Личина сползла, и обнажила чудовище. Его глазницы были пусты. Бугры и вдавленность щёк, сжатые губы лишь обрисовывали то, что было закончено много позже — в Беркене, лагере Остбрюк или Хольцгамме, в одном из дьявольских цирков на краю мироздания — гиблом, перевёрнутом месте, в одночасье утратившем всё человеческое. Лишённом надежды. — Junge[2], — произнёс Фолькрат почти нежно. А потом... Давление пальцев на моей шее внезапно ослабло. Фолькрат издал гортанный звук, изумлённо взглянул на меня и начал заваливаться на бок. Потом упал. И словно камень отвалился с груди — в лёгкие хлынул воздух! Трава зашелестела. В опрокинутом своде небес сквозь дурманную муть проступили очертания знакомой фигуры, и знакомый до боли голос насмешливо произнёс: — Хайль, Эрих! Помолчал и добавил: — Умеешь же ты выбирать друзей! ________________________ [1] Schwuchtel (нем.) — лицо нетрадиционной ориентации. Грубое ругательство. [2] Junge (нем.) — мальчик; (разг.) — дружище. Глава 20. Драгоценности Польмахер приблизился и сел передо мной на корточки. Его лоб пересекала тугая повязка, левый глаз был подбит, а кровоподтек под носом наливался пасмурной синевой. Хорошо я его отделал! Впрочем, он тоже не подкачал. Я попытался сесть, и рёбра взвыли валторной. Видимо, к перемене погоды. По крайней мере, я надеялся, что в теле осталась хотя бы одна целая кость. Как бонус для будущих археологов. — Ну что, Эрих? Не теряешь времени даром? — Мф-ф... Даром — за амбаром. Мрачное строение из пиленых досок приковывало мой взгляд, словно магнитом. Полуоткрытая дверь. Из провала пахло совсем не зерном, а соляркой и чем-то вроде резины. Запах медикаментов тоже присутствовал, но целительный чай так подействовал на мои рецепторы, что идентифицировать вещество не представлялось возможным. Кровь? Спирт или наркотик? — Можешь говорить? — шепнул Полли. — Мг-х... — Это Фолькрат? — Да. Трава захрустела — к нам подходил кто-то ещё. Двое, судя по голосам. Полли что-то спросил — не у них, а у того, кто лежал под ногами: видимо, аптекарь был ещё жив. Я услышал тихий прерывистый шепот и смешок, а потом стон, когда кто-то из этих амбалов наступил лежащему на пальцы. Опять расспросы и стон. Быстрый визгливый выговор: фризская тарабарщина. «Дай-ка мне зажигалку!» — приказал Полли. Колоссальным усилием воли я перекатил голову вправо, но увидел лишь тени, сгрудившиеся над поверженным телом. Духота подступила под горло, я не мог больше дышать. Мучительный стон. И вдруг крик — почти женский, скулеж отчаянной, невыносимой боли, оборвавшийся так внезапно, что тишина зазвенела в ушах. — Дьявол! — выругался Полли. — Хайни, засранец! — Он что — сдох? — Сдохнет... Полли со свистом втянул воздух сквозь зубы. Его лицо снова выплыло передо мной — как диск этого проклятого солнца, что высверкивало, а потом скрывалось в вихрящихся облаках. Лицо-маска, сквозь которую с насмешкой и яростью выстреливали глаза. — Эрих? Не спи, дружок! — Мх-х... — Можешь говорить? Этот скот вырубился, Хайни переборщил. Где его вещи? — М? — Вещи! Всё, что он вывез из лагеря. Деньги, документы, камень... Что-то знаешь про камень? Он сказал? Где наш комендант хранит своё барахло? Я закрыл глаза. Тогда он хлестанул меня по щекам, вправо-влево, не слишком сильно, но резко и встряхнул, одной рукой держа за шиворот, а другой — выкручивая ухо. — Проснись! Я дважды не повторяю! — А, с-с...! Резанувшая боль разорвала пелену тумана. Челюсти разомкнулись... И не смыкались, пока я не выплеснул всё. А потом иссяк. *** — Здоров ты ругаться! — оценил Полли. Видимо, я потерял сознание. Но лишь на секунду. Вокруг по-прежнему шумел лес и качались деревья — еловые и сосновые лапы вперемешку с буйной багряно-лиственной зеленью. Птицы заливались шумно, на все лады повторяя ретороманские корни, увенчанные матерной скороговоркой из Новой Гвинеи. — Дать зажигалку? — вмешался один из подручных. Нагловатый с ленцой голос воскресил в памяти сцену в мастерской: именно этот чернявый типок вымогал деньги у Траудгельда. А получив отлуп, отвалил в сторону Эгера. Очень жаль. Нужно было придать ему ускорение. — Нет, — бросил Полли. — Проверь лучше, как там наше сокровище. А здесь я разберусь сам. Не дожидаясь, пока он разберётся, я попытался активировать колени и ступни. Безрезультатно. Половина тела от пояса и ниже превратилась в металлолом. Машинист, управляющий всем этим ансамблем, отправился в долгосрочный отпуск. Влип! Вот же... Колокол опять зазвонил. Размеренный басовый «бом-м» разносился по округе и застревал в шифоновых складках туч. Сколько же времени? Добрался ли Меллер? А если да — то был ли он достаточно убедителен, чтобы всколыхнуть бюрократическую трясину, пропитанную ложью и коррупцией? Эй, люди, Альбиген вот-вот превратится в осколки! Не пора ли призвать королевскую рать? — Что ты бормочешь? — Полли наклонился ко мне. — На что смотришь? Его взгляд переполз выше и впился в амбарную черноту. — Ури! Проверь-ка этот сарай! — Сейчас. Скрипнула дверь. Было слышно, как посланец возится там, чертыхаясь в темноте. — Myn God! — Что?