Как человека со шрамом. Он тихонько усмехается. Я улыбаюсь и поворачиваюсь к нему. Мужчина наклоняется вперед, опершись локтями о колени, и изучает пол. – И даже холодной и голодной я смогу вспоминать, что помогла юноше обучиться ремеслу, которое будет кормить его всю жизнь. Он поворачивает голову ко мне. Его пронзительный взгляд даже пугает. – Все мы были неправы в том, кто вы такая, – бормочет он. – О чем вы? – Вы и не гусиная пастушка, и не верия, а некто лучше их обеих. – Ошибаетесь, – говорю я, чувствуя горький привкус слов. – Я никто. Он обдумывает ответ. – Надеюсь, вы сами в это не верите. Я разглядываю свои руки, сухую потрескавшуюся кожу, обломанные ногти. Теперь это руки работницы. Он был прав изначально – я просто наивная и глупая служанка. Я качаю головой. – Как передать вам деньги? – Отправлю Таркита в вашу часовню через две недели, как только обо всем договорюсь. Он скажет вам, где встретиться с моим человеком. Боюсь, будет неразумно самому снова с вами видеться. Я киваю. Откуда-то с первого этажа долетают отзвуки смеха. С чем же я связалась, придя на помощь человеку, который сам может приказывать другим защищать и встречать меня, у которого целая банда подручных из уличных детей и нищих? Помешала ли я свершиться королевскому правосудию? И на что иду, и дальше имея дело с этими людьми? Я облизываю губы: – Скажете мне, кто вы такой? Он отвечает не сразу. А когда говорит, голос у него тихий и невыразительный: – Возвращайтесь на конюшни и спросите друзей, кто такой Красный Сокол. Они вам расскажут. Что до моего долга, я вскоре рассчитаюсь с вами так, как вы пожелаете. До тех пор, – он кивает в сторону двери, – всего вам доброго. Глава 20 Это уже стало привычкой – ежедневно гулять с Фаладой до пастбищ. Сегодня тихо, день кажется почти теплым, хотя облака висят по-прежнему низко и не предвещают ничего хорошего. Мы шагаем молча, сворачиваем с дороги на одну из бесчисленных тропинок. Трава там погнута, сломана и торчит клочками из-под оледеневшей корки сугробов. Бурое кружево на белом, будто перья огромной снежной совы. Меня передергивает. – Фалада? – Да? Я открываю рот, чтобы заговорить, но закрываю снова и оглядываю занесенные снегом луга. Фалада ждет, как и всегда. Будет ли трусостью предложить уйти отсюда – чтобы он укрылся от угроз Валки, которая всегда может решить наказать меня его смертью, а я убежала от жизни принцессы, в которой, реши я к ней вернуться, едва ли протяну долго? – Алирра? – спрашивает он, и в этом имени я слышу ответ. – Ничего. Он подталкивает меня носом в плечо. Я поворачиваюсь, делаю шаг, утыкаюсь лбом ему в шею и мечтаю узнать, что же с нами станет. На другой день рано утром в конюшни является квадра воинов, как раз когда я выхожу из стойла Фалады. Приближаясь, они пробегают глазами по мне, а потом их командир прищуривается, глядя мимо, на Фаладу. – Вот этот. Сторожите его, пока я говорю с конюшим. Я стою как вкопанная, пока остальные солдаты замедляют шаги и замирают неподалеку. Они молчат и только отводят от меня взгляды, осматриваясь и изучая конюшню. Фалада тихонько фыркает позади. Вот этот. – Кел, – говорю я, делая шажок к ближайшему воину. – Вы же… вы сказали, что пришли за этим конем? – Мы здесь из-за него, – подтверждает он, и теперь все смотрят на меня пристально. – Но для чего он вам? Солдат бросает короткий взор туда, где исчез их командир. – Это приказ заиды, – говорит наконец. – Чертовски расточительно, как по мне. Приказ Валки. Я мотаю головой: – Она… то есть… – Его велено сдать живодеру, на мясо собакам, – говорит другой солдат глухим голосом. Я отступаю на шаг, потом еще на один, пока не прижимаюсь спиной к дверце стойла. Со дня охоты прошел почти месяц, месяц я даже не виделась с Кестрином. Я же ничего не сделала… даже написала за нее новое письмо с тех пор! Но похоже, что она наконец узнала о моей ночевке во дворце и о беседе с принцем. Только почему она не позвала меня, почему она не… – Терн. Я оборачиваюсь, чувствуя взгляд Фалады из стойла. По конюшне быстро шагает Джоа в сопровождении командира воинов. – Солдаты пришли за белым, – говорит он, подходя. Я отчаянно мотаю головой: – Нет. Фалада не ее. Она не может его убить. Жалкий довод, я и сама понимаю это, едва договорив, потому что Фалада именно ее в глазах любого работника конюшен. Надо было заставить его уйти. Я знала об угрозе. Почему не прогнала его, пока не стало поздно? – Мне жаль, – тихо говорит Джоа. Теперь спорить бесполезно, и неважно, что сами солдаты ничуть не желают исполнять такие приказы. Как было велено, так и будет сделано. Я не успею добежать до дворца и отговорить ее, это ясно. Да Валка и не передумает. – Позвольте хотя бы попрощаться, – прошу я. – Даю вам несколько минут, – говорит Джоа и предлагает командиру отойти. Тот искоса смотрит на него, но не возражает. Они шагают к главным воротам конюшни, уводя за собой остальную квадру. Я проскальзываю в стойло. – Фалада, – шепчу ему, – если ты повезешь меня, они не посмеют напасть. Мы можем сбежать – вместе, вдвоем – ворота же прямо здесь. – Нет, дитя. – Нет? Да что значит нет? – Отчаяние вцепляется когтями в горло. – Они подстрелят меня и возьмут тебя под стражу. За нами будет погоня, даже если мы выедем за ворота. Как он может сдаваться без боя? – Ты не можешь просто дать себя убить! – Буду сопротивляться я – они поймут, что перед ними мыслящее создание, а это опасно для моего народа. Решишь сопротивляться ты – подвергнешь опасности все, что сейчас поставлено на карту. Он прав. Я готова разрыдаться. – Я убью ее. – Нет. Ты не станешь пытаться отомстить за меня. Поняла? Да как это можно понять? – Алирра, – повторяет он тихо и настойчиво, – ты меня поняла? Я не могу укрыться от его глаз.