– Нет, черт возьми, ты не сходишь. – Фиона едва не плачет и выходит, промокая глаза салфеткой. – Как можно ожидать, что она уснет после того, как ты заставил ее представить все это! Наверху начинает рыдать Грейси. Уже сам звук заставляет Тома чувствовать себя вдвое ужаснее, чем тогда, когда они нашли окоченевшего Арчи. Он терпеть не может, когда Грейси или Фиона плачут, и обычно делает и говорит что угодно, лишь бы они перестали. 28 Фонарик, прислоненный к старому кирпичу, освещает работу могильщика-Тома, пока он спихивает лопатой остатки разрытой почвы в маленькую могилу. В дальнем конце зачахшего сада Том прихлопывает землю, а затем тянется к крошечному кресту, который сделал из двух планок забора. На необработанном дереве белой краской, оставшейся от ремонта главной спальни, написано «АРЧИ». Том вонзает колышек в землю, затем застегивает ошейник Арчи на перекладине. Скорбные сумерки наполняют небо, воздух и сердце Тома. Внутри он становится такого же сероватого оловянного цвета, когда прижимает руку к разрытой земле и шепчет: – Малыш. В ближайшие дни его дочь укроет эту землю дарами. Том легко представляет пластиковые вазочки с увядающими маргаритками, веточки ягод и все, что Грейси сможет раздобыть, чтобы положить здесь, пока болтает с иссохшим тельцем под землей, вспоминая, как влажные, просящие глаза щенка наполняли ее любовью, думать о которой слишком больно. Вытирая щеку, Том обозревает свою разоренную землю. Разбитые панели забора громоздятся, точно обломки после шторма. Мертвые растения. Червивые яблоки на деревьях, окруженные опьяневшими мухами. Они живут здесь всего две недели, а он уже хоронит их собаку, стоя на пораженной болезнью лужайке. А вылазки четырехлетнего ребенка в лес привели к тому, что на дереве повесили изуродованную лису. «Совпадение? Да как же!» Том глядит на лес, чей неровный силуэт растворяется в угольной черноте. Среди деревьев угадываются шишковатые и чешуйчатые голени, капающие росой пещеры, влажные норы среди кустарников, хранящих многие лиги теней, усеянные запахами тропинки, по которым снуют и охотятся друг на друга мелкие создания. В мыслях Тома мелькает воспоминание о том, как нечто громоздкое и грузное пробило лесной полог. И прыгало с дерева на дерево. Что это было? Рассказ Грейси о странно говорящих белых монстрах, которые ходили задом наперед. Об Арчи, лизавшем «ногу хрюшки». Том не может найти в этом никакого смысла. Как и в истории с леди, которая, по словам Грейси, позвала ее в лес забрать свою игрушку. Могло ли это быть навеяно сказками, которые ей читали, мультфильмами, которые она смотрела? Они так осторожны со всем, что может на нее повлиять. Но их щенок лежит теперь под полуметром рыхлой почвы, и его вот-вот переварят естественные процессы сельского мира, где Том надеялся обрести счастье для своей семьи. Этот факт он не в силах вычеркнуть, переиначить или исправить. И неужели его семья переехала сюда лишь для того, чтобы тоже исчезнуть, превратившись в призрачные следы? В кости в земле. В наполовину доделанные комнаты, которые всего через несколько месяцев после их недолгого пребывания будут осматривать новые владельцы. Том без труда представляет себе будущие слухи от агента по продаже недвижимости. И сплетни в деревне о похожем невезении, которое постигло их предшественника, повесившегося на лампе через полгода после покупки дома. Никто не мог рассказать Тому, кем был тот человек и почему так поступил. От него осталась лишь пара аккуратно обставленных комнат, гладкие половицы, несколько отрезков новой блестящей проводки и смерть. Не доведенные до финала жизнь и ремонт в доме, над которым тот трудился. «А вот они знают, что произошло. Соседи». Том напрягает зрение и переводит взгляд на гордые линии и властную крышу дома Мутов. Слабый отблеск деревянной отделки в умирающем свете создает впечатление хищного оскала. Шторы задернуты. Том воображает, что соседи могут видеть в темноте и бродят по своему идеальному кукольному домику, не включая электричества. «Они». Они поселились в его голове. Ухмылка Маги Мута, его снисходительность при первом же знакомстве. Миниатюрная и резкая миссис Мут – кукольное пугало, вырезанное бритвой из чистой злобы. Грубая собственница. «Ведьма со щетиной на щеках. С волосами пластикового пупса», – недобро думает он и почти улыбается. Вот что напоминает голова миссис Мут: крошечных пластмассовых человечков Грейси со съемными волосами. Уж не подстригает ли Маги волосы своей жены садовыми ножницами, придавая ее голове с изможденным, безрадостным лицом форму луковицы? Воспоминание о злых, водянисто-голубых