Он смотрел вслед слону, пока тот не скрылся за толпами людей и магазинными вывесками на загадочном тайском языке. Майкл повернул на юг и прошагал квартал или два. Туристический Бангкок – его отель и Патпонг – с таким же успехом могли бы располагаться и в какой-нибудь другой стране. Белые мужчины, возможно, и появлялись на этом цветочном рынке когда-то прежде, но все говорило о том, что теперь здесь таковые – невидаль. В своей куртке-сафари с короткими рукавами – регалиями Белого-Человека-в-Тропиках – он казался непрошеным призраком. На него смотрел, а потом оглядывался едва ли не каждый проходивший мимо. По другой стороне улицы тянулись склады с низкими покатыми жестяными крышами и разбитыми окнами, а на этой, по которой он шел, шагали по тротуару ему навстречу или по пути невысокие темнокожие люди, по большей части женщины, несли детей, несли сумки с покупками и входили в пыльные, неопрятного вида магазины или выходили из них. Женщины бросали на него острые, обеспокоенные взгляды, детишки испуганно-изумленно таращили глаза. Пулу нравились эти малыши, он всегда любил детей, а эти были упитанными, ясноглазыми и любопытными. Его рукам педиатра сейчас очень хотелось подержать одного из них. Пул отправился дальше – мимо аптек с выставленными в витринах волосами и змеиными яйцами, мимо ресторанов, в которых мух было больше, чем людей. Проходя мимо школы, напоминавшей муниципальную жилую застройку, Майкл снова вспомнил о Джуди, и прежнее уныние вновь вернулось к нему. «А ведь я не за Андерхиллом сюда приехал, – пришла вдруг мысль. – Я просто удрал от своей жены на пару недель». Брак казался ему своего рода тюрьмой. Брак казался ему глубокой ямой, в которой он и Джуди с ножами в руках все эти годы бесконечно кружат вокруг невысказанных дум о смерти Робби. Испей это до дна. Испей до дна. Пул прошел под эстакадой шоссе и в конце концов оказался на мосту через неширокую речушку. На дальнем берегу виднелась мешанина из картонных коробок и гнезд из газет и старого тряпья. От этого «крольчатника» смердело куда хуже, чем от наполнявшей все остальные районы города смеси бензина, экскрементов, дыма и затхлого воздуха. «Так пахнет болезнь, – думал Пул, вглядываясь с вибрирующего мостика в бумажные трущобы. – Такой дух идет от запущенной раны». Через отверстие в большой коробке он увидел мужчину, скрючившегося в «беличьем гнезде» из скомканной бумаги и смотрящего в никуда. Откуда-то из-за груды коробок поднимался столб дыма; донесся детский плач. Вот снова отчаянный крик ребенка – крик исступления и ужаса, – который тотчас оборвался. Пул будто наяву увидел руку, грубо зажавшую малышу рот. Ему отчаянно хотелось перейти вброд ручей и заняться своим делом – он хотел идти туда и быть доктором. Его роскошная, тепличная практика тоже представилась Майклу тесной ямой, в которую его посадили. И в этой яме он гладил малышню по головам, делал уколы, брал мазки из горла, утешал детишек, с которыми на самом деле не случалось ничего серьезного, и успокаивал матерей, видевших в каждом симптоме предвестника страшной болезни. Он словно кормился исключительно шоколадно-сливочными батончиками «Хит Бар Кранч». Именно по этой причине он не позволил Стейси Тэлбот, которую любил всей душой, уйти полностью на попечение других врачей: благодаря ей он смог почувствовать «неприправленный», сырой вкус врачевания. Когда он держал девочку за руку, он сталкивался со способностью человека испытывать боль, а также с безжалостными вопросами за пределами боли. Это был передний край. Дальше пройти просто невозможно, и для врача прорваться на эту «передовую» было сокровенной мечтой и неприметной честью отправиться туда. Однако сейчас, понял Майкл, это ненаучное представление наполнилось «солью» – истинной сутью всего и вся. Затем Пул снова уловил таинственный выдох клоаки цивилизации, трущоб на том берегу, и понял, что кто-то умирает, вдыхает дым и смрад и выдыхает смерть – там, среди завалов упаковочных ящиков, вони костров и завернутых в газеты тел. Какой-нибудь Робби. Снова ахнул и зашелся