За окном расстилался рассвет. Сейчас, когда лес поредел, солнце било бесцеремонно. Обычно Жоэль просыпался раньше, иногда и посреди ночи, но сегодня он крепко спал. Это было очень кстати. «Очень хорошо, что сегодня, хорошо, что сейчас», – думала она, открывая нижний ящик стола. Ребекка жила в смежной с братом спальне. И хоть эта комната принадлежала ей по праву, в ней она почти не обитала, лишь спала. В комнате были только её вещи – и мысли, тяжёлые мысли, в которые лучше не заходить. Но Ребекка любила бывать в них, терзать себя воспоминаниями; она знала, что это заслуженно. Она изнуряла себя и слезами, и памятью. После этого становилось чуть легче, оставалось меньше стыда. Наказанному ребёнку не стыдно, если он будет себя жалеть. И она жалела. Но надолго её не хватало, и приступ вины начинался опять. Ребекка достала белый конверт с пилюлями. Она соврала доктору, что её снотворное закончилось, – оставалось ещё чуть-чуть; этого хватило бы на три дня, но ей нужно было больше. Она не могла прогадать. Ребекка высыпала таблетки в ладонь – достаточно лишь одной горсти, – налила в стакан воды из графина, поднесла ладонь к губам… И услышала крик. Истеричный крик, переходящий в мычание. Это кричал Жоэль. Таблетки рассыпались по полу, стакан упал с края стола. Она ринулась к брату, распахнула дверь и припала к кровати. Его всего выкручивало от натуги, глаза были открытые и живые. Впервые за много лет Ребекка увидела его живые глаза. Он выгибался дугой, ноги натянуты, как струна, руки такие твёрдые, что невозможно согнуть, словно стальные тросы; он и сам был как стальной трос. – Помогите, – крикнула Ребекка, – доктор Бёрк, Люсинда, кто-нибудь! – Посмотрела на Жоэля и уткнулась в него, рыдая. – Прости меня, прости меня, – шептала она. Жоэль, не переставая кричать, захрипел горлом, подавился слюной, закашлялся, стал задыхаться. Ребекка перевернула его на живот и похлопала по спине; вся слюна вытекла ей на платье. Жоэль задышал. Ребекка гладила его по спутанным волосам, целовала в раскрасневшиеся щёки… – Всё прошло, всё прошло, – повторяла она. Осторожно перевернув брата на спину, уложила его на подушку, вытерла мокрые губы, посмотрела на ладонь. От таблеток осталась лишь белая пыль между пальцев. В комнату вошли доктор с Ирен. 20 глава Я открыл глаза. Сегодня был важный день. Нужно проследить за Фабьеном, убедиться, что он нашёл птицу и прочёл послание. А после проследовать за ним. Кому же насолил этот старик? А потом, да, потом нужно добраться до церкви. Она совсем близко, за лесом. Норах сказал, я должен увидеть его – колокол, что убивает меня. Но ни одно тело из тех, в которых я побывал, не хотело выбираться из этого дома. Они будто приросли к нему. А в сутках слишком мало часов, чтобы научиться управлять хоть одним из этих тел так, как я управлял собой. Они не подвластны мне, они подвластны лишь своим желаниям, мерзким тошнотворным страстям. Я вспомнил Фабьена. Как хорошо, что сейчас я не в нём!.. Нужно встать и проследить за стариком. Кто-то жаждет встречи с ним. Может, именно сегодня произойдёт непоправимое, может, именно сегодня я смогу это предотвратить… Я попытался подняться, но не смог. Похоже, меня привязали к кровати. Но зачем? Я не мог поднять голову, рук и ног тоже не чувствовал; я слышал лишь, как бьётся моё сердце, болезненно и надрывно вырываясь из груди. Мне хотелось пить, я хотел позвать на помощь, открыл рот и вместо слов выпустил лишь несвязное мычание. Я – Жоэль. И моё тело – тюрьма. Я был заперт в этом теле, как мим в стеклянном кубе, как труп в гробу. Я хотел выбраться, но