— Его аренда истекла, но все документы в офисе. А что? Что вы хотите узнать? Я вижу, что пробудила его подозрительность. Наверное, я действительно выгляжу подозрительно с растрепанными волосами и в мятой одежде. И задыхаюсь. Хоть и понимая, что нужно сбавить темп, убедить мужчину, что я не угроза, я думаю только о том, чтобы открыть ту дверь. За ней может быть мужчина, который убил Шеннан, а потом похитил Кэмерон. Там могут быть его отпечатки на телефоне, его имя на визитке, счете или картине. — Кто ваш начальник? — Я присаживаюсь на корточки, чтобы не смотреть на него сверху вниз. — Мне нужно попасть в эту студию. У кого ключ? — Я и есть начальник. Стэн Уилкс. Так что тут происходит? У меня уходит несколько долгих минут, чтобы объяснится и убедить Стэна пустить меня внутрь. Наконец он кивает, медленно, как черепаха, и встает, отряхивает колени. Засовывает руку в карман и вытаскивает мастер-ключ, маленький и скругленный, с кусочком красной веревочки. Мы вместе идем к студии, он отпирает дверь. Его большая тень ложится на притолоку и боковину. — Ступайте прямо. Делаю шаг — и вдруг понимаю, что Стэн при всем его возрасте вполне может быть тем, кого мы ищем. Он крупный мужчина, все еще способный причинить вред другому. Не задумываясь, я резко оборачиваюсь. Он пораженно отшатывается, вытаращив глаза. Я вижу в них его возраст. В глазах, в его руках и морщинах. Он просто старик, и я его напугала. * * * Когда Стэн уходит, я прикрываю дверь, чтобы разделить пространство. Комната — неприветливый прямоугольник футов в двадцать или двадцать пять. На бетонном полу трещины и темные пятна. Кляксы масляной краски. Вдоль стены деревянный верстак, тоже потертый и поцарапанный от долгого использования. Выключатель не работает, но в крыше три округлых фонаря из оргстекла. Свет проходит сквозь них молочными конусами, в которых плавают, будто намагниченные, пылинки. Комната пуста, но в ней есть следы былых жильцов. Стены источают резкий, почти медицинский, запах льняного масла и гуаши. Печь для обжига почернела. В углу прислонен мольберт. Одна из его ножек болтается, как сломанная конечность. Мне хочется, чтобы это пространство могло поговорить со мной, рассказать свою историю. Была ли здесь Кэмерон? Она позировала, прихорашивалась? Молила о любви или о своей жизни? Звонил ли ей похититель по желтому узкому телефону у дверного косяка? Тому самому, у которого провод заплетен, как змея? Здесь ли она впервые встретилась с похитителем? В какой момент он начал затягивать ее в свою извращенную фантазию? Я все еще не отрываясь смотрю на телефон, когда слышу за спиной какое-то трепыхание. Оборачиваюсь. Никого нет, но звук — словно мягкий молоточек, бьющий по стене или трубам, — продолжается. Он доносится из шкафа в глубине комнаты. «Кэмерон», — думаю я и подхожу к дверце. Это вовсе не шкаф, а темная шлакобетонная кладовка. Стены серые, пористые и пахнут влагой. Воздух густой и влажный настолько, что его можно пить. Глотать кусками. В углу, над маленькой проржавевшей раковиной, со стропил слетает какая-то птичка, пугая меня, и начинает отчаянно биться в стены. Серо-белые крылья смазаны в лихорадочных взмахах. Птица влетела во фрамужное окно и теперь не может выбраться. Я ощущаю ее усилия так, словно она бьется мне в грудь, а не в бетон стены. Вся ее паническая энергия и безнадежность нацелены на меня. У меня подскакивает пульс, когда птичка колотится о стены, а потом о стропила, безуспешно пытаясь вернуться в небо. Наконец она замирает на одной из затянутых паутиной балок. И тут я замечаю несколько холстов, засунутых между балками, как перекладины лестницы. Мгновенно забываю о птичке и ищу стул, стараясь не касаться любых поверхностей, на которых могут быть отпечатки. Требуются заметные усилия, чтобы стащить холсты вниз и не уронить, но когда я справляюсь, то потрясенно замираю; у каждого в правом нижнем углу видна характерная стремительная подпись Джека Форда. Эти картины должны стоить сотни тысяч долларов. Сначала я думаю, что Джек, должно быть, имел какое-то отношение к этой мастерской, находящейся здесь больше тридцати лет. Он мог писать тут картины или пользоваться комнатой как хранилищем. Потом до меня доходит, что за это время в студии жили и работали десятки художников, любой из них мог