— Это моя дочь, его сестра, — без колебаний ответил Нил. — Следуйте за мной, — сказала она, ведя нас по коридору. — Спасибо, — одними губами поблагодарила я его. Мое сердце, казалось, снова начало биться при виде его. Ноа все еще спал, подключенный к капельнице. С облегчением я увидела, что выглядит вполне нормально, хотя и без сознания. Его грудь поднималась и опускалась, и я никогда в жизни не была так счастлива видеть, как кто-то дышит. Слезы жгли мне глаза, когда я спросила медсестру: — Когда он проснется? — У всех всё по-разному. Это займет у него некоторое время, но такое не редкость. Она что-то записала в своей карте, как будто это было обычным делом. Интересно, поняла ли она, что этот момент был самым тяжелым в моей жизни, что для меня мир перестал двигаться каждую секунду, пока он не проснется? Я не знала, будет ли любовь всей моей жизни в порядке, вспомнит ли он меня вообще. Я не знала, что буду делать, если Ноа не сможет говорить. Несмотря ни на что, я буду здесь. Мне нужно быть сильной ради него. Нил взял меня за руку, пока мы сидели и ждали, когда Ноа проснется. Прошло неопределенное количество времени, прежде чем Ноа наконец открыл глаза. Его отец и я вскочили со своих мест, когда его веки затрепетали. Первым заговорил отец: — Да. Сынок… — это папа. Я здесь. Хизер тоже здесь. — Привет, малыш, — добавила я. — Я здесь и никогда отсюда не уйду. Ноа моргнул. Я знала, что ему потребуется некоторое время, чтобы полностью прийти в себя, но чем дольше он молчал, тем больше я боялась. Я погладила его по плечу. — Все в порядке. Не торопись. Спешить некуда. — Все будет хорошо, сынок. Я просто знаю это. Я положила голову рядом с его головой и начала молча молиться. Звук его дыхания стал громче. Когда я снова подняла голову, его глаза были почти полностью открыты, и он тупо смотрел на меня. О боже мой. Скажи что-то. Пожалуйста. Что-нибудь. — Привет…привет, — прошептала я. — Ты даже не представляешь, как я счастлива видеть твои прекрасные глаза. Я люблю тебя, Ноа. Я тебя так люблю. Он не ответил, но одинокая слеза упала с его глаза. Он мог слышать меня. Но мог ли он понять? Хотел ли он сказать что-то, но не мог? Я не хотела, чтобы он видел, как я расстроена, но ничего не могла с собой поделать, потому что у меня самой текли слезы. — Все в порядке, сынок. Все будет хорошо. Я потянулась к руке Ноа и сжала ее. — Мы будем здесь с тобой на каждом шагу. Твоя мама тоже приедет…и твой брат. И Оливия где-то там. О Боже — мы с ней даже обнялись. Вот как сильно мы обе тебя любим. Пожалуйста, скажи что-нибудь. Пожалуйста. Я продолжала говорить с ним. — Я заключу с тобой сделку. Когда тебе станет лучше, я позволю тебе послушать каждую песню на моем телефоне. Ты же знаешь, я поклялась, что никогда этого не допущу. Но знаешь что? Оно того стоит. И мне не терпится услышать, как ты посмеешься надо мной. Следующие полчаса мы с Нилом сидели у постели Ноа, подбадривая его в отчаянной попытке заставить сказать хоть что — нибудь. Потом на какое-то время все стихло. Я на мгновение отвернулась и подошла к окну, чтобы привести мысли в порядок. — Хи… Я резко повернулась к нему. Ноа выдавил из себя эти слова. — Хи…Хизер… — Да! — обрадовалась я. — Да. Это я! Я здесь, с тобой. Нил позволил своим слезам пролиться в первый раз с тех пор, как я приехала. — Папа тоже здесь, — сказал он. Голос Ноа звучал неуверенно. — Где я? — Ты в больнице. Тебе сделали операцию на мозге, — ответил Нил. Ноа повернулся ко мне и спросил: — Что…что ты здесь делаешь? — А где же мне еще быть? Несколько секунд я, затаив дыхание, ждала его ответа. Он судорожно сглотнул. — В Вермонте? Вермонт был таким простым ответом, но он так много значил. Это означало, что его память в порядке. Это означило всё. Это означало, что с Ноа всё будет в порядке. — Ты помнишь что-нибудь из того, что случилось? — спросила я. Ответ занял некоторое время, но в конце концов он сказал: — Я помню, что люблю тебя. Глава двадцать восьмая Ноа Странным образом Бонни и Клайд спасли мне жизнь. Если бы в тот день я не пошел в супермаркет, чтобы купить им еду, меня бы уже не было в живых. В магазине рядом с моим домом никогда не было капусты, которая им нравилась. Поэтому я изо всех сил старался добраться до рынка на другом конце города. Он находился прямо за углом от больницы. Мой хирург был убежден, что если бы до операции прошло больше времени, я мог бы не успеть, или, по крайней мере, у меня был бы поврежден мозг. Слава богу, я не был за рулем, когда это случилось. А если бы я был дома один? Я бы, наверное, умер. Мне всегда было нелегко думать об этом. Но я отказывался думать о том, что могло случиться. Было бы легко позволить всем этим “если бы” затопить мой разум, но у меня было слишком много причин, чтобы жить. Прошло уже три недели с тех пор, как меня прооперировали, и сегодня меня наконец должны были выписать. Я был более чем готов отправиться домой. Однако держать меня здесь было стандартным протоколом из-за высокого риска осложнений после операции. Я почти ничего не помнил о моментах, предшествовавших разрыву аневризмы, кроме острой необходимости поговорить с Хизер, чтобы сказать ей, что я люблю ее, и головной боли. Кроме этого, я ничего не помнил, пока не проснулся и не увидел Хизер и моего отца, склонившихся надо мной. