— Мне нужно было больше открываться перед Кэмерон, больше говорить с ней. Когда я была в ее возрасте, у моего отца была интрижка с какой-то женщиной из нашего загородного клуба в Боулинг-Грин. В Северном Огайо. Я там выросла. — Она качает головой. — Все знали, что он обманывает жену. Это было ужасно. — Но ваши родители не развелись. — Моя мать уехала в клинику для похудания. Когда она вернулась, мы все притворялись, что ничего не случилось. Шесть месяцев фермерского сыра и персиков. Отец подарил ей теннисный[21] браслет с сапфирами, но тот сполз у нее с руки. Она потеряла тридцать фунтов[22]. — И тогда вы сбежали в Голливуд. Сколько вам было? — Девятнадцать. — Но вы так и не простили отца. — Я снова гадаю, но уверена в своей правоте. — А что ваш брат? Он испытывал те же чувства? Эмили выпускает рукав свитера Кэмерон и начинает застегивать черепаховую пуговицу, немного хмурясь. — Дрю заботится только о Дрю. Он не оглядывается. Мы никогда не говорим о тех временах. — Понятно, — говорю я, представляя себе остальное. — Уехав из Лос-Анджелеса, вы полностью перестали сниматься. Так и планировалось? Эмили безжизненно кивает. — Работа занимала слишком много времени и внимания, нас всюду преследовали папарацци, в ресторанах и на семейных выездах. Никакого уважения к частной жизни. Я рассчитывала, что у Кэмерон будет нормальная жизнь и я наконец-то смогу посвящать ей больше времени. — Я вижу на ее лице уныние, она борется с жестокой иронией ситуации, виной и угрызениями совести. — Неужели Кэмерон просила помощи, а я просто этого не замечала? В ее взгляде ужасная боль. Мне хочется утешить ее. И заодно встряхнуть. У нас есть дело. — Эмили, любые «что, если» загонят вас в глубокую темную дыру. Вам нужно быть сильной ради Кэмерон. Вы мне поможете? — Я постараюсь. — У вашего мужа есть связь на стороне? Именно поэтому вы ссорились? Ее лицо — неподвижное и зависшее, как ледник, но я ощущаю страх, исходящий от нее жесткими, твердыми волнами. Внутри она сражается с собой за то, сколько можно мне рассказать. — Его ассистентка в «Парамаунте». И она не первая. — Сочувствую. Но мне нужно ее имя. — Зачем? Вы же не думаете, что она имеет какое-то отношение… — Сейчас нам нужно прослеживать все ниточки. — Дело в том… У Троя нелегкое время. — Эмили. — Да? — Хватит об этом. Хватит придумывать ему оправдания. — Простите. Я даже не подозревала, что занимаюсь этим. — Я понимаю. На столе Кэмерон лежит красная тетрадь на пружине, вся обложка разукрашена звездочками. Эмили открывает ее и вырывает чистый лист. Она пишет фамилию, складывает лист вдвое и протягивает мне. — Возможно, мы узнаем неприятные вещи. Даже гадкие. Но я считаю, что лучше самая неприглядная правда, чем незнание. Она выглядит уязвимой, полной сомнений. — Надеюсь, вы правы. Засовываю листок в блокнот и подхожу к большому прямоугольному окну в половину длины северной стены. Слева — подъездная дорожка и ворота. Справа — газон, втекающий в густой лес. Жалюзи из серовато-бежевой бумаги собраны в подъемную систему. Когда я легонько толкаю болтающиеся сбоку шнуры, мой взгляд что-то выхватывает. На нижней части сетки видны маленькие царапинки. Их легко пропустить, если высматриваешь что-то другое. — Кэмерон когда-нибудь выбиралась из дома этим путем? — Не думаю. — Эмили подходит и смотрит. Напряжение туманит ее красивое лицо. — Зачем ей это? Когда я нажимаю большим пальцем на раму сетки, она тут же поддается. Эту сетку открывали часто. — Что за этим лесом? — Дорога. До нее, наверное, полмили. — Когда люди шерифа прочесывали территорию, они привезли собак? — Да. А в чем дело? Вы сбили меня с толку. Вы