Пацанва обошла меня полукругом. Не стоит их недооценивать — шпана выглядит жалко, но они всегда готовы на подлость. — Короче, по-хорошему ты не выкупаешь, — пацаненок достал пистолет, напечатанный на принтере, и наставил ствол мне в живот. — Скидывай на крипту. Открой мне доступ. На моем интерфейсе появилось уведомление о запросе на перевод денег. Я отказался. Тут же заставил заработать ускоритель рефлексов и схватил парня за предплечье, ощутив касанием заменитель кожи — у него стояли примитивные «базуки», самая дешевая версия. Я резким движением вырвал его руку; с треском сустав вырвался из паза, провода заискрились, гопник завизжал от боли. Этой же рукой я отправил его в нокаут, выбив зубы. Первый в отключке. Шпана взялась за ножи и биты. Я отступил чуть назад и пнул второго по колену, с хрустом выбив сустав, а третьему сломал челюсть оторванной «базукой», да так сильно, что киберпротез лопнул на мелкие железки и пластиковые осколки. Четвертый успел стукнуть по мне битой, но я вовремя закрылся, выставив вперед локоть. Боль разозлила меня — я выхватил телескопичку из-за пазухи, быстрым движением раскрыл стальной прут и хлестким ударом сорвал щеку с ублюдка. Из его глазницы вылетела оптика. Сзади ко мне подкрался тип с ножом, но я тут же врезал ему локтем по носу с разворота, и тот улетел в кусты, брызнув лентой крови и опрокинув мусорный бак. Еще один подпрыгнул ко мне, размахивая цепью — я поймал звенья, подтянул паршивца к себе и впечатал колено ему в живот. Тот взвизгнул, брызнув слезами, и скатился оземь об уличный фонарь. Последний пацан побежал прочь. Я поднял с тротуара пистолет, взвесил его на руке и швырнул вслед. Ствол разбился вдребезги о его затылок, и гопник свалился мордой в лужу. Снег по-прежнему медленно падал с серого неба. В воздухе стояли стоны боли. Все живы, но деньги со следующей «работы» им придется тратить у рвача. — Фух, ну что, спасибо, получается? — сосед почесал голову, подходя ко мне в сопровождении своей жены. — Михаил, — он протянул мне руку. — А это моя Аня. Мир? — Кирилл. — Я принял рукопожатие и кивнул его Ане. — Да, мир. Без обид. Глава 8 Как Гриша и сказал, на следующий день на работу он не приехал, так что в здание долговой тюрьмы я вошел в одиночестве. Кивнул охраннику на входе, приложил ладонь с чипом к идентификационному устройству, сдал оружие и дал себя досмотреть. Естественно, что со стволами в это здание не пускали. Опасались, что кто-нибудь из арестованных сможет отобрать оружие у сотрудника и воспользоваться им, чтобы сбежать. Так что оба пистолета пришлось оставить у охраны, как и остальное оружие. В случае форс-мажоров предполагалось справляться голыми руками. С учетом того, что все боевые импланты у арестованных отключали, как и доступ в сеть, это не должно было составить большой проблемы. Но эксцессы, конечно, случались. — Нисбаев готов? — спросил я, подойдя к стойке, за которой сидела девушка. Одна из множества копий уже виденных мной пиджаков с дурацким каре и в очках. — Первичную обработку прошел, — кивнула она и положила на стойку прямоугольник белого цвета. — Допросная номер шесть. — Спасибо, — я сунул ключ-карту в карман и двинулся наверх. Допросные находились на втором этаже. Задержанных держали исключительно по одному во множестве тесных одинаковых камер, чтобы они не могли сговориться. Это еще одна психологическая уловка: мало кто чувствует себя уютно в гробу, а именно их эти камеры и напоминали. Единственный способ выбраться отсюда — это рассказать всю правду. Сдать все свои захоронки и криптокошельки. Именно этой информации мне и предстоит добиваться от задержанного должника. И хорошо, что он уже прошел первичную обработку, так будет проще. Впрочем, что-то мне подсказывает, что конкретно с этим кадром ничего легко не будет. Официально мы применяли только разрешенные законом гуманные методы допросов. Такие же, как и в полиции. Очные ставки, поиск улик и прочее. Но на самом деле все было совсем не так. Ни у нас, ни у полицейских. Удивительно ведь, нигде не случается так много сбоев в системах видеонаблюдения, как в полицейских участках и долговых тюрьмах. И эту закономерность до сих пор никто не заметил. Как так? Поднявшись по лестнице, я прошел мимо ряда дверей, за которыми не было слышно ни звука. Допросные полностью изолированы. Ну а как иначе, нельзя же смущать простых клерков всхлипами, стенаниями и воплями. Приложив ключ-карту к считывающему