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что я не сплю. Было к лучшему, что я не был в курсе того, что могло случится в магазине со мной в тот день. Если бы я знал, что мне вскроют голову и что пятьдесят процентов людей не выживают после разрыва аневризмы, у меня, вероятно, случился бы сердечный приступ — тем более что в то время у меня не было возможности рассказать Хизер о своих чувствах. Первая неделя после моего выздоровления была самой тяжелой. Люди приходили, но я все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Хизер была моей опорой во всем. Она оставила все в Вермонте, чтобы остаться со мной. Я даже не мог поспорить с ее решением, потому что не знал, как я смогу пережить это время, застряв в больнице без нее. Не было слов, чтобы выразить мою благодарность за то, что я жив. На мою память это никак не повлияло. Мои речевые и двигательные навыки остались нетронутыми. По сути, я был живым чудом. Я не утратил функции, но кое-что приобрел: новую перспективу. Я больше не мог тратить свою жизнь впустую, не мог застрять из-за нерешительности или страха. Каждый день, каждое мгновение должно было иметь значение. Хизер спала у меня дома и каждый день проводила в больнице. Мать и брат тоже останавливались у меня. Они только вчера уехали обратно в Миннесоту, так что Хизер узнала их очень хорошо. Мне больше не нужно было гадать, как моя семья отреагирует на нее. Они влюбились друг в друга, как и я. Моя красивая девушка сияла, когда вошла в мою больничную палату. — Я только что получила известие от последнего профессора, которого ждала, что смогу выполнить свои последние задания отсюда. Мне не придется возвращаться в Вермонт, чтобы получить полный зачет за этот семестр. Я ничего не потеряю, — сев на кровати, я наклонился, чтобы поцеловать ее. — Это самая лучшая новость. Мы можем съездить туда и забрать остальные твои вещи через несколько недель. — Как только почувствуешь себя в силах. Это не к спеху. Минг говорит, что до осени у нее не будет другой соседки. Так что мои вещи будут просто лежать там, пока мы их не заберем. — Я должен этой девушке целый ящик детской присыпки. *** Войти в мой дом после почти месячного отсутствия было чертовски потрясающе. И он казался еще более родным, чем когда-либо, потому что Хизер приложила к нему свои усилия. На столе стояли свежие цветы, вокруг были расставлены свечи. Мне казалось, что я так много пропустил, словно вернулся из мертвых. Я заволновался, когда посмотрел на клетку — новую и гораздо большую клетку — и увидел, что она заполнена четырьмя морскими свинками — Клайдом и тремя младенцами. Бонни умерла при родах. Очевидно, это было типично для пожилых самок. Я почти не плакал из-за своего предсмертного опыта, но когда я узнал, что Бонни не пережила роды, я расклеился. Хизер сообщила мне эту новость. Она впервые пришла ко мне домой вскоре после операции, чтобы покормить их, и поняла, что дети уже родились. Вскоре после этого она обнаружила, что Бонни не дышит. — Привет, малыши. — Мы всё еще не дали им имена, — Хизер внезапно расплакалась. В последнее время она очень старалась не плакать. Я думаю, она была просто счастлива, что я дома. Она погладила меня по спине. — Как хорошо быть дома, да? — Да, но в основном потому, что ты со мной. Я не мог представить, что после всего этого войду сюда один. Некоторое время мы лежали вместе на диване. У меня было много мыслей, которые я должен был выпустить. Я надеялся, что она не сочтет меня сумасшедшим после того, что я собирался ей предложить. Я сделал глубокий вдох. — Все, что я думал, будто знаю о жизни, вылетело в окно, — сказал я ей. — Я никогда не понимал, как быстро все может измениться. Я оттолкнул тебя, потому что думал, что так будет лучше для тебя. Но если бы я умер на операционном столе, я бы выбросил то единственное время, которое мы провели вместе — те месяцы, что ты провела в Вермонте. Она переместилась, чтобы оседлать меня. — Не думай сейчас о "что-если".