– Да что же это такое! – Ирен схватилась за голову и медленно осела на стул Фабьена. – Нужно искать в лесу, мадам; скоро уже стемнеет. – Он бы никогда, никогда не пошёл в лес один… – Других вариантов нет. Юбер побежал вниз по лестнице, за ним еле поспевали Ирен и Фабьен. – Мальчика так и не нашли? – подошла к Ирен тётка Кларис. Старый доктор озабоченно выглядывал из-за её спины, то и дело поправляя пенсне. – Нет, – Ирен ломала пальцы, – мы думаем, он может быть в лесу. – Ах, какой ужас! – Кларис всплеснула руками. Все вышли на крыльцо. Люсинда нервно теребила передник, Ирен кусала губы, Кларис со старым доктором только вздыхали. – Я пойду в лес на север, – сказал Юбер. – Вы, месье Лоран, ищите в другой стороне, а вы, – он посмотрел на старого доктора, который выглядывал из-за спины Ирен и уж точно не хотел бегать по лесу, – пойдёте на северо-запад. – Хорошо-хорошо, – засуетился Фабьен. Вечерний воздух уже почти отрезвил его тяжёлую голову. Он видел лишь, как убегал в сторону леса Юбер и как плёлся за ним старый доктор. Ирен стояла на крыльце, ломая дрожащие пальцы. – Я пойду вместе с вами! – крикнула она. – Не надо, мадам, – обернулся Юбер, – не пришлось бы и вас потом искать… – Да-да, женщинам лучше остаться дома, – махнул на них доктор в пенсне. Фабьен разгребал заросли трав, цеплял все корявые ветви, звал Жоэля, проклинал себя. Лес возвращал лишь шум листвы – и больше ни звука, ни шороха. Фабьен останавливался каждые пять минут и стоял не дыша, надеясь услышать хотя бы писк, хотя бы шёпот Жоэля. Как он мог не заметить, как тот ушёл, как он мог просмотреть его?.. Прошло уже больше часа. Фабьену казалось, что он ходит по кругу; уже и не слышен был голос Юбера, никто никого не звал. Он опять окликнул сына – и опять ничего. У него загудело в ушах. Голова трещала от боли, и через эту боль Фабьен вдруг услышал чьи-то шаги и шелест листвы, треск поломанных веток – кто-то пробивался сквозь лес. Шаги отдалялись, уходили всё дальше, в сторону дома. Фабьен повернул назад и побежал. Давно он уже так не бегал! Ноги его гудели от боли, заросли жгучих трав обжигали руки, но ему было всё равно. Чёрный большой силуэт скрылся в кустах и уже выходил на дорогу. Это Юбер! Фабьен окликнул его, но тот не оглянулся – бежал с Жоэлем на руках. Да, у него был Жоэль; Фабьен узнал его тонкие ножки, болтающиеся из-за широкой спины Юбера. Удушающий страх напал на Фабьена – что, если поздно, что, если всё? Почему он бежит? Никогда он не видел раньше, чтобы Юбер так бежал. Фабьен сильно отстал; ещё немного, и он свалится прямо здесь, посреди дороги. Сквозь ветвистые кроны уже виднелся их дом. Фабьен отдышался, разогнул уставшую спину и двинулся вперёд; бежать он уже не мог. …В дверь постучали. Фабьен Лоран разомкнул глаза. Через спутанные ресницы проступал тусклый свет. – Месье Лоран… – Он услышал голос Люсинды, увидел потолок своей спальни – и понял, что опять заснул. – Вы ещё не спите, месье? – Что такое, Люсинда? – Он нехотя поднимался, потирая затёкшую руку. Та вошла со стаканом молока. – Опять? – Фабьен нахмурился, усаживаясь поудобнее. – Мадам Лоран сказала, у вас больные кости, – протараторила служанка, – доктор посоветовал пить больше молока. – У меня всё больное, Люсинда… – Он взял стакан и отхлебнул из него. – Ты можешь идти. Люсинда ждала стакан, Фабьен ждал, когда она уйдёт, и пришлось выпить всё. Служанка вышла, Фабьен посмотрел на часы. Какого чёрта он заснул под вечер; теперь всю ночь не сомкнуть глаз… Он до сих пор не мог отдышаться. После таких снов Фабьен всегда просыпался еле живой. Он не хотел возвращаться в своё дряхлое, измученное временем и страданиями тело. С того самого дня он заметно сдал, будто и не пять лет прошло, а целая вечность, полная сожалений. Фабьен не хотел возвращаться в дом, где вместо живого сына лежит его полумертвое тело, без единой надежды на хороший исход. Он почесал свои седины, заскрипел кроватью, надел тапки, хрустнул коленями и встал. Переваливаясь с боку на бок, подошёл к окну и отдёрнул шторы. Всё тот же высокий лес шумел перед домом, и не было ему никакого дела ни до Фабьена, ни до каждого, кто жил рядом с ним. Деревья клонили свои кривые ветви, щекоча и задевая друг друга, путались костлявыми пальцами, возводя руки к небу, будто что-то прося. «Если б повернуть время назад, – думал Фабьен, не сводя взгляда с неба, – я бы не потерял тебя…» Он смотрел на безразличное небо, на проступающие сквозь вечер нечёткие звёзды, на пушистые кроны древесных мачт, на стволы деревьев, врастающие в землю, на змеевидные корни, выползающие из земли, на мальчика возле этих корней… Мальчик улыбался и махал ему рукой. Месье Лоран, не в силах вздохнуть, тоже хотел помахать; он уже поднял руку, растопырил дрожащие пальцы, но мальчишка отвернулся и побежал. Опять побежал в сторону леса… – Нет, – крикнул Фабьен, – только не туда! Вернись! Я сейчас. – Он суетливо надевал халат. – Я