– Можно, – сказал Юбер и пошёл обходить повозку, наклоняясь у каждого колеса. – Так эта птица была не вам? – спросил он. – Мне не мне, какая тебе разница… Чего ты там возишься? Юбер лишь пренебрежительно фыркнул, но и не думал поторапливаться. Этот конюх задавал слишком много вопросов и не спешил исполнять никаких просьб. Будь Фабьен чуть решительнее, то уволил бы его ещё лет десять назад. Но нет, он лишился всей своей прислуги, всей, кроме этого брюзгливого нахлебника и ни к чему не брезгливой Люсинды… От неё был хоть какой-то толк, от этого же недоветеринара никакого толку не было. Но после того, как Юбер нашёл его сына в лесу, после того, как мчался ради него в город, Фабьен терпел все его выходки – и пьянство, и шашни с Люсиндой, и бестактность, с которой тот лез в дела семьи. – И зачем нам в город? – Юбер усаживался в поскрипывающую временем повозку. – По делам. – По каким ещё делам? – Не твоё дело! – Куда ж я тогда поеду, если не моё? И правда, подумал Фабьен, он же не сказал куда. – В оружейную лавку, доволен теперь? – Патроны закончились? – Конюх ухмыльнулся. – Сказали бы, я б и сам привёз. Говоря по правде, Фабьену совсем не хотелось оставаться дома одному – если к нему придут, кто ж его тогда защитит? Лучше уж он будет с Юбером, лучше уж слушать его плебейские бредни, чем не услышать потом ничего. Покойники обычно не слышат. – Так чего не сказали-то? – не унимался Юбер. – Или, думали, просчитаю вас? – Ты это, – замахал на него Фабьен, – ты не лезь, куда тебя не просят. – А я-то думал, чего это вы по птицам стрелять перестали… – Езжай давай и не болтай лишнего! Фабьен, кряхтя, поднял одну ногу на ступеньку, почувствовал, как потянул мышцу бедра, застонал, схватился за поручень, медленно подтянул всё тело – и вот уже другой ногой был в повозке. Повозка прогнулась. Юбер свистнул во все щёки и погнал несчастную лошадь по дороге, ведущей в лес. Кобыла, которой было без малого четверть века, не торопилась никуда бежать; она нехотя перебирала копытами, не слыша ни свиста Юбера, ни причитаний тяжёлого хозяина. – Что мы так плетёмся, Юбер? – ворчал недовольный Фабьен. – Да всё как всегда, месье. – Нет, не как всегда! – Он ёрзал на сиденье, то и дело нащупывая в кармане пустой, бесполезный револьвер. – Почему так медленно, я тебя спрашиваю? Я бы пешком быстрее дошёл. – Хотел бы я посмотреть, – усмехнулся Юбер, но, поймав колкий взгляд хозяина, подавил подступающий смех. – Лошадь того и гляди издохнет, месье, а вы в город собрались… – А как же потом за провизией? – А мне почём знать? Лучше б лошадь новую купили, а эту пристрелить бы… – Тебя хлебом не корми, дай кого-нибудь пристрелить, ветеринар хренов. – Не хочется мучить скотину, – гундел Юбер, – она вон еле дышит, хуже, чем вы, месье, как бы не померла по дороге… – Что значит «хуже, чем я»? – возмутился Фабьен. – Нормально я дышу, – он повысил голос, закашлялся и задохнулся. – Отдышались? – спросил Юбер минут через пять. – Отдышался, – рявкнул Фабьен. Насчёт этой кобылы Юбер был прав: помереть она могла хоть сейчас, вот только купить другую было не на что. – Так чьи это были часы? – спросил после недолгого молчания Юбер; он вообще не умел долго молчать. – Какие часы? – спохватился Фабьен. – Которые я вам давеча принёс. – Откуда мне знать. – Может, доктора? Фабьен не хотел вспоминать о часах; он знал, чьи они были, он знал, что не доктора, что доктор здесь вообще ни при чём, но поговорить об этом странном типе ему хотелось. – Может, и доктора, – Фабьен кивнул. – Не нравится он мне, – Юбер скривил рожу. – И мне! И мне не нравится, – завопил Фабьен так радостно, будто встретил в этом конюхе и соратника, и друга, и всех в одном. – Он своим носом чуть землю не вскопал, – сказал Юбер, – зубами вцепился в корни, как зверь какой… – Ты его что, так и нашёл? Что, прямо-таки зубами? – вытаращил, насколько это было возможно, заплывшие глаза Фабьен. – Да, – протянул Юбер. – Весь рот в этой коре… Я думаю, это он от боли. – От какой боли? – Фабьен похолодел. – От какой, от какой – от обычной… Мне вон когда на войне пулю из плеча доставали, я чуть палку не раскусил; главное, что не язык. – На какой войне, Юбер? Ты не воевал! – А мог бы… – Да ну тебя! – Но пулю мне всё равно доставали, – продолжил конюх. – Почему ты постоянно врёшь? – Да не вру я! В трактире поймал. Хотите, покажу? – Он начал засучивать длинный рукав. – Не надо, бога ради, мне ничего показывать! – Фабьен зажмурился. – Вот я и говорю: чтобы язык не откусил, мне палку между зубов и… – Лучше б ты его откусил! – Кого? – Язык свой! Юбер фыркнул и замолчал. Фабьен ещё что-то гундел себе под нос, но вскоре тоже притих. Он не любил, когда на него обижались люди, даже если то был конюх, даже если такой противный, как Юбер. Так они и ехали молча по извилистой узкой дороге, что из года в год становилась всё у`же, будто сама природа отреза`ла их старый дом от внешнего нового мира. Крыша повозки цеплялась за нависшие ветви, и те медленно скребли по ней раздражающим скрежетом, будто ногтем по стеклу. Страх нарастал в животе Фабьена. – Значит, от боли, говоришь? – нарушил он тишину. – А от чего же ещё, – как ни в чём не бывало ответил Юбер. «Они мучили доктора, – понял Фабьен, – может, спутали со мной… Но если им нужны документы на дом, они могли прислать его, чтобы тот всё нашёл… Он – их человек, точно их. Вот почему он засел в моём доме… Вот почему! Но если он с ними…» – Мысль Фабьена оборвалась, растеряв и логику, и смысл. – …Представьте себе, никаких. – Что никаких? – опомнился месье. – Следов, говорю, никаких, – повторил Юбер. – Каких следов? – Хотя бы избиения! Он ещё когда на земле лежал, я его окликнул – ничего; ногой пнул… – Юбер… – А то вы бы не пнули… – И я бы пнул, – согласился Фабьен. – Так вот, реакции, говорю, никакой. Пульс пощупал – вроде живой… Он в пижаме был, я её одёрнул, на спине ничего; перевернул – и на животе всё чисто.