глазах старухи насмехается над Томом. «Что заставило бы их улыбнуться? Чужое страдание». Смех Тома больше похож на лай. Хриплый, он пронзает тихий вечер, точно крик безжалостной птицы, которая собралась съесть чужие яйца. «Неужели над нами будут издеваться?» Сколько вторжений он должен вытерпеть? Если Муты способны поймать и задушить проволокой лису, способны отравить прекрасного щенка спаниеля за то, что тот нагадил на их лужайке, то что еще они могут сделать со своими соседями? «Один человек уже умер здесь». Посетители целуют руку миссис Мут. Почтительно склоняются в глубоком реверансе. Абсурд! Страх. Муты хотят, чтобы их боялись. Никто никогда не смог бы полюбить уродов, но соседи предпочитают ужас привязанности. Подобострастное уважение – вот чего они жаждут, робкого подчинения их невозможным стандартам. «Не от меня. В этих вопросах надо доверять своим инстинктам». Эти люди не правы. Они хотят причинить вред его семье. Демонстрируют превосходство, принижают и подрывают его авторитет при каждой возможности – продуманная стратегия, скрывающая нечто более зловещее. То, что уже начало просачиваться наружу. «Они презирают тебя». Их мнение о его семье сложилось еще до того, как та переступила порог дома. «Дело не в тебе, а в них». И они не остановятся. Пока его семья будет жить здесь, мучения будут продолжаться и становиться все тяжелее. Возможно, Муты почувствовали, что он близок к срыву и крайне уязвим. Со всем этим грузом ответственности на плечах. И они захотели ускорить его падение. Краем глаза Том замечает самодельную надпись на могиле Арчи, и холод приземляет его мысли. Они теряют опору и спотыкаются, пока единственным, о чем он может думать, не становится: «Убили члена моей семьи. Ведь вот кем ты был, малыш, – одним из нас». Зубы сжимаются, челюсть заостряется. Пока спокойная рассудительность не успела усомниться в его намерениях, ноги сами несут Тома к сараю. Лес позади – зрители, ветер – подстегивающий рев толпы. И с каждым шагом понемногу ослабевает невыносимое давление безысходности. Том сломал печать, и волна злобы, едва коснувшись воздуха, превращается в ярость. «Мать вашу, годами длилось. Хватит. Хватит всего этого. Суки, да пошли вы!» Том отпирает и широко распахивает хлипкую дверцу своего арсенала. Одержимый собственным демоном, он врывается во мрак, усеянный мусором и гнилью. Запах креозота, заплесневелых досок, могильный аромат навоза – ароматы деревянного нутра сарая, пробудившие воспоминания о его собственном детстве, когда Том впервые открыл эту дверь. Он тогда вспомнил, как часами возился в теплице дедушки и в сосновой хижине отца. И впервые за много лет к нему вернулось ощущение того, как его худые мальчишеские руки поднимали тяжелые, пахнущие маслом инструменты. Как поранил пальцы о зубья пилы, как кровь текла среди паутины, как потом он набрался смелости и признался, что забирался туда, где ему не следовало быть. Сегодня Том снова там, где ему не следует быть, ради другого типа оружия. Перед ним среди затянутых паутиной, резко пахнущих стен сарая – его собственного сарая! – оставленные прежними жильцами ржавые и покрытые плесенью реликвии. Они теснятся на полках и по углам: коричневые пластиковые горшки, выцветшие пакеты с семенами, сломанная метла, стол, на котором больше плесени, чем дерева, два садовых стула из отбеленного холста, изъеденные коррозией металлические рамы, покрытые пылью банки с краской. Все это соединено воронками из паутины, инкрустированной перламутровыми яйцами. А еще здесь новая бензопила! Блестящая и по-магазинному яркая. Том наклоняется в грязь и тень и разматывает провод орудия. Фиона наблюдает за ним, стоя у полуосвещенного окна спальни. Руки скрещены на груди, лицо вытянутое. Она отворачивается, и Том не замечает ее присутствия. Ноги несут его к одной из кухонных розеток. Разматывая кабель, он направляется оттуда к границе участка. Вокруг никого, Том один среди этой унылой, неровной, изрытой ямами и изъеденной болезнями земли. Он разматывает провод, как рыбак, опускающий в воду ловушку для крабов. Блестящая «пуповина» хлопает его по пяткам. На сгибе локтя Том баюкает длинное тонкое лезвие пилы. Еще не испытанной в бою, но это ненадолго. Удаляющийся сарай зияет чернотой распахнутого дверного проема – безмолвного рта, широко раскрытого от ужаса перед тем, что выбралось из него на волю. Стремительный бросок, и Том возле декоративных деревьев, нависающих над той частью забора, что все еще стоит у патио. Здесь лучше понятна задумка Мутов, высаживавших свои деревья. Участок по эту сторону находится во владении