устройству, я дождался, пока створка отъедет в сторону, и вошел в помещение. Идеально белое и стерильное. Материал тут специальный, чтобы кровь, мочу, кал и другие биологические жидкости было легко отмывать. Но кровь не приветствовалась. Мало ли, вдруг инспекция, и нужно будет предъявить задержанных? Так что подходить к делу нужно было с умом. Не как раньше, на улицах, когда достаточно было сломать должнику пару костей, выдавить глаз или еще что-то. Тут все-таки высокая корпоративная культура. Нисбаев был привязан к металлическому стулу, такому крепкому, что его не сломаешь. Они, кстати, продаются в самых обычных магазинах, и Маруська как-то предложила купить такой нам домой. Потом долго спрашивала, почему я изменился в лице. Должник посмотрел на меня ошалевшим взглядом. Вот она — суть первичной обработки. Мы постоянно находимся в информационном потоке, наши органы чувств перегружены всем на свете: зрительными образами, шумом города, разговорами окружающих, вездесущей рекламой. И вот тебе программно блокируют весь интерфейс, помещают в тесный «гроб», оставляя в полной темноте, и включают из динамиков белый шум. И оставляют так часов на двенадцать-шестнадцать. Частенько бывало такое, что должники выдавали всю информацию еще до того, как коллектор приступал к своей работе. Но с этим так не будет. — Ну как ты, Нисбаев? — спросил я, чуть пригнувшись, чтобы мои глаза оказались примерно на одном уровне с его. — Ишак! — крикнул он в ответ. Что он там говорил дальше, я не услышал, потому что все его слова заглушил белый шум. — Ну-ну, — проговорил я. — Кто тут ишак — большой вопрос. Думал, засядешь в Квартале, и мы тебя не достанем, что ли? Банды у тебя больше нет, все легли, ты сам это видел. Или надеешься, что кто-то там из них сюда приедет, попытается тебя выковырять? Да они тебя давно похоронили и наследство делят. Так что расскажи-ка лучше все сам. — Мамой клянусь, убивать тебя буду! — крикнул он в ответ. — Твоими же кишками задушу! — Кишками, говоришь, задушу? — задумчиво спросил я и подошел к одной из стенок. — Ну чего ж кишками-то? Это же некрасиво совсем, да и вонять будет… Но идею ты мне подал неплохую. Нажал на кнопку, и панель отъехала в сторону. Естественно, что мы не могли демонстрировать все инструменты, с которыми работали. Всего этого можно было избежать, если бы нам разрешили использовать для допросов химию. Но официально она есть только у спецслужб, причем не у каждых. У обычных легавых ее, например, нет. И это при том, что спецсоставы можно купить у любого решалы или почти любого рвача. А во-вторых, химия была гораздо дороже, чем то, что мы использовали. Боль и страх — они ведь ничего не стоят. Ну да, я угадал, от стены шел шланг с лейкой типа душевой, рядом лежала ветошь. Начнем, пожалуй, с этого. Мне не нравилось причинять людям боль. Но приходилось убедить самого себя, что мне это по вкусу. Чтобы должник поверил, что если не расскажет, то я попросту запытаю его до смерти. Психология. Вытянув шланг, я натянул на него насадку, чтобы вода била не тугой струей, а несколькими мелкими, как из душевой лейки, и подошел к должнику. Одним движением я уронил его вместе со стулом на пол так, чтобы он лежал лицом вверх. — Ты в Ираке служил, я слышал, да? — спросил я. — Там песок, наверное, везде? А к водичке ты как относишься? Купался в Персидском заливе? — В Иране! В Иране служил! Ничего не скажу, клянусь, ты пожалеешь, сын собаки! — повторил он. Я пожал плечами, подключился к арестованному «по воздуху» и вывел данные его биомонитора на экран. На мне уже и так висело свежее убийство должника, еще один труп станет причиной для служебного расследования. Отстранение, проверка на профпригодность, куча психологических тестов и прочее. Во-первых, мне лень проводить время в клинике, а во-вторых, за это время мне никто не заплатит. Так что лучше перебдеть. Накрыл лицо нещадно брыкающегося и дергающегося должника ветошью, выпрямился и включил воду. Прозрачные струйки потекли из лейки на лицо, послышался громкий крик, несколько судорожных вдохов, а потом он стал биться еще сильнее. Вода же стекала в специальные отверстия в полу. Очень удобно — если кто-то спросит, зачем здесь вообще шланг и ветошь, то можно всегда ответить, что для уборки. Частота сердцебиения на биомониторе стала расти, я выждал секунд тридцать, не дожидаясь, пока она дойдет до красной отметки, после чего выключил воду. Наклонился, снял