скоро, – вдел ноги в остроносые тапки, – подожди меня… Он чуть не поскользнулся на лестнице, чуть не сшиб на пороге Люсинду, чуть не слетел с крыльца. На улице никого. Только лес, будто застывший в усмешке. Фабьен поднял голову к небу – серое, промозглое, оно падало на тёмные ветви, переходя в такой же вязкий и тёмный туман. – Я найду тебя, – он пошёл к дороге, – найду, только не убегай далеко… Фабьену подумалось, что он вышел из разума, или разум вышел из него, и вот уже перед ним сон, а не явь. Но это не важно, совсем не важно… Месье Лоран торопился. Он прибавил шагу, пошёл быстрее, потом побежал. Он точно видел Жоэля, и мальчик видел его. Фабьен задохнулся и захрипел; бронхи свистели от быстрого шага, в ушах зазвенело, к лицу прилило. Он весь вспотел. Уже не было слышно Жоэля, только звук повозки вдали… – Кто-то едет, – испугался Фабьен и замер. – Кто-то едет… – Он попятился. – Я потом вернусь, – он весь трясся, – я потом отыщу тебя, Жоэль… Страх сковывал ноги, челюсть дрожала, зубы бились о зубы. Это точно за ним. Они нашли его, они сейчас придут… Фабьен зашёл в дом, запер за собой все замки и припал к окну, почти не дыша. Он простоял так около часа. – Кого-то ждёте? – спросила Люсинда. – Уйди-уйди, – замахал он на неё. Никого не было. Ему показалось. Фабьен сполз по стене и заплакал. – Я опять потерял тебя, сынок… – Он встал. – Опять потерял… – Пошёл, хромая, на кухню. – Прости меня… Там откупорил бутылку и приложился к ней дрожащим, плачущим ртом. Люсинда нашла его через четверть часа спящего пьяным на кухонном столе. 12 глава Я открыл глаза. Комнату наполняло солнце. Я проспал рассвет – и, кажется, свой приступ тоже проспал. Впервые я не чувствовал боли, только сердце заходилось как сумасшедшее. Отдышавшись и упершись головой в деревянную спинку кровати, я перевернулся на бок – и чуть не слетел. Высокие перины отпружинили меня и вернули обратно; я прижался к стене. К деревянной стене… Подскочил и оглядел комнату. За окнами вместо леса из мачт и набегающего моря шумел настоящий лес; сосны поднимались до неба, огораживая всю видимость живым забором. Я был не в Сен-Мало, этот ублюдок напоил меня и перевёз в другое место. Но сколько я спал? Я пытался вспомнить вчерашний день. В номер я пришёл после полуночи… получается, в распоряжении у него было около четырёх часов. Я не мог ничего разобрать, где нахожусь и почему. Вдруг женский голос кого-то позвал – какого-то доктора, – и моя дверь открылась. В комнату скользнула хрупкая девичья фигура в длинном платье, подпирающем грудь. Мы были незнакомы, но она вела себя так, будто у меня отшибло память. Нет, я точно её не знал. – Вы уже встали, доктор? – спросила она. Я огляделся по сторонам, но никакого доктора не увидел. Да и вообще никого здесь больше не было, кроме нас двоих. – Отец сказал, вы плохо спали ночью, под утро он слышал стоны… – Девушка села рядом и приложила ладонь к моему лбу. – Но жара у вас нет. Так это я – доктор? Это она ко мне? Какое пышное у неё было платье, длинное, в пол… Такие я видел только в книгах и на выгоревших фото, покрытых паутинками мелких трещин, ободранных по краям. Женщины на этих фото сидели в креслах, бархатных, с резными деревянными ручками, похожих на это. Я посмотрел перед собой – высокое кресло, похожее на музейное, стояло рядом с рабочим столом. И стол был огромный, высокий, из цельного дерева, с маленькими резными ящичками под ним. Боже, я будто в музее… И платье у неё было всё в рюшах, старомодное, как и прическа, как и она сама. – Мне и правда нехорошо, – соврал я. Хотя почему соврал? Ничего хорошего в моём положении точно не было. Быть не зная где и не зная кем… Этот тип в белых перчатках, куда он делся, чёрт возьми? Девушка всё ещё сидела на кровати и недоверчиво смотрела на меня. – Наверное, вам нужен покой, вы тоже устали, в этом доме всем нужен покой, с того самого дня… – Простите, – перебил её я, не понимая, о чём она говорит. – Вы не видели здесь человека? Такой высокий, в тёмном пальто и белых перчатках, у него ещё зубы такие белые, что ослепнуть можно… Девушка молчала. – Ну, так не видели? – переспросил я. – Кого? – Она будто опомнилась. – Человека в белых перчатках… – Мало кто ходит в белых перчатках, – сказала девушка и встала с кровати. – Но у нас таких нет. – Она оправила платье. – У нас – это у кого, простите? – В доме. Вы же знаете, как у нас скучно; гостей уже давно не было, да и на что нам собирать фуршеты… Она подошла к окну и встала напротив света. Наконец я мог разглядеть её, не щурясь. Тонкая фигура, прозрачные запястья, вся такая хрупкая… Кого-то она мне напоминала. – Что вы ищете? – спросил я. Девушка рылась в старом саквояже, что стоял у окна. – Снотворное, – сказала она, – вы разрешили взять… – Конечно, берите. Она оторвала листок чистой бумаги из лежавшего на столе блокнота, сложила лист в треугольный конверт, открыла баночку и высыпала в него горсть таблеток.