Он вновь затряс головой: — Я не знаю, правда! Мы не видели. — Вы смотрели с крыши. И не видели ничего? — Ничего. Сему взорвал петарды. Потом мы немножко выпили и Адри сказал, что нужно позвать девчонок. Мы слегка пошумели, а больше ничего не было. И я не видел твою жену, Эрих, а разве должен был? — Нет. Не должен. Я взял его за рукав и потащил внутрь здания. Он не сопротивлялся. Чистый домашний мальчик с явной технической жилкой. Знающий как набирать скорость и где тормозить. Работать с его мотоциклом было одно удовольствие. — Где тут поземельная книга? Или как она называется? Отдел благоустройства? Отдел учета населения? — Всё тут, — Паули ткнул в белую дверь с неровными потёками краски. — Все документы там. Папа говорит, излишки хранятся в архиве, в подвале. А справа, за железной дверью — сейфы. Индивидуальные ячейки хранения. А документов там нет. Только здесь. Но мы не попадём внутрь. Дверь закрыта, а ключ у сторожа. — Дай мне нож, — потребовал я. Поколебавшись, он вынул из кармана лаковый складной нож с рукояткой «под янтарь». Глупая штучка с узким и хлипким лезвием. С выкидным жалом, которое никогда не выкидывается. Замок поддался на три щелчка. Я повернул выключатель, и свет залил длинную и узкую комнату, заставленную шкафами. Папки-регистраторы теснились в три ряда, от пыли свербило в носу. К чести секретаря и сторожа, всё было аккуратно разложено, каждая бумага знала своё место, и я быстро обнаружил искомое. Сверился с картой Гегера. Да, верно. Но о чём это говорит? Ни о чём. Просто кусок земли, арендованный практически сразу после войны. «Кто из жителей отсутствовал в деревне в то время?» — спросил я у фройляйн Кройц. Она вспомнила Гегера и старика Штирера, лечившего язву где-то под Церматтом. Но вопрос следовало задать по-другому: «Кто из жителей и чужаков? Фремдов?» Потому что чужак оставался здесь чужаком и двадцать, и тридцать лет. И его дети считались детьми чужака, и только внуки и правнуки имели шанс стать партнером по яссу какого-нибудь заросшего грязью фермера. И даже тогда... Даже тогда их спрятанный глубоко под кожей радар продолжает искать запах знакомой крови, отголоски знакомой речи. Я думаю так. Я, человек без родины, heimatlos, уже два с половиной года думаю так! Наш поезд едет по кольцевой. Спросите об этом Полли. Перед ним был открыт мир, а он выбрал месть и принёс её, как багаж, в места, где козы скачут по горным кручам. Что это, если не новая физика — тяготение сердца? Поинтересуйтесь у Виннига. Осведомитесь у Дитриха Трассе. Спросите Дарре. Спросите любого, лишенного дома, крестьянина или политика — всё едино, ведь и в политике живёт berserker, знающий, что жизнь — это кровь, а кровь питается соком земли и засыхает, не найдя знакомого вкуса. Спросите об этом меня. А если не верите... Спросите Фолькрата. *** А на обратном пути уже совсем рассвело. Небо играло сине-пятнистой леопардовой кожей. Ветер был зол и кусал за оголенную шею. Золото листьев перемежалось тусклой рассыпчатой хвоей, я опять шёл окольным путём, обследуя те закоулки леса, в которых почти не бывал. Иногда я вспоминал про винтовку Берндта. «Возьми её, Эрих, — попросил меня Траудгельд. — Я всё равно сомневаюсь, что смогу ей воспользоваться. — Почему? — Я никогда не стрелял в человека. — Это очень просто, Тео, — сказал я ему. — Кажется, что страшно, но лишь до первого раза. А потом — всё хорошо. Нет ничего проще». В чаще стучал дятел. Трава стала выше и зеленее. Я спустился в распадок. Поднявшись по западному склону, я бы упёрся прямо в задний двор Гегера. Куча листвы, в которой закопали девчёшку, совсем побурела. Судя по карте, мне нужно было взять