Мы отнесли еду на боковую веранду. Солнце на половину село. Пододвигая свой стул, она сказала, — Это действительно вкуснятина. Мне должно быть стыдно, за то что произошло с ужином, но стоит сказать, мне приятно, что ты готовил для меня. Всё могло быть хуже с подгоревшей лазаньей. Она улыбнулась, и мне с трудом удалось не улыбнуться ей в ответ. Я указал на её тарелку. — Перестань улыбаться и ешь. Хизер накрутила лапшу вокруг своей вилки. — Не могу перестать улыбаться, но хорошо. Мне нужен замок для челюсти, потому что теперь я тоже улыбался. Это было заразительно. Какое-то время мы ели в тишине. Вытирая свой рот салфеткой, я сказал, — Что бы ты делала, если бы эта ситуация не затянула тебя? Хизер опустила вилку и начала обдумывать мой вопрос. — Ну, я была бы в колледже, вероятно в середине обучения. Я думаю, что позже, я бы хотела стать психиатрической медсестрой. Но потом, я бы также хотела найти то, к чему у меня будет страсть — также как у тебя с фото. Твои фотографии великолепные, Ноа. Правда. Я хотела сказать тебе это. Я никогда не показывал ей свои работы. — Ты гуглила меня, я понял. — Да. Надеюсь ты не против. Твои фото с Гаваны захватывают дух. Я посещала твою страницу несколько раз. Как появились эти фото? Что заставило тебя выбрать Кубу? Меня поразило, что из всего сайта она обратила внимание именно на это. На те фотографии было нелегко смотреть, но в них был реальный посыл. Именно эти фото были черно-белыми. — Это было для статьи в газете пять лет назад. Можно сказать что она выбрала меня. Я работал фрилансером в то время и поехал туда с репортером, чтобы осветить нынешнее состояние Кубы и народа. Вообще-то, я отсутствовал дома дольше всего во время той поездки. Мои только фото на сайте, не сопровождающая статья. — Ну в этом и красота. Фото рассказывают историю, даже без объяснений, что доказывает твой талант. Я не просто так говорю это. Поверь мне, я ужасная лгунья. Твои работы действительно удивительные. Мне всегда было сложно принимать комплименты, особенно касающиеся моих работ. Но я пытался. — Спасибо. — Ты расскажешь мне больше об этом? — Конкретно про Кубу? Она наклонилась, её глаза были полны любопытства. — Да. По какой-то причине, я чувствовал себя обязанным. — Я не знаю заметила ли ты фото подростков с тату. Там у молодых людей существует подпольная панк культура. Многие из них были под амфетамином, когда я снимал их. — Ты слышал когда-то про Los Frikis? — спросила она. Я кивнув, удивленно. — Да, вообще-то, я интересовался этим, когда был там. — Те дети напоминают мне современную версию Los Frikis. Надеюсь, у людей, которых ты фотографировал сейчас дела обстоят намного лучше, чем у их предшественников. Я помню, как читала про Los Frikis и была полностью поражена тем, что некоторые намеренно вводили себе ВИЧ, чтобы освободится от собственного правительства. Представь, что тебя заставляют физически трудится или сажают в тюрьму только из-за того, что ты выглядишь иначе. Поэтому ты заражаешь себя, чтобы избежать опасности и попадаешь в карантинный санаторий. Это говорит о том, насколько все плохо. Это разбивает мое сердце. Я знал, что мои глаза были широко открыты. — Откуда ты узнала об этом? — Я читала статью об этом какое-то время назад. Некоторые вещи ты никогда не забудешь. — Ты права. — А как насчет фотографий маленьких детей? — Это был детский дом. — О, это грустно. Я посмотрел на свою тарелку, вспоминая одного ребенка, у которого всё ещё был маленький кусочек моего сердца. — Был один маленький мальчик. Его звали Дэниел. Ему было всего пять лет. У него была митохондриальная болезнь. — Я слышала об этом. Какая именно? — Это наследственное заболевание, которое поражает различные части