не мог пошевелить и мизинцем. Бедный Жоэль… Это тело – неживое тело, вот что я понимал. Единственное, что мне удалось сделать, это повернуть голову; я мог управлять шеей и двигать глазами. Осмотрелся по сторонам, надеясь увидеть хоть кого-то, или чтобы этот кто-то увидел меня. Я хотел, чтобы меня подняли. Пожалуйста, заметьте меня! – Поднимите меня, посадите меня, чёрт возьми! – Я кричал как сумасшедший, но никто меня не слышал. Никто – только мёртвая тишина говорила со мной на мёртвом, на тихом своём языке, и я в ней, ничуть не живой. Я пытаюсь снова. Ставлю язык на нёбо, толкаю его, пытаюсь выдавить хотя бы пару букв, напрягаю связки, напрягаю гортань, чувствую, как набухают жилы где-то на шее, сейчас они лопнут… Выпускаю звук – несвязное, больное мычание. В ушах звенит, взгляд заслоняет туманом. Меня начинает тошнить. Я хочу почесать глаза, я чувствую своё лицо, точно чувствую, но едва ли могу даже шмыгнуть носом. Никого нет. Пустая комната. Меня погружает в озноб, мне нечем дышать, спазмы подступили к горлу, язык запал к гортани. – Ну хоть кто-нибудь! Я кричу как сумасшедший внутри этого детского тела, я кричу, но ни слова не выходит из этого рта; слюни скопились под языком, потекли в горло, Жоэль подавился и пытался вздохнуть, что-то встало поперёк глотки, оцепило её, я сейчас умру, он сейчас умрет… Невыносимо, совсем невозможно, слюни пузырятся, наполняя весь рот… Дверь открылась, и вбежала Ребекка. Она подняла меня, положила на колени и стала бить по спине; слюни Жоэля вытекли на её платье, я спасён. Ребекка осторожно положила меня на подушку, вытерла рот и лицо подолом. Её глаза полны ужаса, руки дрожат в ознобе, она целует мою голову и плачет, сильно плачет, кричит в коридор, кого-то зовёт, я совсем плохо слышу. Гладит по волосам, целует в щёки, я хочу встать, приподнимаю себя, Ребекка гладит меня по груди, я это чувствую, я чувствую её ладони, она затыкает одеяло под мои ноги, под ноги Жоэля, они неподвижны… В комнату входит доктор, а после – Ирен. Я слышал звуки откуда-то издали, они были подобием сна. Все эти голоса, наполнявшие комнату, были будто в стеклянном сосуде… нет, это я был за этим стеклом. Иногда голоса оживали, становились громче и чётче, я мог даже их различить… – Мой мальчик, – Ирен припала к постели, – мой мальчик, он погубил тебя, если б не твой отец… всё было бы по-другому, Жоэль… – Мама, пожалуйста, не начинай, – плакала и тряслась Ребекка. – Ты всегда его защищаешь, – Ирен покосилась на дочь. – Всегда! Будто ты не моя дочь, а его. Но знай, если б не он, если б не его безрассудство… – Она перевела взгляд на меня. – Мой мальчик, тебя покалечили, твой проклятый отец, его чёртовы игры… Я чувствовал холод её ладони – да, она была холоднее меня; я чувствовал, как волосы на голове Жоэля приподнимаются под её пальцами и рассыпаются по бокам от пробора, поднимаются и ложатся опять. Я чувствовал её касания, у меня закололо в ногах, я почувствовал пальцы, я пробовал ими пошевелить. Мне кажется, получилось, да, у меня получилось! Это покалывание в ногах поднималось всё выше, от холодных пальцев до пят, от ступней к напряжённой голени. «Он же чувствует, Жоэль чувствует ноги», – не мог докричаться я. Опять выгнул всё тело, напряг нерабочие связки, почему они не слушаются его… – Ему опять плохо, доктор, опять… – Ирен гладила Жоэля. Я слышал её голос всё чётче, я видел каждую морщинку на её лице. Туман постепенно рассеивался… – Это всё он, всё он виноват, мой мальчик, это всё твой отец, – твердила она. Ребекка вся съёжилась, стоя за матерью, её колотило сильнее меня, но