Комбат саданул одному в подбородок открытой ладонью, тот отлетел и упал спиной на журнальный столик. Второму Рублев выбил колено. И побежал за Гординым. А несчастный вампир, вопя от боли, и не подозревал, что, будь на ногах у его врага не легкие кроссовки, а полноценные армейские ботинки, ногу бы он лечил этак с полгода. Комбат отстал от существа секунд на пять — очень осторожно пробирался по кабинетам, опасался пули в упор или еще какой гадости. Но вот он выскочил. Огляделся, прислушался. И побежал туда, где вдалеке мелькнула полосатая тельняшка. И Борис вспомнил — сейчас он должен бежать следом за этой тварью в обличье матроса. А вот зачем? Тварь развернулась, сверкнула огромными, как у лемура, глазами. Захохотала взбесившейся совой, и Борис проснулся. Он был у себя дома, и на него смотрела встревоженная Татьяна. — Что произошло? — спросила она. — Ох, ну его к чертям! Приснится же такое! — Что снилось-то? Комбату стало смешно: — Да я тут недавно съездил отдохнуть в Сочи так, что врагу не пожелаешь. Вот и приснилась хренотень всякая… — Ты мне ничего не рассказывал, — погладила его по голове Татьяна. — И хорошо, — устало отозвался Комбат. — Сложно с вами, военными. — Зато смешно. Хочешь, покажу тебе одну штучку? У нас в военной академии был один прапорщик. Он такие речи нам перед строем толкал — просто жуть! Мы не знали, как со смеху не помереть! Сейчас покажу. Он встал, быстро пробежался пальцами по корешкам книг. Нашел среди них толстый ежедневник. Открыл его и прочел: — «Товарищи курсанты! Все мы с вами прекрасно знаем, как непросто и трудно заманить трезвую незнакомую девку в мокрые кусты днем бесплатно. Поэтому я буду говорить не об этом, а о том, как нам достигнуть того уровня боевой подготовки, без которого нам в военное время может наступить так же неуютно и плохо, как правой ноге в левой варежке. Иными словами, товарищи курсанты, я желаю быть понятым вами таким образом, чтобы не далее как сутки через трое между нами выросла крепкая стена взаимопонимания. Вот я смотрю, курсант Летаргиев пытается глядеть на меня сквозь веки. А ведь вам, товарищ курсант, еще во чреве матери должны были объяснить, что любая беседа со старшим по званию ведется: а) молча, б) стоя, в) зрачки — на ширину плеч. Все то, что я докладываю сейчас орально, на войне вам придется постигать ценой недержания собственной жизни. И тот, чье отверстие в данный момент невнимательно меня слушает, погибнет таким же дурацким, нелепым образом, как вот если бы я, к примеру, носил юбку поверх фуражки. А не наоборот. Теперь касательно ваших контрольных работ… Курсант Голобабый! Я, я… Кушай не жуя! Если делаете вид, что слушаете, то будьте добры, сделайте вид, что стоите! А то шатается, как маятник на ветру… Если вы женщина со смещенным центром тяжести, то идите в роддом! А если военнослужащий, то стойте прямо и не мешайте ветру дуть вдоль шеренги. Так вот, ваши контрольные работы… С точки зрения чистописания выполнены неплохо. Однако заостряю внимание на общей для всех ошибке. Парашют, товарищи курсанты, — это не одежда, как многие из вас, в том числе я, думают, а боевое средство, предназначенное для покидания самолета методом прыжка ног. Запасной парашют отличается от основного тем, что оба они совершенно одинаковы. Парашюты всегда обязаны находиться на борту самолета, вертолета и любого другого пилотируемого летального аппарата. Курсант Междуногов! Я, я… Кукла из тряпья! Что у вас с организмом? Чем это вас так раздуло? Стоите тут, пугаете мой зрительный нерв. У вас что, взрыв метана в прямой кишке? Тогда не закусывайте кефир селедкой. А то выпучил рот, как осетрина из проруби. Как певица на ипподроме. Как эта… Лайка в вакууме. Отставить. Лайкра в каракуле. Отставить. Короче, женщина, которую поют. Кх-кх! Отставить. Кху-кху! Теперь о вашей физподготовке. Курсант Подтиралов! Что? Неправильно назвал? А как? Вытиралов? Не вижу задницы. Тьфу! Не вижу разницы! Так вот, товарищ курсант… Я давно наблюдаю за вашими попытками преодолеть полосу препятствий и хочу вас предупредить, что если вы каждый раз будете пробивать отверстие в заборе лицом, то у вас разовьется хроническое недомыслие головы. Ибо физическая культура, товарищи дорогие друзья, подразумевает из себя постоянную нежную заботу о том, чем является собой наше с вами личное тело. Я имею в виду того, что только писатели, артисты, художники