в крике ребенок, и жирное пятно дыма, рассеиваясь, поползло к раскаленному небу. Руки Пула крепче сжали деревянные перила. Не было у него с собой ни лекарств, ни продуктов, и это не его страна и не его культура. Сам неверующий, он тихо помолился о ниспослании благополучия человеку, умирающему сейчас в боли и вони, – зная, что любая, даже самая малая доля благополучия стала бы для него чудом. Здесь он не мог ничем помочь, как, впрочем, и в Вестерхольме. Вестерхольм был для него спасением, побегом от всего того, против чего он обратил свою немощную молитву. Пул отвернулся от мира за рекой. Мысль о том, чтобы закончить свои дни в Вестерхольме, казалась ему невыносимой. Джуди казалось невыносимым его раздражение своей практикой, а практику эту он терпеть не мог. Не успев еще сойти с моста, Майкл понял, что его отношение к этим вопросам изменилось бесповоротно. Стрелка его внутреннего компаса сама по себе качнулась и изменила направление, и он уже больше не мог рассматривать свой брак или свою медицинскую практику как обязанности, возложенные на него неумолимым божеством. Теперь худшим предательством, чем предательство представлений Джуди об успехе, которые она связывала с Вестерхольмом, стало предательство по отношению к себе. В голове созрело решение. Хватка его привычной жизни ослабла. Для того чтобы допустить нечто подобное и дать Джуди возможность делать то, что она может, он принял абсурдное предложение Гарри Биверса провести пару недель, болтаясь по незнакомым местам в поисках человека, которого – он вовсе не был уверен – хочет найти. Ну что ж, он увидел слона на улице и кое-что решил для себя. Решил оставаться самим собой по отношению к собственной жизни, жене и такой удобной работе. И если это подвергнет риску его прежнюю жизнь, реальность его позиции делала риск допустимым. Он разрешит себе смотреть во всех направлениях. Это была лучшая свобода, и решение позволило ему чувствовать себя во всех отношениях свободным. «Завтра же лечу домой, – сказал он себе. – Остальные могут продолжать поиски». Джуди права: Коко принадлежал истории. Жизнь, которую он решил оставить, сейчас требовала его возвращения. Майкл едва не развернулся, чтобы вновь пересечь шаткий мост, вернуться в отель и забронировать авиабилет до Нью-Йорка на завтра, но все же решил еще немного пройтись по широкой улице, что тянулась параллельно реке. Он хотел позволить всем странностям Бангкока и странностям его новой свободы полностью дойти до его сознания. На пути ему попалась крошечная оживленная ярмарка, укрывшаяся за забором на свободной автостоянке между двумя высокими зданиями. Сначала он с улицы заметил дугу колеса обозрения и услышал его музыку, представлявшую собой микс из музыки шарманки, детских радостных визгов и саундтрека к ужастику, – воспроизводимый через совсем уж никудышную звуковую систему. Спустя несколько шагов Пул увидел проход в заборе, через который люди пробирались на ярмарку. Площадью не более половины квартала, ярмарка являла собой мешанину красок, шума и веселой суеты. Повсюду виднелись киоски и столики. Мужчины жарили мясо на шампурах и передавали готовое детям, кондитеры раздавали бумажные стаканчики с липкими конфетами, здесь же продавались комиксы, игрушки, значки, фокусы. В дальней части площадки дети и взрослые стояли в очереди к колесу обозрения. В дальнем правом углу парковки детишки завывали от удовольствия или замирали от страха на деревянных лошадках карусели. А в левом углу высился гигантский замок из гипсокартона, выкрашенного под черный камень и декорированный маленькими решетчатыми оконцами, – они внезапно напомнили Майклу окошки больницы Святого Варфоломея. Фальшивый фасад Дома забав с комнатой смеха в нем напомнил Майклу о его больнице. Подняв голову, он даже «увидел» окно, за которым сидел и строил планы доктор Сэм Штейн, и окно палаты, в которой лежала Стейси Тэлбот, читая «Джейн Эйр». На одной стороне фасада красовалась нарисованная большая мрачно-серая голодная физиономия вампира с приоткрытым окровавленным ртом, обнажившим острые