никто на неё не смотрел. – Пожалуйста, мадам Лоран, – отодвинул её доктор, – мне нужно посмотреть его зрачки. – Он посветил мне в глаза. – Нет, на припадок это не похоже. – Слава богу, – выдохнула Ирен. – Почему же он так кричал? – Что-то растревожило его, он сильно взволнован. Может, какой-то сон… – Доктор почесал затылок. – Нужно сделать укол. Ирен вздохнула и пошатнулась, доктор успел подхватить её. – Скажи Люсинде, пусть заварит успокоительные травы. – Хорошо. – Кивнув, Ребекка вышла за дверь. Голос её был на грани, она держалась, чтобы не зарыдать. – Сейчас схожу за уколом для Жоэля, – сказал доктор и вышел. Ирен припала ко мне. – Я отомщу за тебя, сынок! – Она гладила меня по волосам. – Я скоро покончу с ним. Ещё немного, и мы останемся втроём. Я плохо понимал, о чём она. В этом теле всё сказанное кем-то казалось каким-то бредом; я не понимал и половины слов, только улавливал их нечёткое значение. Иногда мне казалось, что я слышу всё чётко, но потом голоса опять отдалялись, будто кто-то открывал и закрывал дверь, за которой и были те голоса. И я то слышал их, то припадал к двери, и всё равно не слышал ничего. Но Жоэль мог слышать, мог чувствовать, это я точно знал. Свет раннего солнца медленно разливался по комнате, по полу, по подолу покрывала, поднимаясь выше к моим ногам. Там, за окном, только тени от леса, только его призрачный силуэт; он и пугал меня, и звал за собой… Вдруг свет исчез. Доктор заслонил его, встав напротив. Он держал в руках шприц, большой, металлический. Меня передёрнуло, и страх этот был не Жоэля – это был мой страх, я всегда ненавидел шприцы. – Сейчас всё пройдёт, Жоэль, – сказал доктор и взял мою руку, – лекарство подействует скоро. – Он всадил иглу, я вздрогнул. – Тебе нельзя нервничать. – Лекарство тёплым потоком разлилось по венам, согревая руку, всё тело и голову. Доктор взял Жоэля за другое запястье и стал измерять ему пульс. – Успокаивается, – сказал он, – биение не такое учащённое. Пришла Ребекка, принесла чаю. – Мне кажется, – шептала она, – мне кажется, доктор Бёрк, когда он кричал, он как-то по-другому смотрел на меня, он будто меня увидел… – Всё может быть, Ребекка, всё может быть, – соглашался доктор, кивая, – мальчик идёт на поправку, и это уже заметно. В комнату вошли Фабьен и Люсинда. Ирен посмотрела на мужа убийственным взглядом, Ребекка ещё сильнее прижалась к стене. Я же то выпадал из реальности, то возвращался в неё. Мне казалось, я видел церковь и высокую колокольню. Мне казалось, я дошёл до неё, но после опять возвращался. Опять возвращался сюда. Голоса в комнате становились всё тише, всё дальше уходя от меня. Я опять ничего не слышал. Они говорили о чём-то, шевеля беззвучно сухими губами, сотрясая густое пространство нервным движением рук. Пелена накрывала глаза, всё вокруг застилалось туманом. Голова стала лёгкой, как и тело; ничего уже не болело, но и не ощущалось. Фабьен наклонился ко мне, я уже почти его не видел. Они что-то опять обсуждали, на Фабьена кричала Ирен. Ко мне опять направился доктор; он вколол в меня ещё один шприц. Вся комната покрылась туманом, а вскоре вовсе потонула в нём. Больше я ничего не видел. 21 глава – Куда мы едем в такую рань? – спросил Юбер, запрягая лошадь. – В город, – Фабьен то и дело оглядывался по сторонам. – Кого-то ждёте, месье? – Нет, никого. Юбер затянул подпругу, не торопясь продел через голову кобылы хомут, набросил на шею, пристегнул вожжи к уздечке, расправил застрявшую в упряжи поседевшую гриву. При этом он что-то неторопливо насвистывал, что ещё больше раздражало Фабьена. – Можно побыстрее?