и другие люди с искусственным интеллектом могут позволить себе наплевать на свое здоровье. А для нас с вами спортивная форма — это половой национальный вопрос ребром. Шутка. Кто засмеялся, тому два наряда на голый торс. Шутка. Кто не понял, срочно обратиться к врачу. Все. На этом пока закончим. А напоследок попрошу вас запомнить, что мы здесь с вами находимся не для того, чтобы портить воздух своим присутствием, а потому, что Родина отдается нам один раз. И любить ее нужно так, чтобы ей бы не было больно, а вам — стыдно. А пока — вольно! На- пра-, нале-, разойдись!» — А у вас там что, правда такие фамилии были? — спросила Татьяна сквозь смех. — Нет, это мы просто заменили настоящие, чтоб никому обидно не было, — присоединился к ее веселью Борис. — Но прапорщик, конечно, просто жуткий, — сказала она. Борис кивнул. Дотянувшись до столика возле кровати, он взял часы, посмотрел на них. — Ой, а уже и вставать пора, — сказал он. — Сейчас детишек в садик будем собирать, а потом — мне на работу пора. Он встал, быстро оделся и пошел на кухню ставить чайник. В их семье это обычно делал он. Семья… Борис уже полгода пытался привыкнуть к этому слову как к чему-то, имеющему непосредственное значение для него, Бориса Рублева. Вообще, все оказалось просто замечательно. Как пел однажды в одном московском кафе какой-то малоизвестный рок-н-ролльный исполнитель: Я был глупцом, когда сказал, что не женюсь: жена и дети — это ж сплошь за плюсом плюс! Вот уж точно сплошной плюс, и ничего больше. Ну, во всяком случае, Борису пока казалось именно так. Он вскипятил чай, приготовил для себя и жены бутерброды, а для детей сварил манную кашу. Вот ведь какие правильные дети у Татьяны — просто обожают манку, хотя вообще-то эта пища — притча во языцех с точки зрения детской ненависти. Даже известный детский писатель Драгунский в своих «Денискиных рассказах» описывал леденящую кровь историю про то, как ребенок облил манной кашей прохожего. Но вот Мишка с Ленкой — просто какие-то аномалии. Во всяком случае, манку они трескают так, что за ушами щелкает. А вот кабачки ни в каком виде не едят… Ну, почти ни в каком. Это было с месяц назад — пили всей семьей чай, и Татьяна выставила варенье из кабачков с апельсиновой корочкой. Дети на варенье налегли — любо посмотреть. И Мишка говорит: — Мама, ты чаще апельсиновое варенье делай. Оно вкусное. А Татьяна отвечает: — Это не из апельсинов. Это кабачковое. У Мишки и Лены ложечки с вареньем остановились на полпути ко ртам. Посмотрели они вытаращенными глазами сначала на маму, потом друг на друга. И стали мучиться душевными муками. С одной стороны, варенье вкусное и хочется еще. Но с другой — оно из кабачков. И есть его — значит потерять лицо. Миша оказался находчивым. Ну, он постарше, ему положено. Говорит: — Ну, там же не видно кабачков! И опять налегла молодежь на варенье. Татьяна и Борис посмеялись и решили, что теперь надо его и вправду почаще варить. А то Татьяна все жалуется, что на даче их вечно столько повырастает, что девать некуда. Мало-помалу проснулись и остальные. Дети, как обычно, вывалились на кухню с криками и толкотней. Ну, к этому не привыкать. Было бы странно, если бы выходили потихоньку, шагом. Тогда Борис с Татьяной стали бы выяснять, что произошло, почему все так ненормально спокойно? Ну вот, теперь все разъедутся на целый день. Позже всех с работы приедет Борис. Его кафе работает до полуночи, и он сегодня на весь день. Вечером по хозяйству хлопочет Татьяна. Это тоже традиция. Никто и не подозревал, что такого вечера, как сегодня, у них еще не было и не будет. Но кто может ворочать жизнью так, как ему хочется? * * * День был будним, посетителей хватало, большей частью — водители. И дальнобойщики, и те, что работают на городских и областных маршрутах. Ну и, как обычно, немного частников всех сортов и разновидностей. Около полудня зашли двое иностранцев. Это вообще спектакль редкостный. Они вели себя так, как будто забрались в клетку к хищникам. Опасливо озирались, выискивали, куда присесть так, чтобы не оказаться в центре внимания. Потом уселись. Конечно, в самом углу. Официантка с ними объясниться не смогла. И вообще, единственным человеком, знающим английский настолько, чтобы объясниться с этой братией, оказался Борис. Объяснились, приняли заказ. Надо было видеть, с какими рожами эти иностранцы ели! Как