клыки. Из-за гипсокартонных стен доносились взрывы смеха и зловещая музыка. Традиции и антураж страшилок едины по всему миру. Внутри Дома забав из темных углов выпрыгивали скелеты, а безумные, зловеще ухмыляющиеся оскаленные рожи давали молодым повод обнять друг друга. Ведьмы с покрытыми бородавками носами, пританцовывающие дьяволы с садистскими мордами и зловредные призраки пародировали болезни, смерть, безумие и заурядную безличную человеческую жестокость. Входишь с одного конца, смеешься, визжишь от страха и в итоге с другого конца выходишь в развеселый карнавал, где живут настоящие страхи, болезни и ужасы. После войны Коко решил, что там, снаружи, слишком страшно, и нырнул обратно в Дом забав с его призраками и демонами. В другом конце ярмарочной площади Пул увидел еще одного долговязого представителя Запада – блондинку, которая, должно быть, носила высокие каблуки, чтобы достичь роста около шести футов; ее седеющие волосы были заплетены в косу на затылке. Затем Пул обратил внимание на широкие плечи блондинки и понял, что видит мужчину. Ну, конечно! По седине в волосах, по свободной льняной рубахе с вышивкой и длинной косе Пул решил, что это хиппи, который отправился скитаться по Востоку да так и не вернулся домой. Тоже остался в Доме забав. Когда мужчина повернулся рассмотреть что-то на лотке, Пул заметил, что он немного старше его самого. На макушке виднелась залысина, а нижнюю часть лица закрывала светло-русая с сединой борода. Не обращая внимания на отчетливые тревожные звоночки, Пул продолжил бесцельно наблюдать за человеком и обратил внимание на глубокие морщины на лбу и складки на впалых щеках. Мелькнула мысль, что тот кажется до странности знакомым, мысль о том, что он, возможно, был тем, с кем Майкл оказался недолго знаком во время войны: они встречались внутри Дома забав. Человек был ветераном Вьетнама. Все это подсказал Майклу его надежный «радар» старого солдата. Затем он почувствовал, как остро ворохнулись в нем боль и радость, когда высокий мужчина с обветренным лицом на другом конце ярмарочной площадки поднял предмет, который разглядывал, на расстояние фута от лица. Это была резиновая маска демона с кошачьей мордой, и на его гримасу мужчина ответил улыбкой. Пул наконец понял, что смотрит на Тима Андерхилла. 2 Майкл хотел было поднять руку и окликнуть Тима, однако сдержал себя и остался спокойно стоять между продавцом мяса на гриле и очередью подростков к Дому забав. Только сейчас Пул услышал, как колотится сердце. Он сделал несколько глубоких медленных вздохов, чтобы успокоиться. А ведь вплоть до этого момента он сомневался, что Тим еще жив. Лицо Андерхилла показалось ему безжизненно белым: этот человек явно очень мало времени проводит на солнце. Выглядел он, тем не менее, вполне здоровым: рубашка безупречно чистая, волосы расчесаны, борода аккуратно подстрижена. Как и все выжившие в той войне, Тим казался настороженным. Он заметно похудел и наверняка, предположил Майкл, потерял много зубов. Но врач в нем посчитал, что самым заметным в облике человека на другой стороне ярмарочной площадки было то, что тот оправлялся от множества ран, которые нанес себе сам. Андерхилл расплатился за резиновую маску, скатал ее и засунул в задний карман. Почувствовав себя еще не готовым к тому, чтобы его увидели, Майкл отступил в тень Дома забав. Андерхилл начал медленно пробираться через толпу, время от времени останавливаясь взглянуть на разложенные на столиках игрушки и книги. После того как, полюбовавшись и купив металлического робота, он бросил последний удовлетворенный и радостный взгляд на веселую суматоху вокруг, Тим повернулся спиной к Пулу и начал пробираться сквозь толпу к тротуару. Стал бы Коко так делать – бродить по улице и покупать игрушки? Даже не взглянув в сторону противоположного берега, Пул протопал по хлипкому мосту вслед за Андерхиллом. Они двигались к центру Бангкока. Немного стемнело с того времени, как Пул пришел на ярмарку, и в крошечных ресторанчиках тускло засветились окна. Андерхилл шагал не спеша и вскоре оказался на квартал впереди Пула. Высокий рост и ослепительная белизна рубашки делали его едва ли не самой заметной фигурой в людской суете на тротуаре. Пул вспомнил, как разминулся с Тимом на открытии Мемориала. Тот Андерхилл был потерян, а вот этот Андерхилл – заметно потрепанный жизнью мужчина с косичкой седеющих волос – беззаботно прогуливался под гудящей бетонной транспортной развязкой. 