– Если все это… Что я могу сделать? Чтобы остановить это? Чтобы защитить нас? Несколько равнодушный, даже черствый к бедственному положению Тома, Блэквуд просматривает фолиант на своем столе. Как будто фокусируясь на собственном увлечении, он перелистывает страницы и говорит небрежно, не поворачивая головы. – Вы должны начать с того, что найдете остальные таблички. Подозреваю, что их еще больше. И пока вы этого не сделаете, вам не будет отдыха. Ваши соседи могут оживить проклятия в любое время по своему желанию. Вы даже не узнаете, пока крыша не рухнет на голову. Проклятия будут взрываться минами в вашем будущем. Всевозможными сверхъестественными способами. В любой момент. Ваша жена может стать неверной. Такое всегда было популярно. Том смотрит на часы. – Черт. – Он встает и хватает сумку. – Мне пора идти. Я дам знать, если найду еще что-нибудь. И на этом все закончится, да? Как только я найду все? И пока Том гадает, как именно справится с такой задачей, Блэквуд отворачивается от своего стола, его брови приподнимаются над очками. – Остался вопрос о моей награде. Том хмурится. – Что еще? Лицо мужчины темнеет, взгляд становится острым от гнева. – Если у вас лопнут трубы, вы вызовете сантехника, я прав? И оплатите этому специалисту оказанные услуги, м? «Если бы у меня были деньги», – хочет сказать Том, но не может вымолвить ни слова. Он сбит с толку скоростью событий и невероятностью заявлений Блэквуда, которые уже не кажутся абсурдными. Его замешательство не уменьшают и пугающие подозрения о мотивах этого человека. И пока Том колеблется, Блэквуд достает из хлама на столе портативную машинку для кредитных карт. – Консультация бесплатная. Диагностика и лечение – нет. Я также могу предложить вам метод обнаружения. В рамках пакета услуг. Тому удается шепотом спросить: – О какой сумме мы говорим? – Сейчас посмотрю, остался ли у меня прибор. Тогда и договоримся. – Блэквуд вскакивает из-за стола и пересекает комнату. Выйдя из гостиной, он рывком открывает дверцу чулана и начинает шумно рыться под лестницей. Наружу вываливается покатая гора коробок, пальто и старой обуви, которая скапливается у его ног. – От винта! Том встает с тесного дивана и достает из кармана пиджака бумажник. Выбирает банковскую карту и представляет, как над ним смеются все знакомые. Блэквуд вынимает из шкафа металлоискатель. – Наушники где-то здесь. Я точно знаю. Том подходит и берет машинку. Это старый, потрепанный, жалкий прибор, с помощью которого можно справиться с задачей и раскрыть проклятие. Не такой уж и тяжелый. Том сдувает с аппарата пыль, пока Блэквуд продолжает поиски, его голос и хриплые вздохи приглушены теснотой чулана. – Пыль. Мне еще понадобится пыль. Из их собственности. Изнутри. Это жизненно важно. – Вломиться к ним? Ради пыли? Черт возьми, вы сумасшедший? – Я похож? Том прикусывает язык, затем хмурится, когда до него доходит: – А трейлер подойдет? Тяжело отдуваясь, Блэквуд шумно вылезает из чулана. – Если он им принадлежал. Или они им пользовались. Возможно. И у них есть такой. Они передвигаются на нем по этой улочке. По деревне. Я не знаю почему, но мы можем только предполагать. А теперь мой гонорар. Блэквуд с неприличным нетерпением подходит к столу и со всей серьезностью врача, выписывающего рецепт, пишет в блокноте. Затем отрывает страницу и протягивает ее Тому. Водянистые глаза практикующего мага смотрят поверх очков в черепаховой оправе, взгляд их становится напряженным. «Да, сэр, вопрос серьезный и требует моего опыта». Том видит сумму и чувствует необходимость присесть или, возможно, даже прилечь. 36 На выходящем в сад кухонном окне Фиона мельком замечает призрак своего лица: отражение темных глаз, искаженные беспокойством и разочарованием черты. Спросив себя, не постоянно ли это выражение, она наклоняется вперед, чтобы прогнать с грязного стекла видение усталой женщины. Ее внимание переключается на мужа, который стоит вдалеке и занят странным делом перед частоколом деревьев на границе с лесом. Именно выходки Тома и привлекли Фиону к окну. Бугристая поверхность сада уже напоминала поле битвы времен Великой войны. Клочок земли, который когда-то подвергся разрушениям и взрывам, а затем возвратился в дикую природу – воронки и землянки вновь заросли травой, дикими цветами и кустарниками. Но между тем, как Фиона утром ушла на работу, и ее вечерним возвращением боевые действия возобновились и нейтральную полосу заново распахали. Холмики свежевырытой земли кротовыми норами усеивают недавнее подобие лужайки. Рядом с выходом на патио возле двух ям сложены каменные плиты. Скорее кладбище, чем благоустроенный сад. Приведение в порядок сада – последнее дело в растущем списке ремонтных работ. В конце концов они доберутся и до него. Но Том, похоже, намерен потратить драгоценное время и немногие силы на то, чтобы сделать сад еще неприглядней. Припозднившийся сантехник наконец-то появился, чтобы начать работу над ванной. А Тома не оказалось дома. Фиона обнаружила короткую записку, застрявшую в щели для писем. Теперь непонятно, когда этот необязательный мастер сможет прийти снова. И придет ли вообще. Потребовалось столько времени, чтобы найти сантехника с хорошей репутацией по