немного левее. Вряд ли тот участок был огорожен. Старый хозяин держал коз, а новый — разве что крыс в старом сарае. «Тук», — выстукивал дятел. «Тук-так», — отвечал второй, на самом верху сосны. Косой луч пробился и поджёг паутину, обнимающую шершавый ствол. Леска. Он использовал леску. Подкрался сзади и накинул на шею, а потом затянул. Будто ниндзя. В этой части леса он убил Лени и маленькую Дафну Фогт. Нет, не так. Он оглушил Лени, чтобы перетащить её в более удобное место, а Дафну убил сразу. Она попалась случайно. Должно быть, несла записку от смуглокожего ухажёра, Гафара Паргути. Птичка-невеличка, вестница запретной любви. Скорее всего, в ту ночь её перенесли бы подальше, но тут появился я и наступил слоновьей ногой на сломанный цветок детской руки. Тук. Тук-так. В скрещении веток прослеживался какой-то узор — несложный и повторяемый. Ну что за страна! Даже лес здесь заставлен беседками, и сцена подготовлена к пришествию Пана. Если б я был драматургом... Но я-то не драматург! И не способен оценить красоты местной природы. На моём банковском счёте — немного мелочи, и даже нож в кармане тоже какой-то липовый. Здешняя молодёжь не нюхала войн, потому и покупает себе такие ножи. Фальшивый янтарь... и Хартлеб тоже фальшивый. Они повесили наших вождей, а теперь напяливают их ледерхозе... Как странно! Здесь мои навыки могли бы быть безумно востребованы. Полли знает. Он не такой уж дурак. Он тоже чего-то ищет, но делает это вслепую. Как я. Тук. Трак-так... Вот оно! Деревья расступились и стали кругом, очерчивая поляну — ровную, покрытую ярко-зелёной, сочной травой. Поодаль я увидел стол и две скамейки. Просто доски, положенные на кругляши брёвен. Лесопилка? Ветер донёс запах свежего среза — острой смолистой горечи. В детстве мы жевали смолу. Тоскливо пробил колокол: раз-и, два-и, три... шесть часов утра. Тёмный шпиль кирхи Альпингхен был отсюда не виден. Бездумно я сделал шаг вперёд, и услышал шорох — слишком поздно, я даже не дал себе труда повернуться и просто стоял, прикованный скользящим лучом, когда легкая тень легла на траву позади меня, и тихий голос сказал: — Ну, здравствуй, Эрих! _____________________________________________ [1] Август Винниг — немецкий политик, публицист, написавший книги «Освобождение» (1926) и «Рейх как республика» (1928), которые начинались с тезы: «Кровь и почва — это судьба народов». [2] Рихард Вальтер Дарре — один из ведущих нацистских идеологов «крови и почвы» (Blut und Boden). Глава 18. Встреча Он обошёл меня слева и улыбнулся — худой человек в запачканном грязью садовом костюме. В одной руке был блестящий термос, а другая прижата к боку и прикрыта внахлест полой шерстяной кофты, купленной словно на вырост. — Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Кунц. — Хорошо, — сказал я. Он кивнул. — Я знал, что ты заглянешь. Бугор под кофтой притягивал взгляд как магнитом. Я посмотрел направо — среди буйной мешанины начавшей желтеть листвы темнела дощатая дверь амбара. Она была чуть приоткрыта. Изнутри не доносилось ни звука. — Дела, — пояснил Кунц. — Здесь я отдыхаю от дел. И тебе не помешало бы отдохнуть. Ты выглядишь совсем измученным. — Я ищу жену. — Боже мой, — сказал он участливо. — Что с ней случилось? Я могу чем-то помочь? — Вряд ли. — Тогда просто присядь. Я налью тебе чаю. И мы обо всём потолкуем. — Я должен идти. Он покачал головой. — Нет, не должен. Поверь моему слову, schatz, так будет лучше. Я знаю. Ты слишком много тревожишься и вконец измотался. Сядь и положи ладони на стол. День будет холодным. Я налью тебе что-нибудь согревающее. Ткань соскользнула. На меня уставилось дуло тупоносого «глока». — Эрих?