3 Андерхилл прибавил шаг, когда дошел до угла улицы, ведущей к Банг Лук. Пул увидел, как он с видом спешащего домой человека свернул за угол у закрытого банка и припустил трусцой сквозь сгустившуюся темноту и толпу снующих по тротуару таиландцев. Андерхилл ловко влился в массы, Пулу же, чтобы не отстать, пришлось выскочить на проезжую часть. Заблеяли клаксоны, замигали дальним светом фары. Уличное движение заметно усилилось и быстро уплотнялось, превращаясь в ежевечернюю пробку Бангкока. Не обращая внимания на истерику клаксонов, Пул перешел на бег. Мимо него промчалось такси, затем автобус, битком набитый людьми, – они улыбались ему сверху и окликали. Майкл за несколько секунд добрался до угла и по булыжной мостовой побежал к Банг Луку. Здесь по-прежнему мужчины загружали ящиками с цветами фургоны и грузовички, и из витрин магазинов лился свет. Впереди мелькнула рубашка свободного покроя Тима – белая, как мантия призрака, – и Тим перешел на шаг. Он увидел, как Андерхилл открывает дверь между «Джимми Сиамом» и банком «Бангкок Эксчейнж, лтд». Один из цветочных оптовиков у опустошенной тачки окликнул его, и Андерхилл рассмеялся и обернулся крикнуть что-то в ответ на тайском. Затем он помахал продавцу, вошел внутрь и прикрыл за собой дверь. Пул остановился возле первого из гаражей. Через несколько минут за ставнями «Джимми Сиама» включили свет. Теперь Пул знает, где живет Андерхилл, а ведь всего лишь часом ранее он и не думал, что когда-нибудь найдет его. Над «Джимми Сиамом» распахнулись ставни. Через открытые французские окна Майкл разглядел облупившийся белый потолок, словно слезящийся тоненькими сталактитами краски. Мгновением позже появился Андерхилл с большим «денежным деревом» в руках, очень похожим на то, которое подозрительный продавец занес внутрь. Он поместил растение на свой балкон и вернулся в комнату, оставив французские окна открытыми. Из двери своего гаража вылетел продавец и уставился на Пула, затем, после недолгого колебания, направился к нему, что-то с негодованием выговаривая по-тайски. – Простите, я не понимаю по-вашему, – ответил ему Пул. – Прочь отсюда, мерзавец, – сказал по-английски продавец. – Все, все, – сказал Пул. – Не стоит так расстраиваться. Мужчина выдал длинную фразу на местном наречии и плюнул на землю. Свет у Андерхилла погас. Пул поднял взгляд на окна, и маленький коренастый продавец сделал несколько шагов к нему, неистово размахивая руками. В свою очередь Пул отступил на несколько шагов. За французскими окнами нечетко обрисовался силуэт Андерхилла, теперь перекрывавшего их. – Не беспокоить! – выкрикнул таиландец. – Не приставать! Убирайтесь! – Бога ради, – ответил ему Пул. – За кого вы меня принимаете? Таиландец оттеснил его еще на несколько шагов, но затем, как только на пороге двери на улицу показался Андерхилл, поспешил обратно в свой гараж. Пул метнулся к стене в темноту. Андерхилл переоделся, облачившись в привычные для человека Запада белую классическую рубашку и свободный пиджак из полосатой жатой ткани, полы которого развевались при ходьбе. Андерхилл свернул на Чароен-Крунг-роуд и уверенно начал пробираться через толпу. Пулу же преградили путь мужчины или многочисленные семейства, которые сгрудились на тротуаре и как будто не собирались никуда уходить. Вопили и прыгали дети; то здесь, то там мальчишка вертел ручки настроек радио. Заметно возвышаясь над толпой, голова Андерхилла плавно и неуклонно плыла в сторону Суравонг-роуд. Он направлялся к Патпонг-3. Прогулка предстояла неблизкая, однако Майклу хотелось сэкономить несколько батов для поездок на рак-таке. Затем Пул потерял его из виду. Долговязая фигура внезапно