Тома, но соседи сделали размежевание невозможным для него. Посадив березы, они заявили о собственных правах на границу. «Сорт „Святая Троица“[6]», – думает он. Деревья с V-образными тонкими ветвями, которые вскинуты к небу будто в молитве. Листва неминуемо перевесится на его сторону. Соседи, они знали, что так и будет: неумолимая сила заставила ветхий забор, его забор, прогнуться и отломиться от столбов. Там, где можно заглянуть в щели, земля между корнями деревьев кажется чистой, ухоженной и аккуратной. Березы посажены недавно: улучшение, которое еще не вписалось в идеальный ландшафт соседнего сада. Возможно, соседи воздвигли эти символы своего господства после самоубийства его предшественника, пока дом пустовал? Муты восприняли трагедию как шанс посягнуть на ненавистную границу. Конечно! И замена забора, которую они требовали, вынудила бы перенести тот глубже в сад, делая поправку на бледные, вытянутые ветви соседских берез. «Муты хотят заполучить даже твою землю». За этот узкий клочок, вполне возможно, боролись годами, прежде чем сюда переехала семья Тома. Спорный участок границы шириной всего в несколько сантиметров – такой толщины столбики забора. Пустячные габариты, которые и отражают, и усиливают мелкодушие соседской пары. А эти деревья – сторожевые башни. Часовые, затеняющие чужие владения, пока солнце движется с востока на запад. С полудня до раннего вечера они станут отбрасывать тени на его лужайку, и те будут лишь удлиняться по мере роста деревьев. Муты создали этот плацдарм, чтобы захватить землю и воздух его владений и погрузить его семью во мрак. Нижние ветви – это сапоги, вышибающие его дверь. «Я этого не допущу». * * * На линии фронта ворчание, а затем рев бензопилы нарушают спокойствие сумерек. При взрыве шума в столь поздний час деревья в лесу кажутся испуганными, подавленными и потрясенными. Том убирает палец со стартера, когда у соседей наверху вспыхивает свет. Белые лучи сверкают за занавесками Мутов. Две пары глаз, вероятно, отчаянно хотят что-то разглядеть снаружи. Том снова нажимает на стартер, рычащая мощь сотрясает его руки и заставляет дрожать весь мир. Тому хочется вонзить вращающиеся зубцы глубоко в «мясо», и он поднимает жужжащее лезвие над покосившимся забором. Неуклюже, пошатываясь от тяжести вскинутого оружия, он приставляет бензопилу к бледной шее первого дерева. Цепь скользит по гладкой коре, и лезвие отскакивает в сторону. Том сжимает рукоятку крепче. Когда металлические зубы вновь царапают белую кору первого лиственного обидчика, дерево вздрагивает, даже съеживается. Том сильнее надавливает на бензопилу, пока лезвие не захватывает и не начинает пережевывать сочные внутренности первой «шеи». Мощные вибрации сотрясают его бледные руки, передавая безумие машины, пока та не срезает дерево начисто. Отпиленная на высоте плеч, пушистая головка березы опрокидывается вбок на своего соседа. Они с шуршанием сталкиваются, и живое дерево пытается удержать убитого товарища, но отсеченная верхушка слишком громоздкая и исчезает за забором. Том движется вдоль линии. Тонкие листья и упругие ветви простираются так далеко в его владения, что впиваются в лицо, словно в последней, отчаянной попытке защититься от превосходящей огневой мощи. Становится все темнее, и кажется, что в атмосфере повисает осуждение его поступка. Том с трудом может разглядеть, что именно и где режет. Но его поддерживает уверенность в том, что, будь это его деревья, Муты их тоже срубили бы. Так соседи и согласились бы мириться с одинокой веткой, нависающей над границей! Чушь! В кухонном окне появляется Фиона. Широко распахивает раму. Кричит что-то с ошеломленным лицом. Оглушенный бензопилой, Том ее не слышит. Блаженство наполняет теперь каждую его мышцу и сухожилие от лодыжек до шеи. Он уже много лет не чувствовал себя таким пьяным и счастливым. Он навеселе, его шатает; электрический ток, питающий его оружие, подсвечивает артерии и превращает нервные окончания в рождественские гирлянды. Том прокладывает себе путь сквозь заплесневевшие и провисающие панели забора. Два. Три. Четыре. Пять деревьев. Свалены. «Спасибо тебе, брат, – кажется, душевно благодарит забор. – Наконец-то подкрепление, которое освободило меня от бремени, что сковывает мою согнутую спину и сбивает с ног». Том подпевает этому великому излиянию, этому потоку ярости. Никто его не слышит. В этот решающий момент он может сказать что угодно, вообще что угодно в этом столкновении воль на границе своей новой жизни. И Том ликует, освобожденный и воспрянувший духом, движимый чистым экстазом мести. – Уважайте гребаную границу!