В его пылающем лице был тот же вызов, что я иногда видел у Матти. Их как будто одним пальцем делали. Но к рождению Полли я уж точно не имел отношения. — Решил загладить вину? Думаешь, я прощу? — Ты не простишь, — подтвердил я. Он оскалился: — Точно. Тогда зачем? — Да просто деньги жгли карман, — злобно сказал я. — Не люблю бренчать мелочишкой. Секунду-другую он стоял неподвижно, будто огорошенный молнией. Губы сжались в плотную белую линию. На щеках заиграли желваки. Я опять напрягся, ожидая пощёчины. Но её не последовало. Хлопнула дверь. Жидкий электрический свет икнул и погас. Допрос завершился. ______________________________________ [1]Raubritter (нем.) — «Рыцарь-разбойник». Персонаж рыцарских романов, бандит, благородный своей родословной. [2] Альтервассер — букв. «старая вода». Переиначенное «Альстервассер» (Alsterwasser) — «вода с реки Альстер», пиво с лимонадом, излюбленный напиток северных немцев. Глава 15. Побег Есть вещи, которые ломают волю быстрей, чем самая грубая сила. Намного более разрушительные, чем окрик и зуботычина. Более опасные, чем прямая угроза. Это что-то — тревога и страх неизвестности. Особенно, если боишься не за себя. Погружаясь в лесные дебри, я оставил жену и сына под охраной Траудгельда, который, может, и был мастером в деле воскрешения кофемолок, но вряд ли набил руку в купировании массовых беспорядков. Массовой дури. Погромы. Драки. Расхлёстанные вдребезги стёкла и атмосфера паранойяльной ярости. Хартлеб хорошо постарался, унавозив будущую делянку. Победит ли он на выборах? Если не сейчас, то позже. Впрочем, разборки политических зубров интересовали меня сейчас меньше всего. Афрани... Матти! Я мог думать только о них. Думать — и сходить с ума от бессилия! За стеной бесновался мотор — то взрёвывал, то переходил на чахоточный кашель. Кто-то хрипло и надрывно ругался. Неужели бандиты решили отказаться от ночного рейда? Разумно. Одно дело — триумфально въезжать в поселение, разбрасывая зажигательные гранаты, и совсем другое — топать на своих двоих, рискуя получить вилы в бок. Я бы не рисковал. С другой стороны, передышка означала кое-что ещё. Цирковой номер под названием «Эрих и Проволока». — Вот же дрянь! Я безуспешно напрягал кисти. На этот раз запястья стянули верёвкой — стянули за спиной так, что нарушилось кровообращение. Пальцы онемели. Ноги тоже не остались без внимания. Их спутали как франкфуртскую колбасу. И в отличие от секретных агентов я не имел бритвы за голенищем. Ни ножа. Ни ленточной пилы. Ни самых паршивых маникюрных ножниц! Ветер пел и скрипел досками, раскачивая наш утлый корабль. Здесь, в пристрое, окна были забиты фанерой, но сквозь щели проникал живительный воздух — холодный и горький, с привкусом земляной сырости. Думай, Эрих! А если некогда думать — делай! Легко сказать... Бочка покачнулась, и я закусил губы, пытаясь удержать равновесие. Алле-оп! Игры на шаре. Сила инерции бросила тело на лежащие грабли. Только везение и мощный рывок спасли яхту от затопления. Чёрт возьми! Если это не свинство, то что? Может, покойный Дитрих был прав? Мир явно нуждается в нашей победительной тяге к чистоте и порядку! Даёшь новую архитевтонику! Изогнувшись, я уткнулся лицом в ворох промасленной ветоши. Судя по запаху, ей драили медные части. Мне тоже очудительно их надраили. Странно, что этот гадёныш Полли не назвал меня «старичок». Видимо, я здорово сдал. Пора отправлять в переплавку. В общем-то я был готов разорвать верёвку зубами. К сожалению, природа не предусмотрела третий зубной ряд между лопатками и копчиком. Досадное упущение. — Ну? Хотя бы серп! Что за сарай, если нет... В куче что-то звякнуло. Что-то очень железное... С колотящимся сердцем я сунулся спиной прямо в центр колючей свалки. Нащупал занемевшими пальцами ускользающий край полумесяца и едва удержался от крика — триумфального вопля, грозящего разбить эту гибельную, переполненную чёрной тоской пустоту. В углу, прислонившись рукоятью к мешкам с удобрениями, стояла коса. *** «Упорство и труд всё перетрут!» — любил повторять Траудгельд. Ещё как перетрут. А молчание — золото. Выламывая заколоченное фанерой окно, я старался произвести как можно меньше шума. Как выяснилось, зря. Ночь полнилась голосами — и диалектами. Кажется, даже сосны шумели по-фризски. Присутствовал также картавый саксонский и лепечущий выговор южных предгорий, звучащий сейчас особенно странно из-за повторения уже знакомого слова «Kondoom!» Ругательство, надо полагать, относилось ко мне. Глядя, как бандиты снуют между фургонами, я почувствовал гордость. И удовлетворение — ведь микроавтобусы прочно застряли на лесной стоянке. Я выиграл час или два, а может, и день. Великолепно, Эрих! Теперь нужно умно разыграть карты. Но сначала — унести ломберный столик, душу и ноги подальше от этой радикально настроенной братии. По утренним росам — подъём, фаллера! По горным откосам пройдём, фаллера! Шагаем по зорям, Не ведая горя, Малиновкам вторя С утра до утра... Обогнув по широкой дуге вавилонское становище, я отыскал «Рапид». Уцелевший фургон маячил по дороге выше, блокируя выезд и въезд. Вот почему исчез рейсовый автобус. Его перехватили — изъяли или развернули. Знали ли об этом в Бюлле? А медведи действительно любят мёд или просто инспектируют пасеку? Ну-ну. Я оседлал своего коня и дал по газам. Ветер швырнул в лицо горсть прелой листвы. После дождя шоссе блестело как мокрое зеркало. Мопед мотало туда-сюда, каждая неровность била по печени, вышибая из груди короткие стоны. Ну, Полли! А Родель? Каков стервец! Если бы я знал, что бывших соратников Трассе в одну секунду снимут с довольствия, то уж, конечно, воспользовался бы программой по защите свидетелей. Или как там она называется? Проблема в том, что о защите я думал меньше, чем о мульчировании картошки — моей драгоценной «Флоретты», — что в результате мне и аукнулось. А теперь вот откликнулось.