исчезла – как Белый Кролик в норе. Тим не просматривался нигде на всей протяженности тротуара. Пул перевел взгляд на забитую транспортом улицу, но и там не увидел Андерхилла – только священника в шафрановой рясе, невозмутимо плывущего сквозь безудержный поток машин. Пул даже подпрыгнул, но не увидел пробирающегося сквозь толпу высокого седовласого белого мужчину. Едва каблуки коснулись тротуара, Пул побежал. Если Андерхилла и впрямь не поглотила земля, значит, он либо зашел в магазин, либо свернул в переулок. Когда Пул пробегал мимо всех маленьких лавок, которые он миновал по пути к шаткому мостику и ярмарке, он заглядывал в каждое окно. Большинство кафе и магазинов уже закрылись. Пул чертыхнулся про себя: умудрился-таки потерять! Тим наверняка знал, что за ним следят, и проскользнул в потайную пещеру, свое логово. И там, облачившись в шкуру и нацепив клыки, стал Коко – тем, кого Мартинсоны и Клайв Маккенна видели в свои последние минуты. В этот момент Пул представил себе темную пещеру в форме сжатого кулака, открывшуюся вдруг посреди вереницы убогих лавочек. Он старался как можно быстрее передвигаться по тротуару сквозь толпы пешеходов, почти толкаясь, порой отодвигая людей со своего пути, обливаясь потом, иррационально убежденный в том, что Биверс был прав с самого начала и что Андерхилл залег в свое логово. Его седые редеющие волосы прятали проклевывающиеся, похожие на нераскрытые бутоны рога. Через несколько шагов Пул увидел, что в квартале от него здания расступаются, а узкая улица сбегает вниз к реке. Он бросился в узкий переулок, вдоль которого тянулись прилавки продавцов шелковых и кожаных сумок и картин со слонами, марширующими по полям из синего бархата. Неизбежные группки женщин и детей сидели на корточках у стены слева, копая извечную траншею. И почти сразу увидел Андерхилла далеко впереди – тот преспокойно пересекал удлиняющимся шагом широкий пустырь, где проселочная дорога уходила вправо вместо того, чтобы кратчайшим путем спускаться к реке. Низкая cтена и белое здание виднелись за изгибом дороги, и Андерхилл прошел мимо них и начал подъем по склону холма. Пул поспешил вниз мимо поставщиков цветов и миновал надпись «Отель Восточный», нанесенную на стену по трафарету, не заметив ее. Когда он добрался до конца маленькой дороги, то посмотрел направо и увидел Андерхилла, проходящего через большие стеклянные двери длинного белого здания, тянувшегося от конца дороги до самого входа в гараж, который отсюда был виден лишь частично. Майкл прыгнул на тротуар и побежал мимо старого крыла отеля ко входу. Через большие окна из толстого листового стекла полностью просматривался вестибюль, и Пул мог видеть, как Андерхилл, пройдя мимо прилавка флориста и книжной лавки, направляется, по-видимому, в бар. Через вращающуюся дверь Майкл вошел в вестибюль, где его встретили крупные улыбающиеся таиландцы в серой униформе, и понял, что, следуя за Андерхиллом, он вошел в отель. Три убийства Коко совершил именно в отелях. Пул сбавил шаг. Андерхилл прошел мимо гостиной и бодро направился дальше через дверь с надписью «Выход»: Пул увидел прямоугольник темноты, за ним – свет фонаря на высоком столбе. Андерхилл покинул отель через запасной выход и вышел на территорию за ним. Тело Клайва Маккенны было обнаружено на задворках отеля «Гудвуд Парк» – в саду. Пул последовал за своим рогатым монстром к выходу и, надавив ладонью на дверь, очень медленно открыл ее. К своему удивлению, он обнаружил, что прямо от двери начиналась галечная дорожка, идущая мимо высоких лантерн и сада у бассейна к ряду спускающихся к реке террас со столиками, освещенными свечами. За террасами мерцала река, отражая огни ресторана на противоположном берегу и бортовые огни различных маломерных судов. Официанты и официантки в форме обслуживали людей, евших и пивших за столиками. Этот вид настолько отличался от той убогой картины, которую ожидал увидеть Пул, что ему потребовалось несколько мгновений, чтобы отыскать глазами высокую фигуру Андерхилла, начавшего спускаться на нижние террасы. Только