Мне нужно было убраться отсюда немедленно. Мало того, что эта женщина заставляла меня чувствовать себя совершенно неловко, так еще Хизер выглядела будто готова была заплакать или взорваться. Чем дольше я остаюсь, тем хуже будет эта ситуация. — На этой ноте я хочу поблагодарить тебя, Хизер, за очень хороший ужин. Я отнесу свою тарелку внутрь на кухню и уйду. Необычно, что Хизер не протестовала. На самом деле, она не сказала ни слова. Я понял, как она была расстроена. Когда я вышел из кухни и направился к двери, чтобы надеть туфли, я заметил, что один из них пропал. Какого черта? Краем глаза я заметил, как Толстоголовый уставился на меня. Мало того, моя туфля была у него во рту. — Дружище, мне она нужна. Он зарычал, когда я подошел. Когда я протянул руку, он утащил ее наверх. Ты шутишь, что ли? Я не собирался преследовать его, поэтому я решил уйти в одной чертовой туфле. Когда я шел по дороге, странное чувство последовало за мной по пути к лодочному домику. И это было не из-за того, что моя нога была в грязном мокром носке. Это был гнев. Я злился, что Хизер жила в виртуальном плену потребностей своей матери. Она заслуживала того, чтобы прожить свою жизнь, ходить в колледж, путешествовать и делать все, что ей чертовски приятно. Это бы продолжалось некоторое время, так как она была подростком. Но более того, я был зол на себя. Как бы я не хотел это признавать, мне нравилось сидеть на улице и разговаривать с ней больше, чем что-либо за действительно долгое время. И это не было частью чертового плана. Глава пятая Хизер — Как ты могла так поступить со мной? — ругалась я. — Я просто пытаюсь защитить тебя, — сказала мама. — Тем, что унизила меня до чертиков? Этот человек вел себя уважительно. Сперва, ты забиваешь на ужин. А потом отпугиваешь его чушью. — Каждое слово, которое я сказала, — правда. Что ему от тебя нужно, если он уезжает в конце лета? Теперь я кричала. — Он ничего не хочет! Я уже сказала тебе, что я его не интересую в этом смысле. Почему ты этого не понимаешь? Он ни черта не пытался сделать, а ты просто выставила дурой себя и меня. Ты ведешь себя так, как будто я ребенок. Мне почти двадцать один год — взрослая. Я не понимаю, что из этого ты не понимаешь. — Я взяла свою тарелку. — Я не могу этого сделать. Мне нужно в свою комнату. — Хизер… мне очень жаль. Я просто… — Я не могу! — крикнула я, уходя. С мамой было много проблем, но я любила ее и знала, что у нее хорошие намерения. Она искренне верила, что каким-то образом защищает меня. Но я не могла смотреть на нее всю оставшуюся ночь. После того, как я приняла душ, чтобы успокоиться, я написала Ною. Хизер: Мне очень жаль. Я абсолютно расстроена. Через несколько секунд он ответил. Ноа: Не надо. Хизер: Мне стыдно из-за того, что она тебе наговорила. Ноа: Тебе нечего стыдиться. Ты ничего не сделала. Было кое-что, что я действительно хотела снять как груз с души. Хизер: Тебе не нужно меня жалеть… из-за моей ситуации. Я вижу, что ты жалеешь меня. Знаешь, у меня есть выбор. Я могла бы уехать из дома. Я выбрала остаться. Я видела, что он печатал ответ. Ноа: Я знаю это. Хизер: Итак… 34, да? Ноа: Да. Хизер: Это не так уж и много. Ноа: Все еще достаточно, чтобы быть твоим отцом. Хизер: Да, если бы тебе было 14, когда я родилась! Ноа: Технически возможно. Хизер: Ты заставил меня думать, что тебе за сорок, хотя я никогда не думала, что ты так выглядишь. В этом больше смысла. Ноа: Между 34 и 20 огромная разница. Единственное, что сейчас было между тридцати четырьмя и двадцатью, это короткая прогулка к лодочному домику. Я не могла сдержать то, что чувствовала. У нас была связь сегодня вечером. Я это чувствовала. Я хотела увидеть его снова. Хизер: Я могу зайти? Через минуту он наконец ответил. Ноа: Не думаю, что это хорошая идея. Я была готова к такому ответу, но это все равно было неприятно. Хизер: Хорошо. Я чувствовала себя такой поверженной. Даже если он не интересовался мной в романтическом плане, я не была готова пожелать ему спокойной ночи. Хорошо… может быть, часть меня все еще надеялась, что он передумает насчет меня. Несколько минут спустя случилось последнее, что я ожидала, — снова зазвонил телефон. Ноа: Если только… Мое сердце екнуло, когда я напечатала. Хизер: Если только что? Ноа: Если только не остался хлеб. Мы его не тронули. Ты его выбросила? Я мечтал о нём. Хизер: Нет! Я забыла о нём. Он все еще лежит на столе. Ноа: Что ж, будет стыдно, оставлять его портиться. Ты должна принести хлеб, а я брошу его в тостер. Хлеб — и ты рядом — было бы здорово. Я не могла перестать улыбаться, отвечая ему. Хизер: Буду через пять минут. *** Я должна была догадаться, что он не собирался приглашать меня внутрь. Когда я пришла, Ноа курил сигару на крыльце. Думаю, я не могла его винить. Если не считать маленького столика, весь домик представлял собой просто спальню. Не было даже дивана, только кровать и кухонный уголок. Нам пришлось бы сидеть на кровати, и я понимала, что он этого не хотел. — Итак… — сказала я. — Тедди принес мне это, когда я выходила. — Большой ботинок Ноа с глухим стуком приземлился после того, как я бросила его на землю. — Это его имя? Я мысленно называю его Толстоголовым, — он улыбнулся. — У него действительно большая голова. — Самая большая, которую я когда-либо видел у собаки.