«Кто-то пришёл, – подумал Фабьен, – это они. Или… нет, это служанка; должно быть, она ходит туда-сюда со своими тазами. Или Юбер пришёл промочить горло…» Почему все они околачиваются у него дома? Нужно было делать пристройку для прислуги. Месье Лоран вздохнул и замер. Ему показалось, он слышал… нет, только бы показалось… Он не двигался с места, так и стоял между трюмо и кроватью, напротив окна. Ещё раз! И в третий, да, это точно ему. До Фабьена долетел пронзительный свист. Он сглотнул слюну. Понял: «Он нашёл меня…» Ноги его затряслись, разболелись старые колени; от волнения у него всегда болели колени, а иногда и бедро. – Нашёл, – повторил Фабьен, но уже вслух, и от того, что он повторил это, от того, что сам же это услышал, затрясся уже весь, всем своим большим старческим телом. Одышка сковала горло. Месье Лоран медленно подходил к окну. Ноги не хотели идти; он, не поднимая, волочил их по полу, сгребая за собой весь персидский ковёр. Подойдя к подоконнику, потянулся к шторе – она, беспросветная и высокая, закрывала весь вид. Дрожащими пальцами схватился за пыльную ткань портьеры и отодвинул её. Возле леса, напротив его дома, стоял человек в коричневой шляпе и длинном пальто. В таком же прикиде он был и тогда, когда Фабьен проиграл ему всё. – Майрон, – прошептал месье Лоран. – Нашёл меня, чёртов ублюдок… Человек достал из кармана что-то небольшое, круглое. Фабьен прищурился – часы, карманные с цепочкой, он держал их над собой; открыл и показал Фабьену. Затем подкинул часы вверх, достал пистолет и первым же выстрелом разнёс их вдребезги. Механизм разлетелся в воздухе, Майрон улыбнулся Фабьену и указал на него… – Время пришло, – прошептал Фабьен, – время пришло. После Майрон развернулся на одной пятке и пошёл в сторону леса. Нет, он не шутил, думал Фабьен, ничуть не шутил. Эта дрянная привычка разорит его окончательно, а теперь и лишит жизни. Его старую черепушку разнесут так же, как эти часы. И никто не спасёт его. «Может, бежать? Да, нужно бежать», – думал Фабьен, расхаживая из стороны в сторону. Он вышел из комнаты и остолбенел – по лестнице, шатаясь, поднимался доктор. В его доме каждый творил что хотел. – О, вы уже встали, месье Бёрк? – Фабьен преградил ему путь. – Да, я… – Как вы себя чувствуете, любезный? – Голова болит. – Конечно-конечно, – кивал месье Лоран, – конечно, болит, я так и думал. Знаете, месье Бёрк, в своём доме я не потерплю ничего запретного, вы слышите меня? Я не Ирен. Я всё знаю! – Знаете? – А вы думали, я вчера родился? – Нет, сэр. – Я не позволю, чтобы врач моего сына был, простите, наркоманом. Я знаю, что вы принимаете морфий! – Он точно не знал, но этот тон напоминал ему, кем он был – потомственным дворянином, уважаемым человеком, а не дряхлым стариком, боящимся, что его черепушку разнесут, как часы. – Но я не… – пытался возразить доктор. «Ага… почти раскололся», – подумал Фабьен. – Фабьен, – раздался голос Ирен откуда-то снизу, – оставь доктора в покое. Тьфу ты, стерва… Месье Лоран мучительно улыбнулся и отошёл с прохода. Доктор поднялся наверх и побрёл к своему кабинету. «Я ещё до него доберусь, – думал Фабьен, спускаясь по лестнице. – Я выкину его из моего дома, выкину, – ворчал он, подходя к двери. – И почему Ирен его держит…» Поочередно открыв замки, крикнул в сторону конюшни: – Эй, Юбер! Юбер, где ты, чёрт тебя дери? – Да здесь я! – Тот появился из-за его спины. – Чего разорались-то? – Да как ты… – Фабьен хотел сказать «да как ты смеешь так со мной говорить», но вспомнил, что Юбер был единственным в доме, кто хоть о чём-то с ним говорил. – Да как ты, как ты… вошёл?! – наконец выпалил он. – Через задний двор. – Юбер недоумённо пялился на него. – Как? – Фабьен совершенно забыл про задний двор. – С него можно войти? – Конечно, дверь-то открыта. – Как открыта? Почему? – Так замок вы сломали ещё в прошлом году. Вы тогда пришли пьяным, не могли войти и прострелили замок. – Так замени его! – крикнул Фабьен писклявым хрипом. – Хорошо, – конюх сплюнул на пол. – Ты не в конюшне! – Не в ней. Я тут это, – Юбер залез в звенящий карман, – часы во дворе нашёл. – Он вытащил всё, что осталось от часов, и протянул Фабьену. – Не ваше? – Не моё! – рассвирепел Фабьен. – Зачем ты их сюда притащил? Смерти моей хочешь? – Никак нет… – А зачем приволок? – Так думал, что ваши. – А ты не думай! – Как скажете. – Усмехнувшись, конюх положил шестерёнки обратно в карман. – Кого ты видел? – спросил Фабьен, быстрым суетным взглядом бегая по пьяной физиономии Юбера. – Никого не видел, – тот пожал плечами. – Как никого? – А кто-то был? – Никого… – Вы бы не пили, месье. Фабьен замахнулся на конюха, тот не сдвинулся с места. – Иди ты… в конюшню, Юбер, – прошипел сквозь зубы Фабьен Лоран, – это не дом прислуги! Шаркая на кухню, он решил больше никогда не выходить из этого дома, решил заживо себя похоронить здесь, в этих стенах; прекрасное место… Откупорил бутылку. Вот бы помереть во сне… Фабьен запрокинул голову, и жгучая жидкость полилась по его гортани, затуманивая измученный ум. Теперь всё было как в тумане – и он, и стены, и сон, который забирал его в небытие. – Кто здесь? – Месье Лоран очнулся на кухне. Изо рта его смрадно воняло, слюна размазалась по щеке и столу. Он вытер лицо полотенцем, пытался проморгать похмельную пелену, но всё так и плыло перед глазами. Голова трещала, бутылка была пуста. «Надо меньше пить», – подумал Фабьен; долгая отрыжка дошла тошнотной горечью до корня его языка. – Какое дрянство! – гаркнул он. И никто не разбудил его. Если б он помер от инфаркта, никто и не заметил бы этого. – Месье Лоран, – кричала служанка, – месье Лоран, просыпайтесь! Фабьен попытался встать. – Что случилось? – раздался голос Ирен из парадной. – Он лежал в лесу, в одной лишь пижаме, на голой земле, – задыхаясь, говорил Юбер. – Кто лежал? – Фабьен поднялся со стула. Может, это Майрон, может, он таки сдох… Пусть он сдохнет, господи, пусть он сдохнет! Фабьен наконец донёс своё тело до скопища всех других тел. Нет, это был не Майрон… – Ох, бедный доктор, – причитала Ирен. Доктор висел на плече конюха совершенно без чувств. – Отнеси его в комнату, – приказала она, – его нужно переодеть. Юбер поднатужился, крякнул, приподнял уже сползшего с него доктора, положил на плечо поудобнее и пошёл наверх, скрипя и скрипя ступенями. – А я тебе говорил, Ирен, – кричал Фабьен, оплёвывая жену самогонной слюной, – я тебе говорил, что он не в себе!