сейчас до сознания Пула дошло, что справа от него ресторан с освещенными желтым окнами. Тим Андерхилл направлялся к одному из немногих свободных столиков, оставшихся на длинной плоской террасе прямо над рекой. Он сел и стал озираться в поисках официанта. К нижним террасам по не видимой отсюда дорожке, что шла вдоль бассейна, приближалась горстка посетителей. К столику Андерхилла подошел молодой официант, и Тим, должно быть, заказал выпивку: в течение этих нескольких секунд Андерхилл улыбался юноше и говорил, накрыв его ладонь своею, и тот улыбнулся в ответ и сказал что-то веселое. Священный монстр вспыхнул и стал ссыхаться. Если Андерхилл не уговорился с кем-нибудь встретиться здесь, значит, просто пришел сюда выпить в приятной обстановке и пофлиртовать с юнцами-официантами. Как только официант отошел, Тим достал из кармана полосатого пиджака книгу в мягкой обложке, развернулся вместе со стулом лицом к реке, облокотился на стол и стал читать с видом привычной сосредоточенности. Здесь, близ реки, не ощущалось той тошнотной растительной вони, которую Пул уловил в конце цветочного рынка. На этом участке пахло только рекой – запахом и одновременно бодряще свежим, и ностальгическим, будившим ассоциацию с движением и напомнившим Пулу о том, что он скоро вернется домой. Молодому администратору Пул сообщил, что желает просто выпить на террасе, и тот махнул ему рукой в сторону освещенных факелами ступеней. Пул спустился на нижнюю террасу и проскользнул на место за последним в ряду столиком. В трех столах от него, скрестив вытянутые ноги, сидел лицом к реке Тим Андерхилл, время от времени поглядывая поверх книги на воду. Здесь запах реки нес в себе отчетливо ощутимые нотки ила и чего-то почти пряного. Вода ритмично плюхала о причалы. Андерхилл удовлетворенно вздохнул, отпил из бокала и вновь погрузился в чтение. Со своего места Пулу удалось разглядеть, что Тим читал роман Рэймонда Чандлера. Майкл заказал белого вина у того же официанта, с которым флиртовал Андерхилл. За столиками вокруг вспыхивали, оживленно текли или угасали разговоры. Небольшой белый катер периодически переправлял гостей с причала под террасой в ресторан на острове посреди реки. Через определенные промежутки времени, неся огни на носу и корме, скользили по черной воде деревянные посудины причудливой формы, похожие на лодки из сказочных снов: с драконьими шеями, круглыми раздутыми животами и птичьими клювами, длинные плавучие дома, на палубах которых сушилось развешенное белье, а детишки с серьезными лицами смотрели на Пула, не видя его. Вечер сгущал темноту, и голоса за другими столиками становились громче. Когда Пул увидел, что Андерхилл заказал молодому официанту еще один напиток, вновь положив руку на рукав юноши и проговорив что-то вызвавшее у того улыбку, он достал ручку и написал на своей салфетке для коктейля: «Не вы ли тот самый знаменитый рассказчик из Озон-Парка? Я за последним столиком справа от вас». Официантик шел вдоль ряда столиков, и Майкл, как и Андерхилл, поймал его за рукав и попросил: – Будьте добры, передайте, пожалуйста, эту записку человеку, чей заказ только что приняли. Юноша улыбнулся, истолковав эту просьбу по-своему, и, развернувшись, быстро двинулся вдоль ряда столиков назад. Подойдя к столику Андерхилла, он уронил салфетку, которую сложил пополам, рядом с локтем Тима. – А? – Андерхилл поднял глаза от Рэймонда Чандлера. Пул внимательно наблюдал за тем, как он кладет книгу вниз страницами на стол и берет салфетку. Первое мгновение лицо Андерхилла не выдало никакой реакции, кроме предельной сосредоточенности. Его внутреннее «я» вытянулось по стойке смирно. Сейчас он, наверное, более сконцентрирован, чем когда работал над своей книгой. Наконец Тим нахмурился, продолжая вглядываться в коротенькую записку, – нахмурился не от досады или неудовольствия, но от напряженного умственного усилия. Андерхилл смог удержать себя от того, чтобы тотчас не посмотреть направо, до тех пор, пока до конца не понял сути записки. И тогда его глаза быстро отыскали глаза Пула.