будто им поставили в тарелочках такую специальную отраву, у которой никто толком не знает смертельной дозы. И есть ее надо, прислушиваясь к ощущениям. Как только возникнет подозрение, что с организмом непорядок, — все, отставить жратву! Ну, правда, никто не умер. Иностранцы, по-прежнему озираясь, вышли и укатили, и потянулась прежняя спокойная рутина. Комбат привычно считал часы до вечера. Оставалось еще много. Было около половины одиннадцатого — уже темно, когда возле кафе затормозил пожилой, запыленный автомобиль «вольво». * * * Последние два часа Игорь и Андрей ехали молча. Это нормально для старых знакомых, которые уже о многом успели поговорить и теперь — предпочитают молчать. Много чего навалилось на них… Дело было даже не в гибели Романа. Человек — существо общественное. Каким бы нелюдимым он ни был, как бы ни старался оградить себя от общения с другими, все равно он остается в культурной среде, живет среди достижений человечества. Ну, если только это не какой-то особый случай, вроде добровольных отшельников, убегающих от цивилизации куда-нибудь в тайгу. Но если по совести, то что они из себя представляют, эти отшельники? Вполне ли они здоровы психически? Но даже если с ними все в полном порядке, то все равно они всего только исключение из правил, законов жизни. Тем сложнее воспринимается для человека его разрыв с обществом — сознательный или нет. Одиночество, ощущение собственной незначительности перед лицом мира, страх и неверие в перспективу — вот вам нормальные симптомы разрыва между человеком и обществом. Еще труднее, когда человек выбрасывается из общества за счет противопоставления ему. В общем, именно потому далеко не всякий может находиться на нелегальном положении, скрываться. Очень многие люди, не выдержав отрыва от общества, предпочитают вернуться. Пусть даже их ждет наказание. Нахождение на положении нелегала, пребывание в бегах требует немалой психологической силы. В принципе, у Игоря такая сила была. Все-таки сказывалась его чеченская эпопея. Возможно, именно тогда он всерьез понял, что умеет и совершенно не против того, чтобы общество находилось с ним в состоянии конфликта. Андрею, как более молодому и менее повидавшему, было труднее. Вот и получалось, что сейчас ему было проще молчать. Игорь не лез. Он понимал, что сейчас его молчаливое присутствие гораздо важнее, чем какая-нибудь нравоучительная лекция, касающаяся того, как следует себя чувствовать партнеру. Они неторопливо ехали по городской окраине Тулы, когда рядом проплыла светящаяся вывеска «Семь ветров». — Есть мнение заскочить перекусить, — сказал Игорь. — Куда? В ту забегаловку? — Поблизости больше ничего нет, — ответил Игорь. — А что, есть какое-то предубеждение? — Нет. Просто сам не знаю, хочу ли я есть. Впрочем, давай заедем. Как минимум, у них есть что выпить. Это тоже не лишнее сейчас. — Ну, тогда заедем, — кивнул Игорь. Они остановились на стоянке возле кафе, вышли, огляделись и зашли внутрь. Кафе было симпатичное. Не то чтобы его стилизовали под старину или под что-то модерновое. Нет, интерьер был не то чтобы особенно оригинальным. Но что сразу бросалось в глаза — это безусловная ухоженность кафе, его уют. Здесь ничего не резало глаз, не орала дурацкая музыка. Источником звука был большой телевизор, повернутый в сторону зала. Сейчас по нему шел какой-то фильм. Игорь и Андрей прошли к стойке, уселись за нее. Борис подошел к новым клиентам, улыбнулся, спросил: — Что будете заказывать? Игорь попросил кофе и шоколадку. Андрей пригляделся к полкам со спиртным, потом махнул рукой и заказал двести граммов водки, апельсиновый сок и бутерброды с ветчиной. Игорь добавил бутерброды и для себя. Все это они решили есть прямо за стойкой. Немалую роль сыграло то, что по телевизору вскоре должны были начаться новости. А они оба, как ни странно, очень хотели узнать, какой резонанс получили их недавние действия. — Неплохое местечко, — кивнул Андрей на кафе. — И не скажешь, что провинция. — Это потому, что не государственное, а частное, — ответил Игорь. И уточнил у Комбата: — Это ведь частное кафе? — Да, частное, а что? — удивился Борис. — Да вот мы с товарищем решили, что не может государственное заведение быть таким ухоженным. Там, сами понимаете, живы традиции общепита. — Может, и так, — отозвался Борис. — Но я за других говорить не могу. А у нас — да, стараемся.