подходящей цене. Они так долго ждали эту аудиенцию, но Тома здесь не было. Его не было дома, чтобы встретиться с сантехником! Разгневанный ремонтник тоже звонил Фионе на работу. Он сегодня проделал такой путь, чтобы никого не застать дома. Фиона дважды звонила Тому и оставила два сообщения. Он на ее звонки не ответил. И с полом не работал. А ведь собирался сегодня постелить винил в их спальне и заверял, что приступит к полу в прихожей или гостиной. Но, судя по тому, что видит Фиона, муж вообще ничего не сделал. Вместо этого он ведет себя как какой-нибудь нелепый любитель римских сокровищ, хотя клялся, что дом будет его единственным делом, пока его не наймут на оплачиваемую работу. Том в наушниках водит над землей металлоискателем. Он даже не переодел грязную одежду, в которой ходит со вчерашнего дня. Посреди ночи снова ее надел. А потом в ней же спал. Руки Тома заклеены множеством пластырей, ладони покрыты сажей и грязью. На лице застыло похмельное выражение. Фиона уже неделю созерцает это лицо: обвисшее, сероватое, изборожденное морщинами. Неприятная царапина пересекает бровь, Фиона видит ее со своего места. Швы. Вид этого лица утомил ее сильнее, чем собственный изможденный облик. Том одной рукой подносит устройство к могиле Арчи. Если заявит, что ищет зарытые сокровища, это удивит ее куда меньше, чем следовало бы. С каждым днем ей все труднее понимать поведение мужа. Тревога гложет его мысли и изнашивает нервы. Том либо маниакально набрасывается на стены и полы в неистовом приступе трудолюбия, либо погружается в размышления и бормочет себе под нос. Или, что хуже всего, впадает в ярость из-за соседей. Его паранойя озадачивает, смущает. Том недостаточно настроен на настоящее, чтобы разбираться с тем, что у него перед носом. Фиона борется за его осознанность, но в этом ее преследуют неудачи. «Не уверена, что он мне все еще нравится». Мелькнувшую мысль она с шипением гасит. Ей приходится напоминать себе, что он – отец Грейси. И копаться в гораздо более безопасных воспоминаниях об их знакомстве, чтобы напомнить себе, кто такой Том. Или кем он был до недавнего времени. – Помогу папе! – Грейси бросается к задней двери и выбегает в сад. Она сжимает пластиковую лопатку, купленную во время единственного отпуска на море, который они смогли себе позволить, пока копили на этот дом. Не чувствуя в себе сил останавливать дочь или хотя бы заговорить, Фиона лишь наблюдает, как Грейси скачет через ямы и холмики туда, где перед деревьями хмурится ее отец. Едва Грейси уходит из комнаты, Фиона, наконец, начинает плакать по себе. * * * Из темноты, которая сводит на нет мир за пределами кухни, пошатываясь, выходит Том, его сгорбленная фигура и бородатое лицо мрачны от того, что, возможно, является отчаянием. Налет дикости заостряет взгляд, который даже не ищет за столом Фиону. Окутывая Тома, в едва теплую комнату врываются ароматы вскопанной почвы, влажной травы, вечернего холода, прижимающего сад и лес к земле. Ароматы, с которыми их семья никогда не сталкивалась в своей городской квартире. Ароматы, которые перемещают их дом к границе первозданного, к краю чего-то огромного и безжалостного, не ведающего об их нуждах. Том скидывает рабочие ботинки и прислоняет металлоискатель к стене. У большой раковины его почерневшие доисторические руки дергают кухонный кран. Трубы громыхают, затем содрогаются. Тонкая струйка воды, капли. На сушильной доске стоят немытыми миска из-под супа Фионы и чайная чашка Грейси. Лицо Фионы обесцвечено экраном открытого на столе ноутбука. Возможно, она заглядывает в лучший дом из темноты за пределами этого яркого «окна». Рядом с ней стоит пустой бокал из-под вина. Неуместный тут пережиток утонченности. Остатки оставленного позади мира. Фиона похожа на инсталляцию, выставленную здесь, в центре тусклой, холодной кухни с выгоревшими на солнце шкафами и покрытыми черными пятнами грибка и мушиного помета стенами. Старая раковина из семидесятых стремится подавить и погасить единственный проблеск современности, который олицетворяет светящийся экран. Фиона не поднимает взгляд и не здоровается с Томом. – Что с водой? – Это ты мне скажи. Так было, когда я пришла. Водопровод внизу полностью забит. Я не смогла приготовить чертов чай. Том, мы устроили палаточный лагерь в доме. – Я сделаю пару звонков. Том возвращается к задней двери, которую оставил открытой, скудное тепло уже высосало из комнаты. Он наклоняется и со злым, усталым ворчанием тащит пластиковый ящик по облупившемуся оранжевому линолеуму. Через прозрачные стенки контейнера, в котором до недавнего времени хранилась тщательно завернутая в газеты посуда, видны уложенные друг на друга, будто напольная плитка, свинцовые таблички. По пластиковым стенкам размазались влажная земля и ил. – Все нашел. Нотка удовлетворения, даже триумфа, в его словах провоцирует Фиону. – Помимо испорченного сада, ты сегодня потратил четыреста фунтов. Магические услуги Блэквуда? Том не встречается с ней взглядом. – Знаю, это выглядит как безумие. – Нет. Это реальное безумие. – Он помогает мне. Объяснил, почему все идет не так. У нас. Здесь. Знаю, ты не хочешь этого слышать, но это… должно было всплыть. Это только начало. – Чего?