С того страшного дня прошло уже более двух недель. Землю разровняло дождями, а после припорошило опавшими листьями так, что даже отец Ланге с трудом отыскал путь к могиле. О случившемся никто не говорил. Жоэль ничего не помнил или не вспоминал, хотя как разобрать, о чём он там думал… Он всё так же ходил по ночам, всё так же бубнил что-то под нос и всё так же не видел Марию. Мария же сама хотела всё забыть. И ту ужасную ночь, и труп, истекающий кровью на полу своей кельи, и звук бьющих о землю лопат. Но никак не могла стереть этот животный взгляд из своей чёткой памяти. Ей казалось, запах мерзавца намертво въелся под её кожу, навсегда остался в волосах, и, сколько бы она ни тёрла себя жёсткой древесной мочалкой, всё равно будто пахла им. А её келья до сих пор отдавала запахом крови. Всю неделю после случившегося её одолевали ночные кошмары – ей снилось старое кладбище, лицо покойного, чёрные птицы, летающие над ней. В последнее время много стало этих птиц, не к добру это, думала Мария. «Суеверие – грех», – говорил ей отец Ланге, и они тоже твари божьи. Как же Мария боялась их, этих тварей, особенно их карканье по ночам… Ей казалось, они несут с собой злую весть, или смерть, или сами приходят за смертью. Умные эти птицы будто знают больше, чем сам человек. В ту же ночь, когда молния ударила в дерево и дохлые птицы свалились им под ноги, Жоэль побежал от испуга, а Мария помчалась за ним. Только он убегал от грома, а она – от всего, что было. Как хорошо, что он тогда убежал, как хорошо, что ей было за кем спешить! Догнав его на самом пороге церкви, она обняла Жоэля. Тот не вырывался, но и не обнял в ответ, он никогда никого не обнимал. Мария сказала ему: не бойся. Сама же боялась куда сильнее. Она всегда до жути боялась покойников, и кладбищ, и смерти. Отец Ланге пару раз за эту неделю ходил на кладбище читать молитву за упокоение грешной души. Мария же была рада, что Жоэль убил мерзавца. Грешно так думать, сказал ей как-то отец. Ну и что с того, что грешно, решила Мария, зло всегда наказуемо. Кто бы знал, что Жоэль накажет то зло… – А для Жоэля это грех? – как-то спросила она. Отец Ланге тогда долго молчал, смотрел на гравюру Иисуса, что висела над самой молельней, потом вздохнул и сказал: – Да какой с него спрос, с блаженного… Сегодня Мария с Жоэлем вышли пораньше. С самого утра они бродили по лесу. Хворост для камина уже заканчивался, и топить было почти что нечем. Мария собирала ветки, находя их в опавшей листве, а Жоэль пытался взвалить на себя суковатый кусок сваленного грозой дерева. – Оставь эту корягу, Жоэль, надорвёшься! – крикнула ему Мария. – Я вернусь потом с топором и разрублю её на части поменьше. Жоэль послушно отошёл и стал рыхлить ногами опавшие листья в поисках подходящих веток, но смотрел он не под ноги, а куда-то вверх, на гнездящихся чёрных птиц. – Так ты ничего не найдёшь, Жоэль, – Мария улыбнулась. – Держи лучше хворост, – она всучила ему собранную охапку, – а я поищу ещё ветки. В лесу пахло утром и тишиной – природа ещё не успела проснуться, даже неловко было Марии так нагло её будить. Но что тут поделать – отец Ланге после случившегося больше лежал, и камин трещал последними головёшками; на днях надо будет съездить в город за углём, а пока решено было обойтись остатками дров и хворостом. Мария рада была заняться делом. Куда лучше, чем сидеть в церкви и думать обо всём этом. – Тяжёлые мысли – наказание за безделье, – говорил ей святой отец, – и умственное, и физическое. Вот пришла тебе плохая мысль в голову – значит, не там бродят твои мысли, не с Богом. Тот, кто в Бога верует, в уныние не впадёт. – Не впадёт, – соглашалась Мария, а сама всё думала, думала… Ведь не было у них никакого дома, кроме этой церквушки, и земли никакой тоже не было, кроме этой земли. Куда им теперь идти, Мария не знала. И не думать о том не могла. У других людей большая родина – город или деревня. А у неё что? Церковь да лес. Когда ей миновал семнадцатый год, отец Ланге решил спровадить её в город, колледж какой-то нашёл при городской церкви, но она ни в какую не хотела уезжать. Как оставишь старика и Жоэля? Да и сама она без них жизни не представляла. – А он заговорит, отец? – спросила как-то Мария. – Бог даст, заговорит, дочка. А нет – так оно ему, значит, не надо. И разве есть что путное в разговорах? Все они пустые, почти все. Если б человек говорить не умел, у него и грехов вдвойне поубавилось бы. – Так разве не Божья это воля, чтобы говорил человек? – удивилась