коллекционировать работы Джека и по недосмотру оставить холсты здесь. Слой пыли на холстах и само их присутствие в студии, вычищенной до голых стен, заставляет подозревать, что они не имеют никакого отношения к настоящему, к Кэмерон или ее похитителю. Но он был здесь, и она тоже могла быть. Очевидно, нам нужно срочно собрать группу и прочесать это место в поисках отпечатков, волос и нитей. Особенно хранилище. Толстые стены и недосягаемое фрамужное окно позволяют использовать его в качестве камеры. Если Кэмерон удалось найти камень или любой твердый предмет, она могла разбить окно в попытке привлечь чье-нибудь внимание. Возможно, поэтому похититель и увез ее отсюда, чтобы никто не услышал ее крики, когда он вытащит кляп. Мои мысли все еще перебирают возможные сценарии, когда я слышу голос Уилла, зовущего меня. Он раскраснелся, будто бежал бегом, и мне удивительно приятно его видеть. Знать, что я могу связаться с ним, когда нужно, и он найдет способ прийти. У меня уходит какое-то время, чтобы объяснить ему мою теорию о доске объявлений: я показываю ему листок, как этот короткий текст можно было использовать, чтобы взять на прицел Кэмерон и, возможно, Шеннан. Потом веду его в кладовку, где оставила холсты стоять у стены; я не хотела лишний раз трогать их на случай, если они все-таки имеют отношение к расследованию. — Это работы Джека? — недоверчиво спрашивает Уилл. — Бред, правда? Возможно, они оказались тут абсолютно случайно. — Или они принадлежат Калебу, и он имеет какое-то отношение к делу, — резко добавляет Уилл. — Калеб? С чего ты это взял? — Потому что ему принадлежат все работы Джека. — Именно. Если б он знал об их существовании, в смысле если б он сам был связан с этой студией, разве он не продал бы их, как продал все остальные? Должно быть, он не знает, что они здесь. — Возможно. Или его сложные взаимоотношения с отцом по какой-то причине заставили его сохранить эти. Я пожимаю плечами, признавая подобную вероятность, а Уилл вызывает Леона по рации и объясняет, что у нас есть потенциальное место преступления, которым нужно заняться, и что следует вызвать сюда группу. Потом он поворачивается ко мне. — Нам известно, кто тут был последним? — Все документы лежат в офисе галереи. Она еще не открыта, но тут есть смотритель, Стэн Уилкс. Он меня впустил. Может, конечно, я здорово ошибаюсь с идеей насчет доски объявлений, но мне так не кажется. — Если ты права, то таким способом он мог добраться и до других девушек. Возможно, у него на прицеле уже есть следующая. — Я знаю. Эти объявления могут висеть по всему побережью. Уилл кивает, потом наклоняется поближе взглянуть на верхний холст, все еще стоящий у стены в кладовке. Освещение плохое, картина состарилась и покрыта пылью, но изображение все же различимо. Оно абстрактное, почти примитивное. Всего в три краски. Черное, белое и синее. Очертания резкие, угловатые, напоминают мне что-то смутно знакомое, но я не могу сообразить, пока Уилл не называет его. — Мне кажется, это резная статуя на Мэсоник-холл. — Вот блин. Ты прав, — говорю я, недоумевая, почему сразу ее не узнала. — Это «Время и дева». А остальные? Он натягивает манжету рубашки на пальцы, чтобы не повредить отпечатки, и осторожно наклоняет холсты. Всего их четыре, и все они — разные версии той же сцены и в той же цветовой гамме. Толстая белая «V», подразумевающая крылья. Черный мазок косы смерти. Лицо девушки округлое и матовое, ее волосы — группа водянисто-белых завитков. Фон грубый и жирный, темно-синий даже под пылью, кажется, его размазывали мастихином, как глазурь. — Жуть какая, — говорит Уилл. Одержимость действительно жутковатая, должна согласиться я, хотя художники часто возвращались к одному и тому же объекту. Моне и его лилии или Дега и его танцовщицы. Отличие в том, что объект, так явно завораживавший Джека Форда — во всяком случае в период, когда были написаны эти картины, — завораживал меня всю жизнь. — Не хочется признавать, но в чем-то они прекрасны. — Ты имеешь в виду, не хочется признавать, потому что Джек был мудаком? — выражение лица Уилла говорит мне, что он согласен. — В любом случае нам нужно их проверить. Наверное, Калеб поможет нам их идентифицировать. Я отправлю за ним кого-нибудь из помощников. — Я могу сходить за ним. Это пять минут. А пока пусть