пытаетесь сказать, что Кэмерон просто сбежала? — Не уверена, но это многое объяснило бы. — Но куда ей идти? И зачем? Я не отвечаю сразу. Жду, когда придут верные слова. Конечно, Эмили растерялась. Она не замечала боли своей дочери и, кажется, не понимает собственную боль. Она выросла, презирая собственного отца, но вышла замуж за его копию. Она жалела мать, но сама стала ею. Стоил ли чего-то в конечном счете ее побег в Голливуд? Да, она стала звездой, играя персонажа, которого обожали и с которым идентифицировали себя миллионы людей. Но не гонялась ли она на самом деле за иллюзорной свободой от того, что оставила в прошлом? За годы работы детективом — и особенно в «Прожекторе» — я много узнала о витках насилия в семьях. Но витки молчания могут быть не менее опасны. Они повторяются из поколения в поколение с пугающим постоянством. Диета матери превращается в зацикленность дочери на контроле деревьев-бонсай. Тайная, но явная неверность превращается в молчаливое согласие, а потом — в опустошенность. И все это вываливалось на Кэмерон. Пусть и с серебряной ложки, но Эмили кормила ее бессилием. — Я не думаю, что вашу дочь похитили. — Резкие слова, но сейчас нет времени для чего-то иного. — Нет, — произносит Эмили так тихо, что могла бы сказать «да». Эти два слова никогда не разлучаются надолго. — Если Кэмерон сейчас кто-то держит, я думаю, она с ним знакома. Я думаю, она ушла по собственной воле. Глава 19 — Ты как? — спрашивает Уилл, когда мы садимся в патрульную машину. Я протягиваю ему сложенный листок бумаги. — Подружка Троя Кёртиса. — Полагаю, я не удивлен. — Я тоже, но хотелось бы лучшего. Для всех них. Через несколько секунд мы проезжаем ворота, и глаз камеры бесшумно разворачивается, чтобы проследить за нами. Я думаю о Кэмерон в ее комнате, планирующей увернуться от этого глаза. О девушке с тайной внутри, цепляющейся за надежду, никому не высказанную, нигде не записанную. — Что ты думаешь о Дрю Хейге? — спрашиваю я. — Расскажи мне о нем. — Ему было девятнадцать, когда его обвинили в изнасиловании. Второй год колледжа. Заявил, что это было недоразумение и что девушка была пьяна. Не знаю как, но его родители спустили дело на тормозах. Не сомневаюсь, им это дорого обошлось. — А сколько было девушке? — Шестнадцать. — И они замяли дело?.. Давай-ка поговорим с ним на этой неделе. Напа в это время года очень хорош. Уилл улыбается. — Согласен. — Не знаю, причастен ли Дрю, но Кэмерон как-то в этом замешана. В таких случаях не бывает черного и белого. Иногда жертвы разыскивают насильников с той же интенсивностью, с которой насильники преследуют их. — О чем ты говоришь? Я ныряю в омут и рассказываю ему об окне в комнате Кэмерон. О том, что, возможно, хищник — кем бы он ни был — готовил ее, манипулировал ею. Что он мог играть на ее уязвимости. — Самое липкое насилие, Уилл, часто бывает поразительно интимным. Они выстраивают отношения, доверие. Они выжидают. — Ну не знаю… Если Кэмерон ушла из дома добровольно, она сознательно избегала камеры. Зачем? Все равно ее родители скоро выяснят, что она исчезла. — Ты исходишь из допущения, что она не собиралась возвращаться. А если она просто планировала ускользнуть на пару часов, но ситуация изменилась? От камеры легко увернуться, если пойти к дороге через лес. Ей нужно было только отключить сигнализацию. Пульт лежал у нее на тумбочке. Ей даже не требовалось напрягаться. — Так ты говоришь, это была условленная встреча? Типа свидания? — Может, и нет. Возможно, она просто рассчитывала на внимание. — Внимание человека, который мог причинить ей вред? Ты не думаешь, что она должна была соображать получше?