тряпку с лица Нисбаева, который судорожно пытался вдохнуть, а получив такую возможность, стал втягивать в себя воздух, будто загнанная лошадь. Ну, по крайней мере, так писали в книжках, которые я читал. Естественно, что настоящую живую лошадь мне никогда не увидеть. — Ну что? — спросил я. — Еще попьешь или сразу заговоришь? Ответ должника заглушил белый шум. Иногда это очень удобно. Так ведь услышишь что-то в свой адрес, разозлишься, а в моей работе лучше быть абсолютно спокойным. — Как хочешь, — пожал я плечами. — Значит, у тебя будет очень долгое утро. Я вернул тряпку на место и снова включил воду. * * * Провозился я с ним часа два с половиной, орешек оказался уж очень крепким, ругался и матерился. Пришлось придумать кое-что поинтереснее обычной пытки водой, но в конце-концов, он все-таки сдался и выдал доступ к своим криптокошелькам. Я переслал их дежурному, который должен был передать данные выше, тем, кто будет изымать деньги, вымыл руки и вышел. Приводить должника в порядок и отводить его обратно в камеру уже не входило в мои обязанности. И вот теперь я сидел в машине у здания управы и думал, что мне делать дальше. Время клонилось к одиннадцати, и у меня было право взять часовой перерыв за свой счет. Я заедал голод домашним сэндвичем. До чего же я стал твердокожим подонком — вчера перебил кучу народу, сегодня несколько часов без перерыва истязал человека, а теперь спокойно ел бутерброд, заботливо приготовленный женой. И никаких душевных терзаний. Ехать в столовую особо не хотелось, и я решил вызвонить Гришу. Вчера мы с ним здорово поругались, а потом душевно побратались, но я по-прежнему не до конца понимал, что чувствую по этому поводу. Теперь он знал правду обо мне. Больше врать не надо. С другой же стороны… Простил ли он меня за весь тот поток лжи, что я вылил на него за последние три года? Даже вчера я сказал ему не всю правду, хотя момент был как нельзя кстати. Наговорил про свои переживания, но не сказал самого главного — я просто боялся его потерять. Он мне как брат, давно потерянный и чудом вернувшийся. Мы дружили с самых первых классов школы и до самого выпуска, вместе пытались как-то кантоваться первые годы после наступления совершеннолетия, а потом наши пути разошлись почти на семь лет. И вот, когда наша дружба восстановилась, я попросту боялся, что мой брат, пускай и не кровный, пострадает или снова исчезнет с радаров, если разочаруется во мне. Он всегда был слишком резким и импульсивным. Да, он предупреждал, что не придет утром, но я все равно волновался. Доев сэндвич, я выкинул в окно резиновые хлебные корки, закрыл контейнер с домашней едой и набрал Грише. Но вызов тут же оборвался без гудков. Меня это напрягло. Такое бывает только в трех случаях. Либо человеку поставили блокирующий чип в голову, либо он сам вышел в автономный режим. Либо он мертв, и поэтому кибердека отключилась, но последнее я сразу отмел. Наверное, он просто отрубил телефон, чтобы выспаться после длинной ночной пьянки. Я завел двигатель, выкрутил руль и выехал со стоянки. Надо разбудить напарника, пока у него не появились проблемы с начальством. * * * Гриша жил в типичном жилом комплексе с живописным названием «Синяя Долина». Я проехал вдоль огромной автомобильной парковки, целиком забитой машинами. Парковку окружал каскад длинных сорокаэтажных домов, украшенных ярким оранжевым сайдингом. Рядом пролегало шумное забитое шоссе, неподалеку строители с грохотом вбивали сваи под следующий небоскреб с микроскопическими квартирками. Тот, кто назвал этот жилкомплекс «Синей Долиной» явно знал толк в черном юморе. Ничего синего здесь отродясь не было. Высокие дома загородили небо, и вся улица была погружена в вечную тень. Густой дым с чадящей неподалеку электростанции заволок последние этажи нескольких домов. Все свободное пространство съел бетон, во дворе не было ни единого деревца или кустика, сплошная серость, типичная весенняя слякоть и липкая грязь на дорогах. Так и не найдя свободное парковочное место, я заехал на тротуар и прижался к железной детской качели, в которой сидел мальчик в капюшоне. На вид ему было лет десять. Я вышел из машины, закрыл дверь и услышал отборный мат — на меня ругался ребенок, ему не понравилось, что я оставил машину около его качели. — Да я на десять минут, — я примирительно развел руками. — Не ругайся. — Все вы так говорите, — ответил малыш, а потом я секунд пятнадцать выслушивал белый шум.