Стэн Уилкс отведет тебя в офис. — Ладно, решили. Только будь поосторожней, хорошо? — Я всегда осторожна. Уилл искоса смотрит на меня, будто говоря: «Мы оба знаем, что это неправда». Глава 62 От арт-центра до дома Калеба всего пара кварталов, так что я иду пешком. Мои мысли быстро возвращаются к объявлению и фотографиям, на которые я смотрела весь день. Кэмерон в крумхольце и Шеннан с оценивающим, настороженным взглядом. Мне до сих пор трудно понять, как связаны все точки, но находка студии — уже прорыв. Даже если художники в арт-центре часто сменяются, Стэн Уилкс сможет выдать нам список имен, а мы прогоним его через базу данных. Криминалисты без труда снимут отпечатки с объявления, если его не терли и не слишком часто перемещали по доске. А кроме того, у нас есть картины, определиться с которыми нам, надеюсь, поможет Калеб. …Я захожу в ворота, замечаю свет в гараже. За квадратным окном видна крупная фигура Калеба. Когда я подхожу и легонько стучу в дверь, он стоит перед мольбертом с большим холстом. Насколько мне видно, изображение абстрактное, сплошь темные волнистые дуги. Почему-то до этой минуты я не вспоминала, что Калеб тоже художник. — Анна, — говорит он, открывая дверь. — Что случилось? — Прости, что так вламываюсь к тебе… — Он во многом продолжил то, на чем закончил его отец. Большие полотна. Толстые и почти варварские мазки. — Дело в том, что мы полчаса назад нашли в арт-центре картины, подписанные твоим отцом. Ты не мог бы заглянуть туда и определить их или даже помочь нам выяснить, кому они принадлежат? — Ого. — Калеб вытирает руки о тряпку, которую держит, а потом бросает ее в пластиковое ведро на полу, даже не опустив взгляд, будто точно знает, где все стоит. Пространство за его спиной организовано безупречно. Кисти и краски на рабочем столе разложены аккуратно и даже подобраны по цветам. В те дни, когда здесь работал Джек, мастерская выглядела как логово барахольщика. А сейчас все на удивление в порядке, даже пол подметен. — А что ты там делала? — Проверяла улику по делу Кэмерон Кёртис. Картины были полной неожиданностью. — Я переступаю с ноги на ногу, чуть ближе к его полотну, и замечаю, как он смещается, прикрывая картину своим телом. — А зачем ты пришла в арт-центр? Я снова бросаю взгляд на холст, на этот раз отмечая что-то определенно женственное в очертаниях, изгибах и пропорциях. — Ерунда, случайная наводка. — Интересно. — Его взгляд спокойно и дерзко пробегает по мне. Я чувствую, как изменился его настрой. Сейчас Калеб похож на рептилию. Он считывает атмосферу между нами, словно змея, пробующая воздух языком. Читает мои мысли. Или пытается. — Это точно картины моего отца? Я не могу скрыть то, что он уже увидел. Что я складываю кусочки вместе. Догадываюсь о том, что упускала раньше. О том, что было у меня прямо под носом. Сейчас мне остается только доиграть пьесу до конца. — Определенно. На всех изображены «Время и дева». Ты видел что-нибудь подобное, когда Джек еще был жив? Он немного хмурится, качает головой. — Вряд ли. Я сейчас запру мастерскую и приду, давай встретимся там. — Ничего страшного. Я не против подождать. — Конечно. — Его взгляд снова мечется по мне. Кажется, его это радует. — Я прихвачу бумажник и сразу вернусь. Не уходи. Мы выходим на дорожку, Калеб запирает гараж, потом идет к дому, а я остаюсь стоять. Он действительно собирается пойти со мной в арт-центр? Неужели он настолько уверен в себе? И если да, как мне дать знать Уиллу, что я подозреваю Калеба? Мои мысли продолжают спотыкаться, а на лицо падают первые дождевые капли. Утром было свежо и ясно, но сейчас небо мрачное и губчатое. Бросаю быстрый взгляд в сторону дома, потом подступаю к запертой гаражной двери и пытаюсь заглянуть в окно. Мне хочется еще раз взглянуть на полотно, подтвердить свое впечатление. Но в этот раз мой взгляд ловит что-то другое. Фотографию, прикрепленную над столом Калеба. Черно-белую, старую, будто вырезанную из книги по истории… Прижимаюсь к стеклу — еще чуть-чуть, и я узна́ю — и тут вижу, как из-за гаража на белой «Тойоте»-пикапе выезжает Калеб. Выброс адреналина, я отскакиваю с дороги, думая, не собирается ли он меня сбить. Но он бьет по тормозам и кричит в открытое окно (его взгляд затвердевший, почти керамический): — Если поедешь за мной, я ее убью.