тогда Мария. – Божья, – кивал святой отец, – и воля, и испытание Божье. Есть люди не хозяева своему языку, а вот Жоэль наш – хозяин; не хочет говорить – не говорит, и ничто-то его не проймёт, – смеялся Ланге. Мария знала, что он тоже переживает. Всё время, что с ними жил Жоэль, святой отец учил его наукам, читал с ним книги, учил читать, но научился тот чему или нет, так они и не знали. Жоэль часто сидел над книгами, переворачивал страницы, а читал он или нет, как тут поймёшь… Мария вытащила из кустов огромную ветку, сухую, хорошую, наступила на её середину и стала ломать. Древесина никак не поддавалась, вся измочалилась, но не отпускала и части от себя. – Да что же ты, – старалась Мария, – отрывайся давай… За спиной подходил Жоэль, треща ветками, шурша опавшей листвой. – Может, у тебя получится? – спросила, не оборачиваясь, Мария. – Может, и получится, – сказал чужой голос. Она выронила всё, что собрала, и обернулась. Это он, тот второй, мелкий и коренастый, который хотел отобрать у них землю… Он схватил её за руку и дёрнул к себе. Мария только набрала воздуха в грудь, но тут же выпустила его без единого крика – на неё смотрел пистолет. – Крикнешь – убью! – сказал он. Мария огляделась по сторонам, Жоэля нигде не было. – Где мой человек? Мария молчала. – Ты тоже немая? Она помотала головой. – Значит, отвечай, когда тебя спрашивают! Где мой человек? Мария не сводила взгляда с дула, уставленного на неё. – Я вам сказал убираться отсюда, – он тряс пистолетом перед её лицом. – Забирай старика и проваливай! – Он отпустил её руку, отстранился на шаг, но всё так же держал на прицеле. – Или вам не поздоровится. Я не шучу, девочка… Так своему старику и передай. Либо вы уходите отсюда живыми, либо вас найдут уже мёртвыми. Что-то хрустнуло в кустах. Мужик обернулся и выстрелил. – Там Жоэль, не стреляйте! – закричала Мария. Жоэль выпрыгнул из кустов с большой палкой и пошёл на незнакомца. – Ах ты, чёртов засранец… – Тот прицелился. – Беги, Жоэль! – кричала Мария. – Заткнись, стерва, – он перевёл пистолет на неё. – Как вы меня все достали! – Жоэль, беги! Незнакомец выстрелил ему в ноги; парень вскрикнул и попятился назад, всё так же глядя на Марию. – Беги, Жоэль, беги! – кричала она. Коренастый мужик нацелился уже выше и выстрелил ещё раз; пуля вонзилась в дерево. Жоэль побежал, каждый раз вздрагивая от выстрелов за спиной. Мужик ещё несколько раз нажимал на спусковой крючок, а после вытащил обойму. – Все патроны на него истратил… – Он сплюнул. – Скажи спасибо, что ничего не осталось, а то и тебя пристрелил бы. Мария не двигалась с места; колени её дрожали, слёзы застыли на красных щеках. – Я сказал тебе, деточка, – он подошёл ближе, – проваливай, пока жива. И своих забери. Он сплюнул ещё раз, оттолкнул её и пошёл прочь из леса. Мария не помнила, сколько вот так простояла, оцепенев. Очнулась она от знакомого голоса – отец Ланге звал их с Жоэлем. – Я здесь, – вырвалось у неё из груди, – я здесь… – Она так и не сдвинулась с места. – Мария, девочка… – Хромая и пошатываясь, из зарослей можжевельника к ней вышел Франсуа Ланге. – Отец, – разрыдалась Мария и упала ему на грудь. – Я услышал выстрелы, – он оглядывался по сторонам. – Где Жоэль? – Он убежал. Тот человек стрелял в него, но Жоэль скрылся в лесу. – Ох, ты ж, Господи… – вздыхал Франсуа Ланге, – Жоэль, сынок, выходи! Он посмотрел на Марию и нежно погладил её по пушистым взъерошенным волосам. – Проиграли мы с тобой, дочка, надо будет нам уезжать. – Но вы же сказали, что не оставите дом, – она всхлипнула носом, – это же наш дом, отец, это же наша церковь… – А что я… убьют меня, не убьют, мне уже всё равно, а вот вам ещё жить да жить. Уезжайте отсюда, пока не поздно; бери Жоэля и уезжай. – Не поеду, – Мария обняла старика, – не поеду, не поеду я никуда! Отец Ланге молчал. Сколько раз он винил себя, что не отвёз тогда Марию-Маргарет в город, что оставил у себя… Так бы она училась в пансионе, сейчас поступала бы в колледж, а что у неё есть теперь… – Прости меня, дочь моя, – он вздохнул, – оставил я тебя при себе. – Надо найти Жоэля, – она вытирала слёзы, – никуда мы отсюда не уедем. Долго они бродили по лесу; у падре уже обессилели ноги, он больше сидел, чем ходил. – Куда же он убежал? – вздохнула Мария. – Да куда бы ни убежал, прибежит обратно, – заулыбался Ланге. – Или уже прибежал. Может, он в церкви… Сидит там, наверное, ждёт нас; глядишь, чай нам поставил и пироги испёк… – Вы всё шутите, – горько сказала Мария.