздов? Да. Разве я могу забыть? Прежде чем взяться за зубных врачей, посмотрите, не подозревали ли кого-нибудь из членов семьи Ковэра-отца в коллаборационизме. Его самого? Его отца или дядю? Еще одна семейная история? Несомненно. Ближе к семи часам вечера двое мужчин позвонили в дверь доктора Ковэра. Адамберг нарочно его не предупредил, и они застали его врасплох за работой. – Теперь-то что? – недовольно осведомился доктор Ковэр. – Мы были тут неподалеку, – сообщил Вейренк. – Решили попытать счастья. – Нам не хватает одной детали, – подхватил Адамберг. – Ладно, ладно, – согласился доктор, впуская их в дом, и скрылся на кухне, откуда вышел пять минут спустя более оживленный, с полным подносом. – Цейлонский чай или зеленый, кофе, кофе без кофеина, травяной чай, клубничный морс, савойский пирог, – предложил он. – Угощайтесь. Отказаться значило расстроить доктора, который уже расставил десертные тарелки, чашки и стаканы. Как только он налил кофе Адамбергу, тот сразу же приступил к делу. – В молодости вы наверняка слышали о девушках, которых отец держал взаперти. – Ужасное злодейство! Конечно, об этом знал весь город, вся страна! Мы неотступно следили за судебным процессом. – Значит, вам известно, что отец, Эжен Сеген, сдавал свою младшую дочь молодым насильникам? Доктор удрученно закивал, всем своим видом показывая, что он как детский психиатр не видит ничего радужного в будущем этой девочки. В то же время Адамберг почувствовал, что доктор едва заметно напрягся, услышав это имя: Сеген. – Да. Показания брата привели всех в ужас. Напомните, как его звали? – Энзо. – Да, точно, Энзо. Отважный молодой человек. – Чего не скажешь о вашем отце, который сделал все, чтобы скрыть тот факт, что Сеген работал в “Милосердии”. И что он отправлял парней из банды пауков-отшельников насиловать свою дочь. Ему помогал охранник Ландрие. – Что? – спросил Ковэр с возмущенным видом. – О чем вы говорите? – О том, что я только что вам сказал. О том, что Сеген работал в “Милосердии”. – Вы оскорбляете моего отца! Здесь, в этом доме! Пропади все пропадом! Да если бы он знал, чем занимается Сеген с этой бандой пауков-отшельников, он незамедлительно дал бы на них показания! – Но он этого не сделал. – Потому что у нас не было никакого Сегена! – Был, – произнес Вейренк. – Черт побери, отец ненавидел эту банду маленьких ублюдков, и вы это знаете. Он был хорошим человеком, понимаете? Хорошим человеком! – Вот именно. Если бы он признал, что по его недосмотру или из-за профессиональной ошибки в стенах приюта орудовал такой тип, как Сеген, это стало бы крахом, бесчестием для “хорошего человека”. Но скорее всего, было еще что-то, из-за чего он не мог рассказать обо всем. И в итоге промолчал и удалил Сегена из своих архивов. А вы, прикрывая тылы, тоже утаили правду. Доктор, вспотев от негодования, убрал все со стола, даже не дождавшись, пока будет доеден савойский пирог, кое-как свалил все на поднос и разбил блюдце. Полицейским дали понять, что им нечего тут делать.