тела, например клетки мозга, нервы, мышцы, почки, сердце. Его речь была нарушена, и он был прикован к инвалидной коляске. По какой-то причине он действительно принял меня, продолжал тянуться ко мне в течение недели, когда мы были там. В первый раз, когда я встретил его, я ел мандаринку. Он взял её у меня и начал есть. Женщина в приюте сказала, что он никогда не делал ничего подобного, никогда так легко не общался с кем-то. Моя связь с ним была странной, но глубокой. Я приносил ему мандаринки каждый день. Я действительно хотел бы сделать что-то большее для него. — Например забрать его домой? — Это приходило мне в голову, хочешь верь, хочешь нет. Я никогда не переставал думать о нем — до такой степени, что через год связался с приютом. — Что произошло? Тяжело было говорить. — Они закрылись. Я понятия не имею, где сейчас кто-нибудь из этих детей. Это преследует меня по сей день. — О нет. Что ты планировал сделать… когда позвонил им? — Я не знаю. Я честно не могу тебе сказать. Я просто хотел убедиться, что с ним все в порядке — возможно, выяснить, как я могу помочь ему финансово. Я сделал несколько звонков, но никто не мог сказать мне, что случилось с детьми, которые там были. — Это страшно, но ты знаешь, тот факт, что ты всё еще думал о нем после того, как уехал и хотел помочь, говорит о том, какой ты человек. Прошло много времени с тех пор, как кто-то смотрел на меня с восхищением в глазах. Если бы я только заслуживал это. В течение следующих получаса Хизер слушала, как я рассказывал ей больше историй из моих путешествий. Ее больше интересовали люди, с которыми я встречался на этом пути, чем места, которые я посещал, и я обнаружил, что это говорит о том, каким человеком она была. Когда с озера подул прохладный летний ветерок, у раздвижной двери появилась мать Хизер. Хизер заметила и сказала: «Мама, иди присоединяйся к нам». — Нет. Я только вышла, чтобы принять свою таблетку. Я возвращаюсь в свою комнату. — Приятно познакомиться, миссис Чедвик, — сказал я. — Называйте меня Алиса. Я встал и протянул руку. — Ноа Каваллари. Она пожала её. — Думаю, это моя возможность поблагодарить вас за вашу помощь. Сев обратно, я сказал: «Нет, спасибо не нужно. Как я и сказал Хизер, мне действительно нравится физический труд.» — Моя дочь настаивает на том, что у вас нет скрытых мотивов, но я не совсем уверена, что верю в это. Отлично. Блядь. — Я могу заверить вас, у меня их нет. — Сколько вам лет, сэр? Дерьмо. Я не хотел разглашать свой возраст, главным образом потому, что знал, что Хизер так чертовски хотела его узнать. Но я не мог лгать. — Тридцать четыре. Хизер посмотрела на меня, и я точно знал, о чем она подумала: тридцать четыре не настолько уж много. Я сказал ей, что достаточно взрослый, чтобы быть ее отцом, потому что часть меня хотела, чтобы она поверила, будто я старше чем на самом деле, и у неё не появлялись никакие идеи. — Ну, ты слишком взрослый для Хизер, но она, кажется, совершенно поражена тобой. Хизер выглядела удрученной. — Мама, пожалуйста. Но Алиса продолжала наступать. — Последнее, что ей нужно, чтобы ею поиграл и использовал человек, который в городе проездом. Она уязвима и ранимая. Если вы не планируете остаться здесь на озере Уиннипесоки, в чем я очень сомневаюсь, я советую вам действовать осторожно. Хизер стиснула зубы. — Прекрати. Мне нужно было пресечь это в зародыше. — Я не знаю, сколькими способами должен сказать это, миссис Чедвик — Алиса, — но у меня нет романтических намерений по отношению к вашей дочери. Она слишком молода для меня. Я приехал сюда не для того, чтобы усложнять свою жизнь, а наоборот. Так что ваши переживания беспочвенны. Она скептически смотрела на меня несколько секунд. — Ну, тогда хорошо.